— Ты мне зубы не заговаривай. Мне все это неинтересно! — оборвала его баба. — Зайца ты просил или не просил?
— Ты постой! — продолжал объездчик свое. — И вот в самом конце дает мне директор один форинт. Форинтом хочет глаза мне замазать! И после этого еще хватает у него, рожи, этак ласково похлопать меня по спине: ну как, довольны мы друг другом? Так точно, довольны! Это я ему, стало быть, отвечаю, а сам думаю: чтоб ты этим форинтом подавился! А директор мне: вот такой ответ мне нравится! Тут я тебя вспомнил и сразу ему говорю: дескать, нижайше осмелюсь вас попросить, нельзя ли мне одного-двух зайчишек домой отнести из этой огромной добычи?…
— Ну, а он что? Не тяни ты! Что он на это? Говори! — нетерпеливо прервала объездчикова баба.
— Что он на это? Видела б ты его рожу! — стал объяснять объездчик. — Ка-ак, из добычи, зайца? Да еще одного-двух? Дву-у-ух? Я, говорит, и до этого подозревал, что жизнь у вас слишком хорошая и вам только дичи на стол не хватает. Это дело, говорит, я возьму на заметку! Обязательно возьму!
— А ты, конечно, и вякнуть уже не посмел, что у тебя семья есть? — спросила жена.
— Я не посмел? Да ты дай досказать-то! Я ему еще и не то сказал, прямо в глаза: осмелюсь доложить, говорю, бывший-то барин, их сиятельство граф, меньше чем пять форинтов магарыч мне никогда не давали, а они иной год не один раз устраивали охоту. Это я, говорю, не то чтобы жалуюсь. Только из настрелянной дичи я у них брал столько, сколько хотел. Не такая уж, говорю, потеря, если бы господин директор мне зайца паршивенького отдал, вместо одного-то форинта?
— И что он ответил, хотела бы я знать?
— Что? Да вот что! Дорогой, говорит, мой друг, мы не какие-нибудь магнаты, у нас нету трех тысяч хольдов земли за душой, мы просто бедные служащие и не можем разбрасываться деньгами, как их сиятельство господин граф, который охотится из удовольствия и на своих землях, и где захочет. Мы за каждого убитого зайца должны отчитаться перед Акционерным обществом охотничьего хозяйства, и лишней дичи, чтобы раздаривать, у нас нету. И примите, говорит, к сведению, друг мой, что это относится даже к самому распоследнему зайцу! И еще примите к сведению, что если с этих угодий кто-нибудь захочет добывать себе дичь к столу — а я о ваших делишках кое-что уже слышал, — то это будет считаться самой обычной кражей. И мы еще примем меры, не беспокойтесь! А теперь, говорит, идите по своим делам! Ну, что ты на это скажешь?
Произнеся эту яркую речь, объездчик уже надеялся, что одержал победу. Но жена его, даже не усомнившись в сознании собственной правоты, ответила:
— Ладно! Но коли ты знал, что это за люди, и знал, чего от них ждать, ты мог бы ради меня взять и купить у них за шесть крейцеров какого-нибудь зайчишку!
— А я что, не пробовал разве? — взыграла в груди у объездчика оскорбленная гордость. — Разве я ему не сказал, что тогда я могу заплатить за зайца, потому как жене моей очень зайчатины захотелось? И чего я этим добился? Мне директор на это ответил: мы, говорит, не торговцы, а коли у вас такое материальное положение, что вы семью способны кормить зайчатиной, так есть специальные лавки, где дичь продают, там, говорит, вы зайчатины можете сколько угодно приобрести.
Однако рядом с таким всепоглощающим желанием, какое снедало жену объездчика, все это: гордость, истина, разум, достоинство — не имело никакого значения.
Перед внутренним взором объездчицы витал, исходя ароматным паром, заячий паприкаш, и казалось ей: если нынче же она его не отведает, то умрет в страшных муках.
— Ты, может, думаешь, я твоей болтовней сыта буду? — накинулась она на мужа со всей злостью, на которую только была способна. — Ты думаешь, я твоими дурацкими оправданиями наемся?
— Так что же мне было делать-то, если я у них даже за деньги зайца не мог добыть? Украсть, что ли?
— А хоть и украсть! — закричала объездчица. — Может, тебе их жалко? Лучше украсть ради жены, чем с пустыми руками домой приходить!
— И чтобы меня потом с должности погнали? — закричал ей в ответ объездчик. — Ты что, не помнишь, как я на этой дичи однажды обжегся, только милостью божьей и уцелел? Этого ты хочешь? Этого?
Поняла баба, что прямым наскоком ничего не добьешься: муж будет отчаянно защищаться. И возьмет верх, потому что в споре у него доводов больше.
И от пароксизма ярости объездчица перешла к другой крайности. Злоба, что искажала ее лицо, вдруг превратилась в плаксивую мину, и она, словно обессилев, рухнула на скамью у стола.
— Будь ты проклят, мучитель! Знаешь ведь, что в моем положении я до смерти могу заболеть, если не получу, чего хочется. Будь ты проклят, подлый, бессердечный идол!
Честно говоря, объездчику очень хотелось ответить ей: дескать, а что тогда делать мужьям, коли их несчастные женушки захотят зимой свежей черешни?
Но тут он, придя немного в себя, решил, что единственное лекарство против жениных приступов — умное безразличие.
— Ладно, ладно, считай, что ты права! И пускай буду я проклят! Я-то знаю, что сделал все, что мог. А коли это тебя не устраивает, так валяй — реви себе, беснуйся!
И объездчик, пыхтя и бормоча что-то себе под нос, снял наконец с себя ружье, сумку и положил их на место.
А тем временем жена его, уже дрожа и дергаясь всем телом, рыдала возле стола и с воем твердила свое:
— Будь ты проклят, коли ради жены, ради будущего дитяти нашего не захотел какого-то вшивого зайца, из сотни, из тысячи, домой принести! Будь ты проклят!
На объездчика это, по всей видимости, уже ни капли не действовало. Неприязненно хмыкая, смотрел он на бабу и наконец сказал рассудительным тоном:
_ А о том ты не думаешь, что я с самого полудня бегаю язык высунув и без крошки хлеба. У меня уже кишки слиплись от голода. Лучше, будь добра, дай мне перекусить. И сама лопай, что есть.
На эти слова баба ответила по-другому. Она вдруг смолкла, вытерла фартуком мокрое от слез лицо, подошла к мужу и умоляющим тоном сказала:
— Да что ж это такое? Нет в тебе ни капельки сочувствия! Не понимаешь ты, что ли, что я теперь на другую еду не могу и смотреть? Я и в обед-то все как есть на тарелке оставила. А ты вот ни на столечко меня не жалеешь, даже зайца на ужин не захотел принести!
Объездчик смотрел на жену совершенно бессмысленным взглядом.
— Да где же у черта в ступе я зайца тебе возьму? Да разве бы я не принес, если б можно было?
— Ты сам знаешь — где! Где у тебя брали, там и ты можешь взять! Ну сделай это ради меня, Андриш, сердце мое! Все ведь знают, что у Богдана всегда есть зайчатина…
И объездчица ласково обняла мужа за шею, намереваясь умолять его дальше.
Но объездчик стряхнул руки жены и вскочил с таким видом, будто собака цапнула его за ногу.
То, на что подбивала его жена, было очень скверным и унизительным делом. Один из лавочников в деревне в прежние времена частенько покупал у объездчика по черной цене подстреленных зайцев. На этого Богдана и донес кто-то банку: дескать, он с браконьерами дела водит, а объездчик смотрит на это сквозь пальцы, потому что ему тоже отсюда кое-что каплет.
Так что объездчик аж задохнулся от возмущения и затряс головой, стиснув кулаки и слушая неразумные бабьи слова. И в конце концов решительным и зловещим тоном сказал:
— Эй, довольно! Неси давай ужин! Я тебе не позволю петлю мне на шею надеть! Чтобы я к Богдану пошел, чтоб меня там после охоты увидели? Да о нем всем известно, что он краденое скупает. Чтоб меня из общины, из стражи вытурили из-за твоего паршивого паприкаша?… Неси ужин сейчас же! Или плохо будет!
Баба сделала еще одну, последнюю попытку. Ломая руки, она подошла к мужу.
— Андришка! Сердце мое!..
Однако объездчик был непреклонен.
— Не дашь ужин?… Ладно! Возьму сам.
С грохотом, с шумом вышел объездчик на кухню и вернулся с кастрюлей, что стояла с краю горячей плиты.
Однако этой короткой минутки было достаточно, чтобы слабая, несчастная женщина, униженно просящая снисхождения у своего повелителя, вдруг опять превратилась во взбесившуюся ведьму.
Шваркнул объездчик кастрюлю на стол и взял ложку, чтобы приняться за еду.
Только баба тут завизжала что есть мочи:
— А я? Ты будешь жрать, а я нет? Тогда и тебе не дам! Так и знай!
Схватила объездчица кастрюлю и — бац! Пока только дном, но так шарахнула по столу, что фасоль в сметане брызнула во все стороны, а свинина копченая прыгнула объездчику прямо в лицо, будто какая-нибудь живая, скользкая жаба.
Ух ты-ы! Ну дела, я вам доложу! Хоть стой, хоть падай, хоть караул кричи!
Объездчик с ревом кинулся в угол, за своей палкой. Баба же, неистово визжа, схватила вилку, которой мясо на сковороде переворачивают: дескать, посмей только тронуть, я тебе сразу кишки наружу выпущу! Детишки, все трое, что дремали уже в своем углу, тоже пронзительно завопили: батя мамку убивает. Даже объездчиков легавый пес от ужаса взвыл на кухне.
Это и был тот концерт, который Гажи мог бы услышать еще во дворе, если бы мог что-то воспринимать.
Но зато Гажи его и прервал!
Сами представьте: вдруг с шумом распахивается дверь, и в хату влетает Гажи. Влетает он головой вперед и растягивается во весь рост на полу.
От изумления, от неожиданности в хате воцарилась тишина, и только один сверх меры старательный объездчиков отпрыск продолжал тоненьким голосишком вопить: ай-яй-яй-яй!
Тут объездчик с женой немного опомнились и подбежали к лежащему Гажи.
— Ты гляди-ка! Один, два, три, четыре зайца! — подхватил первым делом объездчик палку с висящими на ней, будто груши на ветке, зайцами.
И вдруг разразился отчаянным хохотом.
— Ах ты, разбойник! — набросилась баба на мужа. — Ты, стало быть, нарочно меня заводил, а сам послал этого беднягу за зайцами, чтобы он тут у нас ноги протянул.
— Черт с рогами его послал, а не я, — запротестовал объездчик. — Я сам не знаю, где он их раздобыл.
— Ну, коли вправду не врешь, тогда надо спросить у этого, — сказала объездчица, глядя на Гажи, все еще с сомнением в голосе: не разыгрывает ли ее муж. — Смотри-ка: несчастный-то уж не помирать ли собрался? Эй, Гажи, что с тобой?
Объездчица и ее муж наклонились над Гажи, который лежал ничком, повернув голову, без сознания. Брезгливо касаясь драной его одежонки, они трясли его, дергали, хмыкали удивленно. Хоть узнать бы, прежде чем Гажи испустит дух, где он взял этих зайцев.
Объездчица поднесла теплую свою ладонь к сизым, шершавым губам Гажи и, подержав, кивнула:
— Дышит он, дышит! Слаб только очень. Скоро очухается, наверное. Дай ему палинки. Пусть понюхает — тогда очнется, а коли нет, влей ему в рот чуть-чуть. Я не буду его тут стеречь. Пойду приготовлю зайца на ужин. Ох ты, какие жирные-то! Жаль, освежевать не поможешь. Оно бы быстрее пошло…
И объездчица срезала одного зайца с палки и ушла с ним на кухню. А объездчик бутылку с палинкой притащил и попробовал оживить Гажи.
Но не успел он присесть рядом с ним, как Гажи сам очнулся. И, только глаза открыв, застонал, заворочался, потом, тяжело дыша, приподнялся, сел и плаксивым голосом сказал объездчику:
— Ничего, ничего, все в порядке! Зайцев я притащил. Это вы их в снег спрятали?
Вот таким человеком был Гажи. В святой нетребовательности своей он даже дух испустить позволить себе не мог тут, в чистой и теплой горнице, чтобы не причинить неудобства хозяевам. Попробовал он было встать на ноги, силенки напряг, но не смог, повалился обратно. И в отчаянии посмотрел на объездчика. И уж так счастлив был, что тот на него не заругался, а, наоборот, предложил стаканчик палинки.
— Ну-ка, держи, сперва выпей вот! Сразу в чувство придешь. А потом расскажешь, как попали к тебе эти зайцы!
— Благослови вас господь! — опрокинул Гажи палинку, и все его ветхое тело, измученную его душу охватила приятная бодрящая теплота.
— Ну, еще раз! Выпей-ка! — протянул объездчик новый стаканчик, и Гажи, послав его следом за первым, опять попробовал встать.
И опять ничего у него не вышло.
— Ай-яй-яй! — запричитал он, оправдываясь. — Немножечко ослабел я. С утра, с самого утра…
— Ага! Да ты есть хочешь, наверно! — догадался объездчик, и взгляд его упал на кастрюлю, сиротливо стоящую на столе. — Погоди-ка! Фасоль-то еще, может, не остыла. Это тебе будет в самый раз. Сейчас дам. ешь на здоровье!
Очень кстати явился Гажи, не придется выбрасывать ужин, который пропал бы из-за заячьего паирикаша.
Объездчик взял со стола кастрюлю и вместе с ложкой поставил на пол, около Гажи. И даже, к счастью, нашел на полу выпрыгнувший кусок копченой хребтины и незаметно кинул его в кастрюлю.
Ну а Гажи, как человек воспитанный, отодвинулся со своим нежданно-негаданно доставшимся ему царским ужином в уголок и там уплел его за милую душу.
* * *Когда объездчик узнал у Гажи, как тот нашел зайцев, он, ясное дело, сразу же догадался, кто их припрятал. Кто же мог это быть, кроме возчика?
Когда директор позвал объездчика к себе для беседы, возчик воспользовался моментом и слегка пощипал банковские охотничьи трофеи.
Ха-ха-ха-ха-ха! И повеселились же, обсуждая это, объездчик с женой. Не иначе как сам господь бог решил нынче установить справедливость, а заодно позабавиться! Директора-жмота он наказал, отняв часть добычи руками пройдохи возчика. А у этого вора забрал краденое чистыми руками Гажи. Конечно, забрал, чтобы одарить объездчика, своего честного, не запятнанного дурными помыслами слугу!
А-ха-ха-ха-ха! Объездчик с женой чуть не умирали со смеху, когда говорили, как здорово распорядилась судьба.
Но обсуждение это шло уже на кухне, в пару и в чаду. И Гажи тоже при сем присутствовал. Он лихо расправился с остатками фасоли и теперь, обретя прежнюю силу, старательно помогал хозяевам.
Зайцев надо было освежевать, потом выпотрошить. Так что Гажи то бежал за водой к колодцу, то дрова приносил хозяйке, то заячьи тушки держал, помогая хозяину при разделке.
За все эти его старания не заставила себя ждать и награда.
— А ты бы пример брал с этого недокормыша! — сказала баба своему мужу прямо перед Гажи. — Брал бы пример, как человек из последних сил, но выполняет, что ему велено. А ты мало того, что просьбу мою не выполнил, так лодырь еще и обманщик! Только я не позволю, чтобы бедняга с этими зайцами расстался просто так, за спасибо. Сколько стоят четыре зайца, сколько мясо, сколько шкурки? Посчитай-ка все это. Пускай убогий получит, что положено. Да шевелись поскорее!
Объездчик тоже признал, что так будет справедливо.
Ну, прикинули они стоимость четырех зайцев. И даже пятого сюда прибавили, которого Гажи в поле оставил, но на рассвете сходит и принесет.
Все учли, что вспомнили. Считали, конечно, не по самым высоким ценам.
И все равно: получилась такая огромная сумма, которую они должны были уплатить Гажи, что объездчица и сама испугалась.
И тут в голову ей пришел очень даже удобный способ, как рассчитаться с Гажи и самим не остаться внакладе.
Для такого голодного да убогого дороже любых денег миска горячего супа, и чтобы каждый день! Вот объездчица и предложила Гажи в счет стоимости пятерых зайцев: пока не наступит весна и Гажи не отправится пасти свиней, он ежедневно будет у них получать миску горячей еды. Конечно, из того, что они для себя варят.
Гажи очень доволен был таким договором. Довольны были и объездчик с женой.
Вот так, к общей радости, удовольствию и с доброй надеждой, закончился этот день.
Одна-единственная обида осталась у Гажи после благословенного этого вечера, полного счастливых неожиданностей, злоключений и триумфальных побед.
Когда в объездчиковом котле уже пыхтел, булькал, наполняя весь дом аппетитным запахом, густой, жирный заячий паприкаш, хозяева и не подумали попотчевать Гажи хоть ложечкой этого дивного варева. Объездчик и его жена, хорошо к этому времени проголодавшиеся, усидели вдвоем всего зайца. Господи, как хотелось Гажи попробовать если уж не зайчатины, так хоть юшки! Но напрасно рассчитывал Гажи, что, может, хотя бы завтра дадут ему из остатков немного на ужин! Как бы не так! Хозяева так объелись зайчатиной, что больше и смотреть на нее не могли. Сразу же на другой день отнес объездчик одного зайца в подарок тестю с тещей, второго — крестному куму, а еще двух продал в лавку, которая торговала дичью.