— Что, замерзли? — спросил он женщину.
— Нет, ничего. Я тепло одета.
— Вы давно здесь живете?
— Давно. Отец после революции сюда переехал, так и живем с тех пор. Я здесь родилась, — охотно ответила дежурная.
— Вы русская?
— Русская. Почему вы спросили?
— Просто так. Здесь, кажется, немцы живут.
— Да. Много немцев. Раньше здесь была немецкая колония.
— Вы работаете?
— Да, на заводе.
— Отец ваш тоже работает?
— Нет, он ушел в ополчение. Муж в армии, два брата на фронте…
Бураков затеял беседу, чтобы разузнать о живущих здесь немцах.
В это время в небе вспыхнули узкие лучи прожекторов и принялись шарить между звездами.
— Опять, что ли, налет? — проворчал Бураков.
— Чего они добиваются?
— Хотят напугать, посеять панику.
— Напугать?.. В наш завод немцы две бомбы сбросили, ну так что… напугали? Работать стали еще лучше, еще больше…
Послышались шаги, и какой-то высокий человек вынырнул из переулка. Дежурная решительно направилась к пешеходу.
— Предъявите ночной пропуск, — спокойно сказала она.
— Какой там еще пропуск! Пусти-ка… Я тут живу, — недовольным тоном пробасил он.
Бураков ждал, что произойдет дальше. Голос человека был ему знаком. Это был, без сомнения, шофер, получивший письмо для однорукого.
— Гражданин, предъявите пропуск или я вас отправлю в милицию, — твердо сказала дежурная.
— Ты? Меня? В милицию? — со смехом переспросил шофер. — Да как же это ты сделаешь? Я же тебя, как муху, могу одним щелчком… Хочешь?
Шофер уже протянул руку, но в это время услышал из темноты предостерегающий голос Буракова.
— Эй, ты!.. поосторожней, а то неприятностей не оберешься. Иди, куда идешь.
Шофер опустил руку и, немного помолчав, миролюбиво произнес:
— Да я уж дома! — Поднявшись на крыльцо, он сильно забарабанил в дверь кулаком.
Дежурная хотела было снова потребовать пропуск, но Бураков остановил ее: не надо!
Молча, она наблюдала за шофером. Он постучал еще раз, потом в доме что-то скрипнуло, и раздалось невнятное бормотанье.
— Свои. Это я, Семен, — громко ответил шофер. — Петр Иванович у вас? Срочное дело есть.
Звякнул засов, заскрипели петли двери, снова загремел засов и, наконец, все стихло.
— Не знаете ли вы, где есть поблизости телефон? — спросил Бураков дежурную.
— На почте есть.
— Это далеко. Придется в совхоз итти, — в раздумьи сказал Бураков. И неожиданно спросил, — Как зовут вас?
— Валя.
— Скажите, Валя, вы давно на заводе работаете? Вы, член партии?
— Я комсомолка.
— Хорошо, — сказал он. — Есть очень важное дело. Я должен пойти позвонить по телефону. Могу я просить вас посмотреть за домом? Если этот тип выйдет один или с кем-нибудь, потребуйте опять пропуск и посмотрите, кто с ним идет. Я быстро вернусь.
Звонить Буракову, однако, не пришлось. В конце улицы зашумела машина, и узкий луч, через щель замаскированной фары, скользнул по домам. Бураков торопливо вытащил из кармана электрический фонарик, зажег его и замахал из стороны в сторону. Большая, крытая машина затормозила и остановилась в нескольких шагах от Буракова.
— Что это значит? — спросила с удивлением Валя.
— Пожалуйста, идите теперь на свой пост, — вежливо, но нетерпеливо сказал Бураков.
Из кабинки машины вышел плотный, высокий человек и приветливо похлопал по плечу Буракова.
— Ну что, замерз?
— Ничего. Уже успел согреться, товарищ майор. Минут пять тому назад пришел шофер. Тот, что с одноруким.
— Вот как! Значит, мы только-только успели. Который дом?
— Вот этот.
— А что за домом?
— За домом небольшой двор, сарай, а дальше огород. Огород выходит на параллельную этой улицу. Справа и слева забор.
— Много их в доме?
— Не могу сказать.
— Возьми половину людей и оцепи дом. Стрелять в крайнем случае и только в ноги.
По приказу майора из машины вылезли красноармейцы. Одни скрылись в переулке, другие расположились на улице, около дома колониста.
Адская машина
Когда шофер ввалился в дом, там все спали. Впустившая его старуха — жена хозяина, ворча поставила на стул ночник и ушла за перегородку.
В комнате, около стола, спал на пышной перине однорукий.
Шофер потряс его за плечо.
— Что такое? — спросил он, поднимаясь и засовывая руку под подушку.
— Это я, Петр Иванович, Семен, — шопотом сказал шофер, присаживаясь на край перины.
Узнав Семена, инвалид снова лег.
— Ну, зачем пожаловал?
— Неприятности, Петр Иванович… — И шофер торопливо рассказал как он обнаружил в машине мальчика, как тот прикинулся „своим“, а потом, вместо того, чтобы лечь спать, куда-то исчез.
— Почему же ты решил, что он „свой“?
— Он же мне, Петр Иванович, пароль сказал, все как полагается — спросил время и насчет покурить. Я думал, что вы ему объяснили, когда он письмо носил.
— Причем тут письмо! Я его не знаю и ничего не говорил.
— Может быть, Воронов ему сказал? — предположил шофер.
— Воронов не станет первому встречному мальчишке доверять. Тут что-то другое. И письмо Воронова совсем бессмысленное, — рассуждал шопотом однорукий. — Ведь не случайно полоска на окне оказалась сорванной…
— Может быть, тот человек как-нибудь сообщил… искал подходящих людей, — высказал шофер догадку.
— Чушь! Тот человек был в городе всего два дня. Он сейчас далеко за фронтом и войдет в Ленинград вместе с немецкой армией. С какой стати ему связываться с мальчишками. Это ты, наверное, что-нибудь напутал.
— Да что вы, Петр Иванович! Не такое время, чтобы путать. Я же понимаю, что малейшая оплошность и конец…
Догадки и предположения шпионов прервал сильный стук в дверь. Оба вскочили и с тревогой переглянулись.
Однорукий, осторожно ступая, чтобы не скрипнула половица, вышел в сени. Он прильнул глазом к щели почтового ящика, специально для этого устроенного. В темноте он разглядел гостей: трех мужчин.
Все стало ясно опытному шпиону: побег загадочного мальчика, и полоска на окне Воронова, и его странное письмо. Однорукий вернулся в комнату и, плотно закрыв за собой дверь, громко сказал:
— Вставайте! Облава! Одевайтесь!
Стук повторился. Зажгли свет, и все обитатели дома, на ходу одеваясь, собрались вместе. Их оказалось пять человек: хозяин дома, обрусевший немец, его жена, сын и двое гостей — шофер и однорукий. Мужчины хмуро смотрели на однорукого, пока он надевал сапоги. Снова раздался настойчивый стук.
— Идите, Матильда Вильгельмовна, — приказал однорукий, — спросите кто там, и скажите, что мужа дома нет.
Старуха послушно направилась в сени.
— Кто там?
— Откройте, гражданка… как вас, Матильда Вильгельмовна.
— Кто вы такой?
— Неужели по голосу не узнали? Участковый инспектор.
— Приходите лучше утром. Мужа дома нет…
— Откройте. Важное дело.
— Я разбужу сына, пускай он вам открывает. Подождите несколько минут.
Когда старуха вернулась в комнату, однорукий был уже одет. Все осматривали пистолеты.
— Собирайтесь. Нужно уходить.
— Я никуда не пойду, — твердо заявила старуха.
Шпион прищурился и посмотрел на нее долгим холодным взглядом, но спорить не стал.
— Ваше дело, Матильда Вильгельмовна, а мы уйдем, пока время есть. Дверь не открывайте. Пускай ломают, — распоряжался однорукий.
Гуськом, с одноруким во главе, мужчины направились в сени. Они осторожно спустились во двор, открыли двери хлева, где стояла корова и несколько овец. Отсюда, через узкое окно хлева, можно было пролезть в огород и выйти на соседнюю глухую улицу.
— Карл, а где у тебя спрятаны те чемоданы? — тихо спросил однорукий.
— Под полом, между бочек. Взять их?
— Нет. Пускай остаются. Я с Семеном вернусь на несколько минут в дом. А вы выньте раму из окна. Только не шумите.
Шпион с шофером вернулись в дом. На кухне, около плиты, они откинули тяжелую крышку погреба и с лампой-ночником спустились в подпол. Здесь лежали мешки с картошкой, овощи, на полках стояли банки всевозможной величины, на земляном утрамбованном полу — бочки с квашеной капустой. Между бочками они сразу нашли три коричневых одинаковых чемодана.
Шофер помог своему начальнику вытащить чемоданы на средину подвала. Потом однорукий достал черные карманные, с золотым ободком, часы и внимательно взглянул на шофера.
— Сейчас четыре часа. Пока будут стучать, пока сломают дверь, — пройдет полчаса. Затем начнется обыск… Значит, полчаса достаточно. Поставим стрелки на пять часов. — С этими словами однорукий приподнял выступ на ободке часов и перевел его на пять часов. Затем осторожно открыл чемодан. В сером пакете сверху было круглое углубление, как раз для часов, закрытое планкой. Шпион осторожно отвел планку, вложил часы циферблатом вниз в это углубление и снова перевел планку. Она закрыла и прижала часы.
— В пять часов к этому дому подходить не рекомендуется, — усмехнувшись, сказал он. — Что делать? Приходится расходовать материалы не по назначению. Но куда спрятать остальные чемоданы? Разве в картошку?
Оба принялись разгребать картошку. Когда яма оказалась достаточно глубокой, однорукий поставил в нее два чемодана.
— Не много ли, Петр Иванович? — с тревогой спросил шофер.
— Ничего. Ставь, ставь… И смелей засыпай, не бойся. От сотрясения не взорвется.
В это время над головой раздался глухой стук.
— Что вы там нашли? — спросила старуха, заглядывая через открытый люк в подпол.
— Не нашли, а спрятали клад, Матильда Вильгельмовна. Вернемся, — половину вам отдадим, — сказал однорукий.
— Опять стучат!
— Пусть стучат! Пойдите, Матильда Вильгельмовна, успокойте их, а мы уйдем.
Старуха ушла. Однорукий и шофер вылезли из подпола и отправились в хлев.
— Я не могу вас пустить, — сердито говорила старуха через двери стоявшим на крыльце. — Приходите утром, когда будет светло.
Участковый настаивал.
— У меня срочное дело. Откройте, или придется сломать дверь.
— Тогда я буду кричать…
— Кричите! Вот упрямая старуха!..
— Я не желаю больше разговаривать с грубияном, — сказала старая немка и ушла в дом.
В это время грянули выстрелы где-то сзади дома, и раздался крик.
— Вот они куда направились, — спокойно сказан майор, стоявший на крыльце дома колониста.
— Товарищ майор, разрешите, я побегу туда, — попросился Бураков и спрыгнул с крыльца.
— Стрелять в ноги! — крикнул ему вдогонку майор. — Ломайте быстрее дверь!
Дверь затрещала под напором двух красноармейцев, но не открылась.
Снова за домом затрещали частые выстрелы автомата и в ответ ему — одиночные, из пистолетов. Майор оставил красноармейцев и быстро пошел в переулок к месту перестрелки.
Арест шпиона
Автомобиль майора был спрятан во дворе дома, где жила Валя. Сама она сидела на скамейке у ворот и разговаривала с водителем машины. Выстрелы заставили Валю вскочить с места. Потом послышались удары, скрип и треск сломанной двери. Из переулка медленно вышли люди. Впереди шел Бураков, освещая дорогу.
— Валя, вы здесь? Надо перевязочку сделать. Нельзя ли у вас в доме?
— Конечно, конечно. Идите.
Валя торопливо ушла в дом, зажгла свет, сбросила свой полушубок и принялась приготовлять бинты.
Топая тяжелыми сапогами, в комнату с шумом вошло несколько человек, щурясь от яркого света.
Бураков бросил на стол индивидуальные пакеты, и Валя быстро принялась перевязывать легко раненого в плечо красноармейца. С шофером пришлось повозиться: кровь из раны долго не удавалось унять.
— Сколько мы вам хлопот доставили, — заметил Бураков.
— Не говорите глупостей, — возмутилась она, — Что еще надо? Может быть, чаю согреть?..
— Ничего не надо. Сейчас мы уедем.
Валя взглянула на задержанных — они стояли в углу, около печки. Двоих она знала: старика-немца с сыном, а третьего — однорукого — видела в первый раз. Немцы стояли неподвижно, понурив головы. Однорукий крутил пуговицу, независимо поглядывая по сторонам.
— Вы хотели отправить меня в милицию, а получилось хуже, — пробасил раненый шофер.
— Сейчас мы с тобой в санаторий поедем, Семен, — отозвался однорукий.
— Прекратите разговоры, — перебил его Бураков и, обращаясь к красноармейцам, приказал: — отведите его в машину.
Однорукий, в сопровождении сержанта и двух красноармейцев, направился к двери. За ними вышел Бураков.
Майор стоял около машины со старухой-немкой, одетой в шубу. К ним приближался конвой с одноруким.
— Кажется, Петр Иванович, — сказал майор, осветив фонариком шпиона.
— Да. Скоро мы поедем? — спросил однорукий.
— Скоро, — ответил майор и, повернувшись к конвою, вполголоса сказал:
— Осмотрите дом внимательней, а я пройду к раненому.
Майор повернулся и прошел в дом.
— Здравствуйте… Валя, кажется? — приветливо сказал он, входя в комнату, — Вы, наверное, на нас сердитесь?
— Нет, что вы!
— Больно? — спросил майор, усаживая поднявшегося бойца.
— Нет, это царапина.
Майор уже направился к раненому шоферу, лежавшему на диване, когда в комнату, громыхая коваными сапогами, вбежал красноармеец. Майор, взглянув на запыхавшегося бойца, сейчас же перевел взгляд на арестованных. Немцы стояли, безразличные ко всему, а шофер с напряжением ждал, что скажет посыльный. Но посланный только переминался с ноги на ногу и смущенно молчал.
— Я скоро вернусь, — сказал майор Буракову, направляясь к выходу.
— Торопись, начальник, не то опоздаешь, — злобно крикнул ему вдогонку шофер.
— Что случилось? — спросил майор посыльного, когда они вышли за ворота.
— Сержант за вами послал, говорит, срочно нужны. Он в подвале.
В доме колониста, оцепленном красноармейцами, шел обыск. Чекисты перетряхивали тряпки, листали книги, осматривали все щели, переставляли мебель.
Майор спустился через люк в подвал и застал сержанта за странным занятием. Он стоял на коленях около бочки с капустой и выслушивал ее, как врач больного.
— Часы… Слушайте, товарищ майор, — коротко сказал сержант.
Майор наклонился к бочке и, затаив дыхание, прислушался.
— Слышу.
— Тикают где-то, а где — понять не могу.
Они стали переходить с места на место, поминутно останавливаясь и прислушиваясь.
— Здесь. Где-то здесь, — сказал, наконец, майор, наклоняясь к мешкам с картошкой.
— Точно! Тут! — обрадовался сержант. — В картошке закопали!
Начали разгребать картошку и сразу обнаружили три тяжелых коричневых чемодана. В одном из них тикали часы. Майор осторожно открыл чемодан. В нем лежал сверток, завернутый в плотную серую бумагу. Поверх пакета — часы.
— Этот багаж я давно ищу! — заметил майор и стал внимательно осматривать часы — не привязаны ли они ниткой или проволокой. Потом приподнял их слегка и, наконец, вынул.
— Хорошие часики! — простодушно заметил сержант.
— Да. Не найди ты этих часиков — в пять часов весь домик взлетел бы на воздух.
— Бомба, товарищ майор? — спросил сержант.
— Да, это „адская машина“. И приготовлена она была для нас. Двадцать минут нас отделяло от смерти.
Майор на миг задумался. Потом сказал сержанту своим обычным, спокойным тоном:
— Сержант, никому ни слова об адской машине. Приведите сюда арестованного однорукого, а сами встанете у дверей снаружи. Остальных бойцов на всякий случай расставьте у окон дома.
Пять часов
Майор не рассчитывал, что однорукий скоро сознается. И, готовясь к напряженной борьбе, майор решил испробовать, план, только что созревший в его уме.
Сержант ввел однорукого и, сделав знак конвоирам, вышел вместе с ними.
— Садитесь, Петр Иванович, — предложил майор.
— Почему вы нас не отправляете? — нетерпеливо спросил однорукий.
— Отправлю, как только придет санитарная машина для раненых. А пока есть время, поговорим.
— Который сейчас час?
— Без четверти пять, — сказал майор, взглянув на свои часы.
Однорукий, криво усмехаясь, сел.