Как следует подумав, он решил молчать в тряпочку и ничего не предпринимать: если конечно, этот тип не ворвётся сейчас в ординаторскую второй раз, размахивая катаной и издавая пугающие слабонервных медсестёр выкрики. Никаких доказательств, кроме всё равно ни к чему в округе не подходящего ключа у него не имелось, а подкреплённый разве что испачканным халатом рассказ о героической победе над ночным грабителем будет логично воспринят Ольгой Андреевной неверно. Как попытка намекнуть на то, что сегодня стоит ночевать по крайней мере в одной комнате. Это если больные не начнут поступать один за другим. Подобный намёк, какие бы чистые мысли его на самом деле не вызвали, грозил испортить ровные отношения, вызвать чтение нотации о профессиональной этике, и в конечном итоге – риск навсегда, пока не выгонят, ославиться на отделении как дешёвка. «Кстати о птичках», – подумал уже полностью согласившийся с собой Николай, – «А почему это я решил, что ключ от сейфа?».
Склонив голову на бок для удобства, он с минуту поразмышлял о том, какие помещения и кабинеты на отделении запираются по крайней мере на ночь. Рентгенкабинет? Кабинет функциональной диагностики? Просто процедурная, когда медсестра выходит из неё по палатам? Полезные размышления были прерваны стуком в дверь: из приёмного привезли очередного больного, – на этот раз на каталке. Ольги Андреевны так и не было нигде видно, и поскольку номера палаты на этот раз заранее не указали, то он приказал переложить больного (точнее, больную) на свободную и уже второй день как застеленную чистым бельём койку в коридоре.
Отпустив прикативших каталку санитарок, Николай притащил из ординаторской стул и присел у постели шумно, со свистом дышащей, глядя в потолок, старой женщины. Судя по заполненным графам «истории» ей было 74, а судя по лицу и дыханию ей было здорово худо. На вопросы больная реагировала плохо, – заторможено и с невнятными, не всегда понятными ответами. Поэтому он сконцентрировался на «ушах», как сколько он себя помнил, на общепринятом жаргоне студентов-медиков называли фонендоскоп. Ольга Андреевна появилась минуты через три, похлопав вслушивающегося в хрипы Николая по плечу.
– Пневмония, – согласилась она, послушав сама. – Возраст какой? -74.
– Понятно. Ногти видишь?
Ногти у больной были уже синеватые – освещение теперь на отделении было в порядке, и разглядеть это было нетрудно.
– Поднимай реаниматологов. А то…
Она не закончила фразу, то ли не найдя подходящего латинского термина, то ли просто не сочтя это нужным, но всё было понятно и без этого. До утра больная могла не дожить.
В реаниматологии Николай надеялся встретить доктора, ведшую у его группы соответствующий курс год назад, но не повезло – дежурил другой врач, который даже не стал особо выслушивать причины его прихода.
– Мы зашиваемся, понял? – просто заорал он ему в лицо. – Хочешь помочь, а? Ни одной свободной койки, сёстры с ног валятся, а у вас там что -второй новый больной за ночь? Или третий? И сразу в реанимацию?
– Вторая, – подтвердил Николай, несколько пристыженный напором резко пахнущего потом и смертельной усталостью врача. – Но тяжёлая.
– Когда привезли?
– Минут двадцать тому назад.
Одетый в тёмно-зелёное – от тряпичного колпака до продетых в растоптанные сандалии носков, врач, коротко зашипев, просто развернулся и ушёл. Постояв, Николай понял, что давить в подобной ситуации – не с его статусом, и тоже пошёл назад, к себе. Ольга Андреевна восприняла сообщение достаточно спокойно, и вдвоём они тащили задыхающуюся женщину почти до утра. К этому моменту её дыхание можно было услышать уже из дальнего конца коридора, и пришедший сам, без напоминаний, посмотреть на неё врач-реаниматолог больную всё-таки забрал.
– Двое за ночь умерло, – сказал он мёртвым тоном, негромко – чтобы не услышала сама больная, когда они с Николаем везли её на постукивающей и пощёлкивающей колёсиками каталке. – Двое. Продерут нас в понедельник по самые уши… Эх, дождёмся мы прокурора…
За ночь и утро на отделение прибыло ещё трое больных, и хотя они не доставили особых хлопот, но всё вместе взятое вымотало и Николая, и больничного ординатора до предела. Постельные комплекты остались не разобранными, и пришедшая забрать их утром санитарка сочувственно вздохнула, глядя на их осунувшиеся лица.
Про тихо лежащий в кармане халата ключ он вспомнил только часам к девяти, почти перед самой сменой, когда оба уже расслаблено сидели на ординаторском диване, расставив ноги и бессильно свесив руки вдоль тела. Помассировав грудную клетку, Николай заставил себя подняться и прошёлся по отделению, приглядываясь к замочным скважинам. Подходящих под двухбородочный ключ не оказалось ни одной, и на этом можно было заключить, что тот был всё-таки сделан под сейф. Ну и хрен с ним, – раз открыть его у этого непонятного посетителя не вышло, а по морде ему на отделении надавали, то вряд ли ему захочется ещё раз приходить.
Большинство больных уже поднялось, по коридорам шаркали ногами и переговаривались. Несколько человек с Николаем поздоровались, включая совершенно незнакомых, он вежливо ответил. В ординаторской Ольга Андреевна заваривала чай вместе с на редкость вовремя пришедшей на субботнее дежурство врачом Гнездиловой – суровой молодой женщиной, улыбающейся иногда так, что хотелось отрыть окопчик.
Больничные ординаторы любезно пригласили интерна дождаться заваривающегося чая. Поглядев на часы и решив, что до одиннадцати вполне успеет добраться до «Московской» через всю «синюю» ветку метро, пересекающую город с севера на юг, он с удовольствием сел вместе с ними. Женщины обсуждали шейпинг, и Николай с интересом послушал, стараясь не слишком улыбаться. В выборе зала было, оказывается, немало интересного. Кроме того, его приятно удивило, что обе, судя по всему, действительно ходили качать фигуру ради здоровья и хорошего тонуса, а не с целью познакомиться с недоласканным женой менеджером, сбрасывающим лишний килограмм. Впрочем, какое его дело. Каждой девушке счастья хочется…
Напоследок, Николай снова пробежался по собственным больным, -только поздороваться и перекинуться парой слов. Больная Январь улыбнулась и протянула ему яблоко, от которого он не отказался. Агаджаманян, которого Николай надеялся оставить себе, вообще спал как суслик. Не считая одного язвенника с фамилией Лобов, остальные были обычными для отделения «бабульками» кардиологического профиля, на каждую приходилось по нескольку метров электрокардиограмм в неделю. Все в возрастном промежутке от 68 до 75, они жевали хорошо замасленную рисовую кашу и обсуждали последние новости то ли из Бразилии, то ли из Санта-Барбары, вслушиваться он не стал. Вот и всё дежурство. Теперь можно было отдыхать до понедельника, – пошляться по городу, какая бы погода не была, посидеть за компьютером, почитать вволю что-нибудь высококачественное. Здорово!
Вышагнув из подъезда, Николай пополировал яблоко рукой, щурясь на белёсое небо. По дорожке прямо под ноги подскакала сорока, перья которой переливались по бокам металлически-зелёным и синим, чуть ли не как у петуха. Это было неожиданно и удивительно красиво. Сорока вспорхнула, и к Николаю подбежала лохматая собака, – то ли та же самая, что и приветствовала его пару дней назад, то ли просто такая же, – родственница по стае и операционному столу. На этих собаках традиционно тренировали студентов, поэтому относиться к ним было принято по-дружески.
Собачина поинтересовалась яблоком, но Николай поднял его повыше, чтобы не прыгнула. Есть она вряд ли будет, полижет только, а ему в самый раз, вместо какого-нибудь отечественного «Сникерса». Неторопливо шагая, довольный самим фактом начавшегося выходного дня, Николай пошёл в сторону станции метро. Под ногами хлюпало – под конец ночи, вероятно, прошёл сильный дождь, и вода ещё не успела целиком стечь с тротуаров. Когда всё так же с интересом разглядывая окружающее он добрёл до метро, было ещё без пятнадцати десять, и реально было минут пять постоять у книжного лотка или стоек с компьютерными дисками. Но это можно было с тем же успехом сделать и у «Московской», когда станет точно ясно, сколько останется времени. Метро оказалось полунустым – как это, в принципе, и должно быть в 10 утра в субботу, когда все нормальные люди спят. Две девчонки лет по 16 переглянулись и прыснули, увидев, как он смотрит на отражение своего помятого лица в зеркале. Чёрт знает что можно подумать. Николай со смущением осознал, что небрит, но сразу же заставил себя переключиться на равнодушие. Кому какое дело, откуда он едет…
Вагон метро раскачивался и гудел, проносясь по закругляющемуся то в одну, то в другую сторону туннелю подземки, в тёмных окнах мигали редкие лампы. На «Невском Проспекте» половина пассажиров, в основном молодёжь, вышла, и чуть меньше вошло – народ в основном ехал развлекаться. Мужчина в расстёгнутом тёмно-синем пальто водил пальцем по схеме метрополитена, сверяясь с тонкой раскрытой книжкой, – вероятно, приезжий, причём издалека: русские путеводителей обычно не покупают. Тёмно-рыжая девушка лет двадцати сладко спала на плече поглядывающего вокруг крепкого парня в чёрной куртке, на них было приятно посмотреть. Половина пассажиров читала, из них большая часть – чёрно-жёлтые книжки Донцовой. Несколько, – там и сям, что-то другое: мужик в кепке «под Ватсона» – помятый «Спорт-Экспресс», стройная деваха в стильных очках, сидящая наискосок – что-то академическое, в хорошей твёрдой обложке. Стоявший несколько станций у «нерабочей» двери всклокоченный парень пересел напротив Николая и продемонстрировал раннего Олега Дивова, -лучшего, вероятно, русскоязычного автора последнего десятилетия. Но на душе почему-то стало нехорошо. Тревожно.
На «Технологическом Институте» двери поменялись и люди пошли с другой стороны, со спины. Ох, что-то в вагоне было неправильно. Вывернув голову, Николай осмотрел вошедших, непроизвольно двигая плечами под курткой, чтобы разогреть мышцы. В спине хрустнуло, и по телу потекло тепло. Трое пацанов-подростков, один со свисающими с шеи наушниками плеера. Высокий мужик в потёртой куртке-«пилоте», с прямым лицом и короткой стрижкой: по типажу – младший офицер из настоящих, боевых частей. Оплывшая тётка, сразу оглядевшая всех с подозрением – захотят ли они встать, если свободного места не окажется. Мальчик лет десяти с то ли молодым дедушкой, то ли староватым и непохожим дядей. «Дядя» был в смешных не мужских меховых наушниках, в каких ходят обычно девочки, разве что чёрных. Николаю неожиданно стало страшно, и он опустил глаза. Он знал за собой вполне сформировавшуюся привычку в незнакомой обстановки оценивать окружающих на предмет потенциальной опасности, более того, – находил её полезной, но такого чувства как сейчас, не испытывал, пожалуй, никогда. Не слишком пристально разглядывая ботинки пары напротив, он припомнил ощущение, которое пережил во время последнего клинического разбора – локальной, сиюминутной опасности. Сейчас было что-то подобное, только посильнее. Паранойя начинается?
«Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – «Фрунзенская»». Не вошёл и не вышел ни один человек, в выходные дни станция была не слишком популярна. Ощущение опасности не исчезло. Более того, оно стало направленным. Слева.
Расслаблено поведя равнодушным взглядом по фигурам, Николай попытался определить, что именно привлекает его внимание. Офицер в «пилоте» посмотрел спокойно, оценивающе. Столкнулись глазами. Не он. Тётка мрачно о чём-то думает. Пацаны болтают, тесно приблизив головы друг ко другу. Рыжая спит, её парень, похоже, расслабился. Стильная девушка была справа. Пацан в синей шапочке-«петушке» тупо смотрит себе под ноги, опустив голову; его поводырь разглядывает окружающее. Снова страх. Николай перестал поворачивать голову, и вместо этого повернулся всем телом, устраиваясь на сиденье вагона не прямо, а наискосок, как сидят страдающие от геморроя люди. Движение, похоже, было вполне естественным, – в окружающем не изменилось ничего. Теперь он сидел вполоборота к офицеру, который глядел прямо на него, это здорово мешало. Выждав секунду, Николай ответил взглядом. Выражение глаз мужика было другим, легко читаемое спокойствие в них сменилось на что-то сложное. Вопрос.
Николай едва-едва, на считанные миллиметры покачал головой в разные стороны. Если не иметь в виду ничего, то на такое движение никто внимания не обратит. Офицер в ответ качнул подбородком вниз, тоже на самую каплю. Видел его Николай определённо в первый раз в жизни. Привет из прошлого? Или воображение вразнос пошло?
Из вагона отчаянно хотелось выйти. Станция «Электросила». Осталось недолго: во всех смыслах. Сердце стучало, разгоняя кровь по телу, готовясь к чему-то. Почему дедуля в наушниках вызывает такой страх? Или это мальчик? Тогда тоже – почему? Дед вдруг поднял голову и начал поправлять воротник на своём пуховике, разглядывая людей в вагоне. Николай старался не смотреть на него, но сам чувствовал его ходящие туда-сюда взгляды. Вместе с так и не поднимающем глаза мальчиком тот стоял в торце вагона, и смотреть ему было удобно. «Московская». Офицер встал, перекрывая проход между рядами сидений, и закрывая страшную пару спиной, через секупду поднялся и Николай, стараясь не дрожать. «Всех порублю» – подумал он, -«Выйти из вагона, там будет куда бежать». Это было непоследовательно, но что уж подумалось.
Открылись «наружные» двери станции, затем собственно двери вагона, и он вышел, мазнув глазами по напряженному лицу офицера. Выйдя, Николай немедленно шагнул вправо и прижался спиной к прохладному мрамору стены: на «Московской», как и на нескольких других станциях питерского метро, участки между автоматическими дверями были «глухими», и не просматривались из вагона. Двери закрылись: не вышел больше никто.
– Вам плохо?
Остановившаяся женщина средних лет посмотрела участливо: бледный, прижавшийся к стене, на лбу пот. И на наркомана не похож.
– Да, – честно ответил Николай. – Сейчас вот сяду.
Сердце колотилось о рёбра, как забивающий сваю копер. Пройдя под взглядом женщины десяток метров в сторону эскалатора, и даже не посмотрев, нужный ли это выход, он действительно сел на одну из монументальных скамеек, дотронувшись спиной до не обратившей на него никакого внимания целующейся юной парочки.
Женщина постояла и ушла. Постепенно стало действительно легче. «Что это было?» – спросил он себя сам. Упавшее давление, сердечный приступ?.. Такое может переживаться как приступ страха, но не в 25 же лет. И давление действительно унало, – пульс был не особо наполненный. Кофейку бы сейчас… С сахаром, ложки две. И после него – стакан кефира, чтобы успокоить желудок. Дурацкое сочетание, если не расценивать кофе просто в качестве лекарства, как привык делать он.
Неторопливо проходящая мимо девица в длинной светло-бежевой куртке фыркнула на Николая: бледный, небритый, сидит и щупает себя за пульс. Не в её вкусе. Тем не менее, когда парень поднялся и пошёл в сторону эскалатора, она чуть задержалась, посмотрев на него спереди-сбоку. Рост высокий, лицо спокойное, походка ровная и даже лёгкая, несмотря на серьёзную, не мальчишескую фигуру. Вероятно, толстый свитер под курткой, но куртка здорово потёрта, – она бы заставила такую сменить. Возвращается, наверное, откуда-нибудь, от какой-нибудь дуры. Девушка вздохнула. Ей не везло в жизни. Не повезло и сейчас: парень остановился как вкопанный, и останавливаться вместе с ним, в пяти метрах впереди было бы совсем уж странным, привлекающим к себе внимание, поэтому она ушла. Жаль, он, вроде, хороший.
«Пакет в руках», – думал в это время стоящий посреди пятачка между эскалаторами, обтекаемый немногочисленными людьми, Николай. – «Тот парень с пакетом с персиками и газетами, перепугавший палату, на которого я обратил внимание. Ночью – это был он?».
Проходящий молодой мужик небрежно толкнул стоящего Николая плечом, и он медленно пошёл вперёд, не обратив внимание на попытку развлечься и продолжая размышлять. Память на лица у него была откровенно плохая, почти как на фамилии и телефонные номера, и заключить, что это был действительно тот самый человек, напавший на него этой ночью, он так и не смог. Более того, пока он поднимался по эскалатору, то начал уже сомневаться в правильности своего первого, неожиданного «пробоя». Если и не он, то что-то такое в них было общее. Это можно было проверить в понедельник, – ткнуться в палаты и не слишком навязчиво поспрашивать: обе палаты были женские, а женщины в больницах поговорить любят, какой бы повод у них не был. Ладно, до понедельника подождёт.