Профсоюз докеров, несмотря на усилия левых, занимал пассивную позицию. В его руководстве окопались люди, далекие от интересов рабочих.
В этих сложных условиях готовилась забастовка.
По мере того как война в Европе близилась к концу, грузооборот в порту увеличивался. Портовые сооружения перестали справляться с нагрузкой, и по решению правительства Оливии в пожарном порядке рядом со старыми возводилось четырнадцать новых причалов.
С полной выкладкой трудились и пограничники вкупе с таможенниками: нужно было тщательно просеивать всех, кто спускался по трапам пришвартовавшихся кораблей, выяснить по мере возможности личность каждого, кто собирался ступить на оливийскую землю.
Подозрительных лиц, прибывающих из-за океана, в последнее время становилось все больше. Сначала, по распоряжению министра внутренних дел, их направляли в специально созданный для иммигрантов лагерь для дальнейшей проверки. Затем подозрительными приезжими заинтересовывался генерал Четопиндо. Не жалея времени, он подолгу беседовал наедине с некоторыми из задержанных, и дело частенько кончалось тем, что по приказу Четопиндо подозрительную личность отпускали на все четыре стороны, после чего она таинственным образом исчезала из поля зрения полиции.
Министр внутренних дел попробовал протестовать против такой «практики произвола», как он выразился.
– Я знаю, что делаю! – отрезал генерал. – Эти люди нужны мне для армии.
– Но они… – начал министр.
– На их политические воззрения мне в высшей степени наплевать, – перебил Четопиндо. – Они знают военное дело, этого достаточно. Кто занимается армией, я или вы?
Собеседник генерала хотел было возразить, что армией должен заниматься, если уж на то пошло, военный министр. Но вовремя прикусил язык. Связываться с Четопиндо было небезопасно. Генерал танковых войск имел большое влияние в армии. «Да будь он неладен, этот надменный щеголь Четопиндо! Хочет окружать себя темным иммигрантским отребьем – на здоровье! Мне свой покой дороже», – мудро рассудил министр внутренних дел. Кроме того, генерала Четопиндо, по слухам, поддерживает могучий северный сосед…
Рамиро Рамирес бросил взгляд на часы, украшающие здание таможни, и решительно ввинтился в портовую толчею. Тут он был своим – рабочие узнавали его, хлопали по спине, отпускали соленые шуточки. Рамиро в ответ улыбался, приветливо кивал.
Верно, в порту было много подозрительных типов. Они шныряли, обменивались на ходу короткими невразумительными репликами, что-то вынюхивали. Но докеры игнорировали их. Они делали свое дело, как всегда, шумно и весело. Может быть, чуточку более шумно, чем всегда.
Мелькнуло знакомое лицо. Рамирес приостановился. Смуглый до черноты человек тоже заметил его. Мгновение Рамирес раздумывал – подойти или нет. Между тем смуглолицый махнул приветственно рукой, показал в улыбке ослепительные зубы и, ловко перепрыгнув бочонок, зашагал навстречу Рамиресу.
– Рамиро! Доброе предзнаменование! – воскликнул он радостно.
Это был Педро, человек неопределенного возраста и неопределенных занятий. Он, правда, числился в почтенном списке оливийских судовладельцев, но кто же в порту не знал, что Педро выполняет разного рода рискованные поручения влиятельных лиц? Что же касается «Кондора» – судна, которое он водил, то поговаривали, что на самом деле оно принадлежит генералу Четопиндо.
И команда у Педро была под стать капитану – головорезы, каких поискать. Кроме того, ходили упорные слухи, что Педро имел касательство к торговле наркотиками. А к торговцам наркотиками у Рамиреса выработалось особое отношение.
Однако не пойман – не вор, а Педро ни разу не был пойман «на горячем».
Рамирес все это понимал, но все-таки не мог победить в себе инстинктивную неприязнь к Педро. В то же время он не мог не отдать должное и неистощимой выдумке Педро, его начитанности, имевшей бог весть какое происхождение, и искрометному веселью, которое прорывалось вдруг, в самый неожиданный момент. Особенно подкупала Рамиреса способность Педро цитировать стихи – причем хорошие стихи, у него несомненно был вкус – и комментировать их на свой лад, иногда довольно-таки неожиданно.
– Встретить священника – к несчастью, встретить певца – к добру! – воскликнул Педро, потрясая руку Рамиресу. – А уж встретить поэта, – он закатил глаза, – к счастью!
Рамирес улыбнулся.
– И я рад видеть тебя, поэт морских просторов…
– Куда мне, – махнул рукой Педро. – Хотя в чем-то, возможно, ты и прав. Я – странствующий морской рыцарь, а это занятие сродни поэзии…
– И контрабанде, – вставил Рамирес.
– Фи, как грубо, – поморщился Педро.
– Правда груба.
– В это чудесное утро, Рамиро, я не собираюсь с тобой ссориться.
Мимо прошел человек в широкополой шляпе. Он окинул их внимательным взглядом.
– Не тобой, часом, интересуются эти молодчики, которые наводнили порт? – спросил Рамирес.
Педро вынул портсигар – необычный, дорогой, – не спеша закурил. Сладковатый дымок сигареты показался Рамиресу каким-то необычным.
– Послушай, Рамиро, – сказал Педро, гася зажигалку, – что это ты сегодня такой колючий? Когда мы в прошлый раз разговаривали с тобой в порту…
– Это было несколько месяцев назад, – перебил Рамирес. – Где ты пропадал? Болел?
– Занят был, – пробормотал Педро, отводя взгляд. Он выпустил дым и предложил: – Присядем на минутку.
– Я тороплюсь. В другой раз.
– Прошу тебя, Рамиро. Я искал тебя. Знаю, что ты утром заглядываешь в порт…
Они отошли в сторонку, в длинную тень, отбрасываемую пакгаузом, и сели на поваленный бочонок.
Ритм портовой жизни нарастал, учащался. Все пронзительнее визжали лебедки, стремительней проносились автокары, с глухим звуком тут и там хлопались оземь туго набитые мешки, ящики, контейнеры. Впрочем, эта симфония труда была настолько привычной, что Рамирес не замечал ее.
– Так где же ты пропадал, рыцарь морей? – повторил Рамирес свой вопрос.
– Там, где и положено рыцарю морей: в море, – ответил Педро, усаживаясь поудобнее.
– Промышлял?
– Каждый из нас промышляет в этой жизни, – философически заметил Педро.
Рамирес тихо произнес:
– Знаю, чем ты промышлял…
– Нет! – воскликнул Педро, вскочив с места. – Чего не было, того не было.
Рамирес усмехнулся:
– Так я тебе и поверил.
– Не занимался я наркотиками, – резко жестикулируя, воскликнул Педро. – Хочешь, поклянусь божьей матерью? Или памятью предков?
– Которых ты себе выдумал, – вставил Рамирес.
Смуглое лицо Педро напряглось.
– Ври, да не завирайся, – сказал он хрипло.
Рамирес пожал плечами:
– Разве не так?
Педро промолчал. Он выплюнул окурок, тщательно вдавил его в землю и затем вкрадчиво начал:
– Видишь ли, Рамиро, я всегда считал тебя своим другом, несмотря на твои шуточки. Но согласись, каждый человек должен заниматься тем делом, которое ему по душе. Ты, например, песни сочиняешь да по стране с гитарой колесишь…
– А ты?
– Я?.. О себе не буду говорить, ты и так меня насквозь видишь. У тебя взгляд пронзительный.
– Вижу, Педро.
– Разве я виноват в том, что господь прорубил у берегов Оливии Королевскую впадину и сделал ее удобной для морского порта? Разве я виноват в том, что есть на свете шхуны, и соленый ветер, и свобода? Разве я виноват в том, что мой прадедушка…
Рамирес сделал попытку подняться, но Педро его усадил.
– Ладно, к черту прадедушку, – сказал он, перейдя с патетики на обычный тон. Переход был настолько неожиданным, что Рамирес расхохотался.
– У меня к тебе дело, Рамиро, – сказал Педро.
– Выкладывай.
– Хочешь войти ко мне в долю? Барыши, само собой, честно пополам.
– Зелье ввозить контрабандой? Или марихуаной торговать, которую ты сейчас выкурил? – поинтересовался Рамирес.
– Ты наблюдателен, это хорошо, – сказал Педро. – Что же касается наркотиков и контрабанды, то это пустяки, – пренебрежительно махнул он рукой. – Нет, я предлагаю открыть дело на паях. Настоящее, с размахом. Солидное, выгодное дело.
– Например?
– Например, основать фирму, занимающуюся трансатлантическими перевозками. Или, еще лучше, покупать земельные участки и строить на них дома, а потом продавать их. Говорят, теперь, после войны, земля начнет сильно дорожать…
Рамирес поправил волосы, упавшие на лоб.
– Война еще не кончилась, – заметил он. – Если верить нашим газетам, у Гитлера есть шансы.
– Гитлер находится при последнем издыхании, – сказал Педро. – Немцы драпают так, что пятки сверкают.
– Ты был там, что ли?
– Я знаю, что говорю.
Рамирес сощурился:
– У меня к тебе один вопрос, Педро.
– Давай хоть сотню.
– У тебя есть штаны?
– Какие штаны? – опешил Педро.
– Я имею в виду, еще одна пара штанов, кроме тех, которые на тебе, – пояснил Рамирес.
– Думаешь, у меня нет денег? – обиделся Педро. – У меня, если хочешь знать, есть золото и драгоценности. А это деньги, много денег.
Рамирес покосился на Педро.
– Думаешь, украл? Ограбил? – продолжал Педро. – Нет, – покачал он головой, – я заработал свой капитал честным трудом. Так что, по рукам?
– Мне надо подумать о твоем предложении, – сказал Рамирес со значением.
– Да что там думать? – загорячился Педро. – Счастье само плывет тебе в руки, а ты нос воротишь. Подумай если не о себе, так о Люсии. Я за эти деньги головой рисковал, сквозь ад и чистилище прошел…
– А конкретней?
Педро поднял палец:
– Тайна.
– Как же я могу быть твоим компаньоном, – усмехнулся Рамирес, – если ты таишься от меня?
– Если примешь мое предложение, я все расскажу тебе, – заверил Педро.
– Все?
– Как на исповеди.
– Странная штука все-таки получается, – произнес задумчиво Рамирес. – Ты вносишь в дело капитал. Но у меня-то капитала, как тебе известно, нет, если не считать долгов. Какие же мы с тобой компаньоны?
– У тебя есть капитал, Рамиро, – ответил Педро. – Твое честное имя. И честные руки. Если хочешь знать, ты единственный человек, которому я доверяю, во всей Оливии. На тебя можно положиться, это главное. Ну, что скажешь?
– Послушай, Педро, – вдруг сказал Рамирес, – за время твоего отсутствия здесь, в порту, произошли некоторые события.
Педро насторожился.
– Какие события?
– Несколько раз бастовали докеры.
– Ну и что?
– Бастовали неудачно, потому что не могли толком договориться между собой.
Педро нетерпеливо пожал плечами.
– В результате последовали массовые увольнения, – продолжал Рамирес. – Люди ютятся в фавелах, проедая последние крохи. Пойдем со мной, я покажу тебе, как они живут, и ты сам убедишься, что…
– У меня нет времени на пустяки, – перебил Педро.
– Я, со своей стороны, тоже предлагаю тебе дело, Педро, – объявил Рамирес. – И согласен быть в этом деле твоим компаньоном.
– По рукам, – обрадовался Педро. – А какое, собственно, дело ты придумал?
– Нужно помочь тем, кто на грани гибели. Твои деньги…
– Мои деньги – это мои деньги! – зло перебил Педро. – Много вас найдется, голодранцев, прихлебателей…
Рамирес встал.
– Подумай о моем предложении, – сказал он спокойно. – Свои деньги ты лучше поместить не сможешь. Если они у тебя есть, конечно, – добавил он.
– Не беспокойся, есть, да не про вашу честь! – Педро мрачно сплюнул.
x x xПолучив телеграмму из пылающей Европы, генерал Четопиндо ждал гостя.
В предвидении скорого и неминуемого краха «тысячелетнего рейха» нацистская верхушка загодя готовила для себя логова и убежища где только можно. Одним из звеньев, а точнее сказать – опорных пунктов этой деятельности была южноамериканская республика Оливия.
Выбор был сделан благодаря давним связям с генералом Четопиндо, который явно сочувствовал нацистам. Правда, мешало достаточно сложное положение в Оливии. Большим влиянием, особенно в последнее время, здесь начали пользоваться левые, демократические силы.
Но и у правых были свои козыри, и главным из них, несомненно, честолюбивый, властный генерал Четопиндо, за которым стояла оливийская армия.
У Четопиндо, отпрыска одной из самых аристократических оливийских фамилий, струилась в жилах толика крови немецких рыцарей, чем генерал особенно гордился.
С юных лет Четопиндо воспитывался в почтении и любви ко всему немецкому, а перед началом второй мировой войны, в 1936 году, по приглашению своего дальнего родственника, одного из заправил гитлеровского рейха, побывал в Германии, на всемирной Олимпиаде.
Берлин, правда, не очень понравился Четопиндо, он показался ему серым, скучным, продымленным городом. Однако военные испытательные полигоны, которые показали Четопиндо в знак особого доверия, произвели внушительное впечатление.
Понравилась генералу и Олимпиада. Он, правда, не разбирался в спортивных тонкостях, но ему пришлась по душе помпезность, с которой это мероприятие было обставлено.
Поездил Четопиндо и по стране, и отнюдь не с туристскими целями. Представляя интересы одной из самых значительных оливийских экспортно-импортных фирм, генерал завязал, как ему казалось, небезвыгодные контакты.
Четопиндо, возможно, достиг бы и большего, но уже тогда у отпрыска старинного рода, обладающего явными признаками вырождения, обнаружилось чрезмерное увлечение как алкоголем, так и особого рода курением. По этой причине частенько деловые переговоры, происходившие в чинной и чопорной обстановке горного замка либо солидного офиса, не могли прийти к завершению «по техническим причинам».
Впрочем, вскоре деловые партнеры, которые были уполномочены вести с гостем переговоры, превратили беду во благо и, доведя Четопиндо до необходимой кондиции, добивались от генерала всего, чего хотели. Нужно, правда, сказать, что они не злоупотребляли этим, следуя указаниям того, чье имя мало кто в Германии мог произнести без трепета.
Тот, кто давал эти указания, пояснил свою позицию на одном из совещаний в узком кругу: великой Германии нужен не один оливиец и не одна оливийская фирма, а вся Оливия. Хищные щупальца немецкого капитала, протянувшись через океан, вцепились в южноамериканскую республику, оплетая ее.
…Теперь, когда «непобедимый» рейх находился при последнем издыхании, партийный бонза вместе со своим подручным Карлом Миллером и рассчитывал добраться до Оливии, чтобы на первых порах там укрыться. Однако бонза погиб, и Миллер, посвященный в планы шефа, остался в одиночестве.
Что ж! Если разобраться, может быть, это не так плохо, рассудил Миллер. По крайней мере, будет больше возможностей проявить собственную инициативу, развернуться на новом месте. Покойный шеф не раз говорил, что генерал Четопиндо пользуется немалой властью в стране и отличается, кроме того, чрезмерным честолюбием. Говорил он и о слабостях генерала. Попытавшись сыграть на них, можно чего-нибудь добиться. Ну, а помимо всего прочего, должен же генерал, в жилах которого течет немецкая кровь, сочувственно отнестись к опыту великой Германии?! Пускай этот опыт не слишком удачен, не все ведь потеряно!.. Как знать, быть может, именно Оливии в недалеком будущем предопределено стать источником возрождения нацизма в мире, и заслуга в этом будет принадлежать ему, Миллеру.
Так в свободные минуты размышлял похудевший и загоревший под океанским солнцем Миллер, между тем как захваченный у французов корабль, ведомый капитаном Педро, после многих приключений приближался к берегам Оливии.
Едва бывшая «Пенелопа», сменившая название на «Кондор», пришвартовалась, Педро убедился, что его пассажир говорил правду: Миллера ждали.
Карла доставили к Четопиндо, и генерал имел с ним продолжительную беседу.
Четопиндо встретил Миллера поначалу настороженно: ведь тогда, в 1936 году, когда генерал был в Берлине, их познакомили только наскоро.
Много дней генерал приглядывался к Миллеру, изматывал долгими разговорами, весьма подозрительно смахивающими на допросы. За любезной улыбкой хозяина скрывалась железная воля, хватка хищного зверя.