Войдя в раж и не дождавшись чистосердечного раскаяния, он несколько раз влепил
девочке оплеуху. Потом, немного успокоившись, приказал воспиткамгрупп три дня
подряд не пускать ее и Даниса на обед. «Чтобы эти бездельники и наглые нарушители
социалистической морали и этических норм советских людей почувствовали цену
драгоценного хлеба, выращенного мозолистыми руками наших колхозников», –
подытожил он свое решение. Кроме того, повелел воспитательницам проследить, чтобы
распутники перед сном в течениенедели по пять раз ежедневно читали вслух
«Моральный кодекс строителя коммунизма». Только тогда он усталой походкой
направился к двери, довольный проделанной им воспитательной работой.
Может, инцидент на этом был бы исчерпан, если бы не возмутительная выходка
Бульдога. Как только отошел директор, она подошла к Зухре и, шлепая по ее попе,
изрекла презрительно:
– Это место девочке надо беречь смолоду, а не предлагать дебильным
двоечникам…
Зухра дернулась как ужаленная, залилась краской, и по ее щекам потекли слезы.
В этот момент в меня словно запрыгнул сам дьявол, я выскочил из строя и закричал
не своим голосом:
– Почему же ты сама не бережешь свою задницу? Подставляешь директору под
деревом и кричишь: «Как хорошо мне с тобой, Мурад Шакирович!»
Зал вздрогнул и замер в полном оцепенении. Мой крик, ей-богу, произвел эффект
разорвавшейся бомбы. Кажись, не простой, а атомной! Наступила гнетущая тишина.
Слышно было, как по стеклу бьется не ко времени залетевшая оса, как на улице истошно
кричат вылупившиеся весной подросшие грачи, требуя еды. Директор, уже дошедший
до лестницы, всталкак вкопанный в проеме двери. Воспитательницы с явным
любопытством поворачивали головы то в сторону Бульдога, то на директора и с
нетерпением ждали развязки.
…Это было неделю тому назад, первого июня. В честь Международного дня защиты
детей и завершения учебного года школа организовала концерт и демонстрацию
фильма «Дерсу Узала». Я должен был быть там, но Коза, воспитательница нашей
группы, за отсутствие на моей рубашке лишь одной пуговицы наказала меня
отстранением от обеда и дежурством на кухне. Еще исхлестала веником крапивы, пока
мои руки и ноги не покрылись пузырями. Я сильно расстроился. Концерт, черт с ним,
подумал я, потеря небольшая, все равно поют и танцуют одни и те же. И волдыри к вечеру
исчезнут, переживу как-нибудь. Но не пускатьна фильм из-за пуговки – это было
верхом несправедливости. Нашла, к чему придраться. Подумаешь, нет пуговицы!
Остальные же еще держатся, откуда мне знать, когда она оторвалась? Может, ее забыли
пришить на фабрике? Не зря ребята обзывают эту воспитку Козой, упрямая, как
вострушка. Куда денешься, надо идти. Если убегу, она с радостью отлупит меня еще раз и
оставит без ужина.
3
Повесть
В обязанности дежурного входило приготовление дров на ужин, а также на завтрак
и обед следующего дня. Проклиная воспитку за незаслуженное наказание, я побрел на
дровяник, с завистью провожая взглядом идущих на праздник строй детдомовцев.
У склада дров я обнаружил много расколотых кем-то поленьев и, обрадовавшись,
поспешил их отнести на кухню в надеждеуспеть присоединиться к ребятам. Но
оказалось, что эти дрова были приготовлены вчера для прачечной, и мне под крики
прачки пришлось ихперетаскивать вхозблок и складывать в ряд. Делать нечего,
решил я, надо взяться за топор. Кто летом колол старые, оставшиеся после зимы чурки,
тот бы меня, наверное, понял. Ох, нелегкая же досталась мне работенка! Через несколько
часов с трудом закончив работу, я минут пять покрутился возле кухни, надеясь, что
повариха отблагодарит меня за хороший труд. Но сегодня дежурила не тетя Эмма,
бывшая партизанка, справедливая и добрая женщина, а жадная Салима. А от нее
доброта сбежала еще в детстве. Даже наша кошка Мурка в дни ее дежурства старается
кухню обходить стороной. Зато повариха вечером, как обычно нагрузив две большие
сумки продуктами, еле передвигая ноги и что-то бормоча себе под нос, потащится к
себе домой. А потом, после отбоя, Данис поставит пацанам очередной спектакль,
покажет, как трудно тучной женщине нести нагруженные доверху тяжеленные сумки.
И мы будем хохотать. Но это будет после, а сейчас мой желудок просит, чтобы я
что-то пожевал. Остаться без обеда и почти три часа махать тяжелым колуном, да еще
перетаскать полтора куба дров – это, скажу вам,
не бабушкины сказки слушать! Чтоподелаешь, раз невозможно получить по-хорошему, решил я, надо добывать по-
плохому. Однако у Салимы не только выцыганить, но и стащить что-либо было
невозможно. Здесь необходима, так сказать, особая тактика. Поэтому я, долго не думая,
сбегал в мусорку, куда выбрасывают из медпункта разные пустые склянки, подобрал
небольшую посуду с пробкой, а в гараже налил туда бензина. Созревший в моей неглупой
голове гениальный план экс…про…приации у экспро…при…атора (фу, черт, всегда
забываю, хотя после одного фильма, где герой произносил эти слова, я целую неделю
повторял их про себя) был готов, и теперь можно было приступить к его реализации.
Когда Салима велела мне добавить в печку дрова и убраться восвояси, я незаметно вынул
из кармана адский пузырек и вместе с поленьями кинул его в топку. Через двадцать
секунд, как я и предполагал, кастрюли вместе с плитой подпрыгнули как ужаленные, а за
ними и сама повариха. «Бензина, кажись, лишку плеснул», – пронеслось у меня в голове.
«Что это было? – завопила она, вытирая вспотевшее лицо подолом. – Что ты кинул в
печку?». «Ничего, вы же видели, дрова!»,– сказал я ей, не моргнув глазом. «Что же тогда
бахнуло?», – спросила она, боязливо отступая от печки. «Наверное, молния ударила», –
изрек я ангельским голосом. При этом делая шаг поближе к плите, где на всю кухню
источали приятный аромат булькающие и шипящие на большой сковороде,
соблазнительные для моего голодного желудка котлеты. Разумеется, предназначенные
для воспитателей, и самой Салимы. «Ты что, полоумный? Какая молния, глянь, небо
чистое!» – вскипела как пузатый чайник, повариха. Я посмотрел. Действительно, сегодня
безоблачное небо. Пришлось прикинуться дурачком: шмыгнуть носом и пожать плечами.
Она еще раз вытерла подолом лицо, а потом приказала: «Взгляни, что с печкой!». Я,
изображая на лице испуг, осторожно открыл дверцу голландки. «Кирпич, кажись,
лопнул», – успокоил я женщину после осмотра. Услышал облегченный вздох поварихи:
«Так бы сказал! А то «молния ударила…». В твою башку она ударила! Отойди, сама
посмотрю, ты можешь идти!».
Как только она присела у печки, я шагнул назад и незаметно, молниеносным движением
руки прихватил со сковороды котлету. Теперь необходимо было подобру – поздорову
слинять с места преступления. При этом не забывая соблюсти нормы приличия.
– Спасибо, тетя Салима! До свидания! – крикнул я, устремляясь в сторону двери.
Горячая котлета, спрятанная в кармане, жгла мою ногу, поэтому я бежал вниз к
реке, как угорелый, моля Бога, чтобы никто случайно не встретился на моем пути и не
4
Повесть
остановил. Там, внизу, у реки, находились плантации капусты, а кругом росли
трехсотлетние ивы, посаженные еще предками купца Горюнова, бывшего хозяина этой
усадьбы. Внутренние слои стволовдеревьевсовременем сгнили и осыпались,
образовав приличные пустоты. В одном из них, у дальнего забора, примыкающего к
реке и пустырю, в прошлом году мы с моим одноклассником Сашкой соорудили
своего рода домик. Я не заметил, как добрался до дерева. Убедившись, что никто
за мной не следит, быстро взобрался наверх и юркнул в проем.
Пахло сыростью и гнилью. Я выбросил наружу наглым образом занявшую мое
коронное место большую зеленую лягушку и осторожно достал заветную котлету.
Стараясь продлить удовольствие, начал есть, откусывая маленькими кусками. Котлета
была настоящая, не та, которую иногда, на революционные праздники готовили нам
из хлеба и небольшого куска мяса. Обалденно вкусно! Сколько бы я ни тянул, но
котлетаисчезла,оставив во мне чувство голода и желание продолжить трапезу.
Облизав напоследок пальцы, я решил слезть с дерева, чтобы собрать дикий щавель и
молодые поросли борщевика. Надо было чем-то обмануть живот до ужина. Только
высунулся из норы, между деревьями заметил директора, торопливо шагающего в
мою сторону. Все, пронеслось у меня в голове, влип с потрохами! Видимо, повариха
усекла пропажу и пожаловалась директору. Теперь жди неприятностей. На ужин уж
точно не пустят. Еще отлупят, как следует.
Я сидел и думал, как же мне без большого ущерба для себя увернуться от проблем.
Мысли, словно тараканы, ошпаренные кипятком, неслись в разные стороны, но выхода
из этого положения я не находил. Внизу послышались шаги, и директор произнес:
«Чего прячешься, иди сюда!». Не голос, а чистый мед. Во, гад, еще прикидывается
ласковым. Эх, вздохнул я горестно, надо было хоть две котлеты стащить, все равно от
порки не уйти.Собрав в кулак всю свою волю и обреченно решив будь,