– Папа, не надо отламывать ему голову, – сказала девочка.
Сергей вздрогнул и заглянул в ее внимательные и строгие голубые глаза, Алкины глаза. Он опустил руку с красным красавцем раком. Этот голубой взгляд, внимательный и строгий. Восемь лет назад он остановил его: «Убери руки и приходи ко мне трезвый». Такой взгляд. Можно, конечно, трепаться с ребятами о том, как надоела «старуха», а может быть, она и действительно надоела, потому что нет-нет, а вдруг тебе хочется познакомиться с какой-нибудь девочкой с сорокового года, пловчихой или гимнасткой, и ты знакомишься, бывает, но этот взгляд…
– И ноги ему не выдергивай.
– Почему? – пробормотал он растерянно, как тогда.
– Потому что он как живой.
Он положил рака на стол.
– А что мне с ним делать?
– Дай мне его.
Оля взяла рака и завернула его в носовой платок.
Вокруг грохотали приятели.
– Ну и пацанка у тебя, Сергей! Вот это да!
– Ты любишь рака, Оленька? – спросил Зямка, у которого не было детей.
– Да, – сказала девочка. – Он задом ходит.
– О-хо-хо! О-хо-хо! – изнемогали соседние столики. – Вот ведь умница! Умница!
– А ну-ка, замолчали! – прикрикнул Петька Струков, и соседние столики замолчали.
Ильдар вынул таблицу чемпионата и расстелил ее на столе, и все склонились над таблицей и стали говорить о команде, о той команде, которая, по их расчетам, должна была выиграть чемпионат, но почему-то плелась в середине таблицы. Они болели за эту команду, но болели не так, как обычно болеют несведущие фанатики, выбирающие своего фаворита по каким-то непонятным соображениям. Нет, просто их команда – это была Команда с большой буквы, это было то, что, по их мнению, больше всего соответствовало высокому понятию «футбольная команда». На трибунах они не топали ногами, не свистели и не кричали при неудачах: «Меньше водки надо пить!», потому что они знали, как все это бывает, ведь «пшенку» может выдать любой самый классный вратарь: мяч – круглый, а команда – это не механизм, а одиннадцать разных парней.
Вдруг с улицы из раскаленного добела дня вошел в закусочную человек в светлом пиджаке и темном галстуке, Вячеслав Сорокин. Его появление шумно приветствовали:
– Привет, Слава!
– С приездом, Слава!
– Ну, как Ленинград, Слава?
– Город-музей, – коротко ответил Слава и стал всем пожимать руки, никого не обошел.
– Здравствуй, Олюсь! – сказал он дочке Сергея и ей пожал руку.
– Здравствуйте, дядя Вяча! – сказала она.
«Откуда она знает, как его зовут?» – подумал Сергей.
Сорокину подвинули пиво. Он пил и рассказывал о Ленинграде, куда он ездил на родственное предприятие с делегацией по обмену опытом.
– Удивительные архитектурные ансамбли, творения Растрелли, Росси, Казакова, Кваренги… – торопливо выкладывал он.
«Успел уже и там культуры нахвататься», – подумал Сергей.
Он тоже был в Ленинграде, когда играл за дублеров, и Ленинград волновал его, как любой незнакомый город, таящий в себе невесть что. Но он тогда был режимным парнем и мало что себе позволял. Не успел культуры похавать и даже не познакомился ни с кем.
– …колонны дорические, конические, готические, калифорнийские… – выкладывал Сорокин.
– Молчу, молчу… – сказал Сергей, и все засмеялись.
Сорокин сделал вид, что не обиделся. Щелчками он сбил со стола на асфальт останки рака и придвинулся к таблице. Он прикурил у Женечки и сказал, что, по его мнению, Команда сегодня проиграет.
– Выиграет, – сказал Сергей.
– Да нет же, Сережа, – мягко сказал Сорокин и посмотрел ему в глаза, – сегодня им не выиграть. Есть законы игры, теория, расчет…
– Ни черта ты в игре не понимаешь, Вяча, – холодно усмехнулся Сергей.
– Я не понимаю? – сразу завелся Сорокин. – Я книги читаю!
– Книги! Ребята, слышите, Вяча наш книги читает! Вот он какой, наш Вяча!
Сорокин сразу взял себя в руки и пригладил свои нежные редкие волосы. Он улыбнулся Сергею так, словно жалел его.
«Да, я не люблю, когда меня зовут Вячей, – казалось, говорила его улыбка, – но так называешь меня только ты, Сергей, и у тебя ничего не получится, не будут ребята называть меня Вячей, а будут звать Славой, Славиком, как и раньше. Да, Сергей, ты играл за дублеров, но ведь сейчас ты уже не играешь. Да, ты женился на самой красивой из наших девочек, но…»
Сергей тоже сдержался.
«Спокойно, – думал он. – Как-нибудь друзья».
Но что делать, если друг иногда смотрит на тебя таким взглядом, что хочется плеснуть ему опивками в физиономию!
Сергей поднял голову. Брезентовый тент колыхался, словно сверху лежал кто-то пухлый и ворочался там с боку на бок. Помещение уже было набито битком. Сидевший за соседним столиком сумрачный человек в кепке-восьмиклинке тяжело поставил кружку на стол, сдвинул кепку на затылок и заговорил, ни к кому не обращаясь:
– Сам я приезжий, понял?.. Не здешний… Женщина у меня здесь, в Москве, баба… Короче – я живу с ней. Все!
Он стукнул кулаком по столу, надвинул кепку и замолчал, видимо, надолго.
Сергей вытер пот со лба – здесь становилось невыносимо жарко. Сорокин перегнулся через стол и шепнул ему:
– Сережа, выведи отсюда девочку, пусть поиграет в сквере.
– Не твое дело, – шепнул ему Сергей в ответ.
Сорокин откинулся и опять улыбнулся так, словно жалел его.
Потом он встал и одернул пиджак.
– Извините, ребята, я пошел.
– На стадион придешь? – спросил Петька.
– К сожалению, не смогу. Надо заниматься.
– В воскресенье? – удивился Игорь.
– Что поделаешь, экзамены на носу.
– За какой курс сейчас сдаешь, Славка? – спросил Женечка.
– За третий, – ответил Сорокин.
– Ну, пока, – сказал он.
– Общий привет! – помахал он сжатыми ладонями.
– Олюсь, держи! – улыбнулся он и протянул девочке шоколадку.
– Э, подожди, – окликнул его Зямка, – мы все идем. Здесь становится жарко.
Все встали и тесной гурьбой вышли на раскаленную добела улицу. Асфальт пружинил под ногами, как пенопластовый коврик. Туча не сдвинулась с места. Она по-прежнему темнела за высотным зданием и была похожа на чистое лицо всех невзгод. Она вызывала прилив мужества.
– А ты на стадион поедешь? – примирительно обратился к Сергею Сорокин.
– А что ты думаешь, я пропущу такой футбол?
– Ничего я не думаю, – устало сказал Сорокин.
– Ну, не думаешь, так и молчи.
Сорокин перебежал улицу и сел в автобус, а все остальные медленно пошли по теневой стороне, тихо разговаривая и посмеиваясь. Обычно они выходили с шумом-гамом, Зямка рассказывал анекдоты, Ильдар играл на гитаре, но сейчас среди них была маленькая девочка и они не знали, как себя вести.
– Куда мы идем? – спросил Сергей.
– Потянемся потихоньку на стадион, – сказал Игорь. Посмотрим пока баскет на малой арене, там женский полуфинал.
– Папа, можно тебя на минуточку? – сказала Оля.
Сергей остановился, удивленный тем, что она говорит совсем как взрослая. Друзья пошли вперед.
– Я думала, мы пойдем в парк, – сказала девочка.
– Мы пойдем на стадион. Там тоже парк, знаешь, деревья, киоски…
– А карусель?
– Нет, этого там нет, но зато…
– Я хочу в парк.
– Ты не права, Ольга, – сдерживаясь, сказал он.
– Не хочу я идти с этими дядями, – совсем раскапризничалась она.
– Ты не права, – тупо повторил он.
– Мама обещала покатать меня на карусели.
– Ну пусть мама тебя и катает, – с раздражением сказал Сергей и оглянулся.
Ребята остановились на углу.
У Оли сморщилось личико.
– Она же не виновата, что у нее конференция.
– Мальчики! – крикнул Сергей. – Идите без меня! Я приеду к матчу!
Он взял Олю за руку и дернул:
– Пойдем быстрей.
«Конференция, конференция, – думал он на ходу, – вечные эти конференции. И теща сегодня уехала. Веселое воскресенье. Чего доброго, Алка станет кандидатом наук. Тогда держись. Она и сейчас тебя в грош не ставит».
Он шел быстрыми шагами, а девочка, не поспевая, бежала рядом. В правой руке она держала завернутого в платочек рака. Из ее кулачка, словно антенны маленького приемника, торчали рачьи усы. Она бежала, веселая, и читала вслух буквы, которые видела:
– Тэ, кэ, а, нэ, и… Пап!
– Ткани! – сквозь зубы бросал Сергей.
– Мясо!
– Галантерея!
Кандидат наук и бывший футболист-неудачник, имя которого помнят только самые старые пройдохи на трибунах. Человек сто из ста тысяч. Да-да, да, был такой, ага, помню, быстро сошел… А кто виноват, что он не стал таким, как Нетте, что он тогда не поехал в Сирию, что он… Уважаемый кандидат, ученая женщина, красавица… Ах ты, красавица… Ей уже не о чем с ним говорить. Но ночью-то находится общий язык, а днем пусть она говорит с кем-нибудь другим, с Сорокиным, например, он ей расскажет про Кваренги и про всех остальных и про колонны там разные – все выложит в два счета. Ты разменял четвертую десятку. А, ты опять заговорил? Ты сейчас тратишь четвертую. На что? Отстань! Кончился спорт, кончается любовь… О, любовь! Что мне стоит найти девочку с сорокового года, пловчиху какую-нибудь… Я не об этом. Отстань! Слушай, отстань!
В парке они катались на каруселях, сидели рядом верхом на двух серых конях в синих яблоках. Сергей держал дочку. Она хохотала, заливалась смехом, положила рака коню между ушей.
– И рак катается! – кричала она, закидывая головку.
Сергей хмуро улыбался. Вдруг он заметил главного технолога со своего завода. Тот стоял в очереди на карусель и держал за руку мальчика. Он поклонился Сергею и приподнял шляпу. Сергея покоробила эта общность с главным технологом, ожиревшим и скучным человеком.
– Дочка? – крикнул главный технолог.
«Располным-полна коробочка, есть и ситец и парча…»
– Сын? – крикнул Сергей на следующем кругу.
«Пожалей, душа-зазнобушка, молодецкого…»
Главный технолог кивнул несколько раз.
«…пле… еча!»
– Да-да, сын! – крикнул главный технолог.
Ну и пластиночки крутят на карусели! Нет, он все-таки симпатичный, главный технолог.
Оля долго не могла забыть блистательного кружения на карусели.
– Папа, папа, расскажем маме, как рак катался?
– Слушай, Ольга, откуда ты знаешь про дядю Вячу? – неожиданно для себя спросил Сергей.
– Мы его часто встречаем с мамой, когда идем на работу. Он очень веселый.
«Ах, вот как, он, оказывается, еще и веселый, – подумал Сергей. – Вяча – весельчак. Значит, он снова начал крутить свои финты. Ох, напросится он у меня».
Он оставил Ольгу на скамейке, а сам вошел в телефонную будку и стал звонить в этот мудрейший институт, где шла эта мудрая конференция. Он надеялся, что конференция кончилась, и тогда он отвезет дочку домой, сдаст ее Алке, а сам поедет на стадион, а потом проведет весь вечер с ребятами. Ильдар будет петь:
В трубке долго стонали длинные гудки, наконец они оборвались и старческий голос сказал:
– Алю!
– Кончилась там ваша хитрая конференция? – спросил Сергей.
– Какая такая конференция? – прошамкала трубка. – Сегодня воскресенье.
– Это институт? – крикнул Сергей.
– Ну, институт…
Сергей вышел из будки. Воздух струился, будто плавился от жары. По аллее шел толстый распаренный человек в шелковой «бобочке» с широкими рукавами. Он устало отмахивался от мух. Мухи упорно летели за ним, кружили над его головой, он им, видимо, нравился.
«Та-ак», – подумал Сергей, и у него вдруг чуть не подогнулись ноги от неожиданного, как толчок в спину, страха. Он побежал было из парка, но вспомнил об Ольге. Она сидела в тени на скамеечке и водила рака.
– «Даже раки, даже раки, уж такие забияки, тоже пятятся назад и усами шевелят», – приговаривала она.
«Способная девочка, – подумал Сергей. – В мамочку».
Он схватил ее за руку и потащил. Она верещала и показывала ему рака.
– Папа, он такой умный, он почти стал как живой!
Сергей остановился, вырвал у нее рака, переломил его пополам и выбросил в кусты.
– Раками не играют, – сказал он, – их едят. Они идут под пиво.
Девочка сразу заплакала в три ручья и отказалась идти. Он подхватил ее на руки и побежал.
Выскочил из парка. Сразу подвернулось такси. В горячей безвоздушной тишине промелькнула внизу Москва-река, похожая на широкую полосу серебряной фольги, открылась впереди другая река, асфальтовая, река под названием Садовое кольцо, по которому ему лететь, торопиться, догонять свое несчастье. Девочка сидела у него на руках. Она перестала плакать и улыбалась. Ее захватила скорость. В лицо ей летели буквы с афиш, вывесок, плакатов, реклам. Все буквы, которые она выучила, и десятки тысяч других, красных, синих, зеленых, летели ей навстречу, все буквы одиннадцати планет Солнечной системы.
– Пэ, жэ, о, рэ, мягкий знак, жэ, лэ, рэ, жэ, у, е, жэ… Папа, сложи!
«ПЖОРЬЖЛРЖУЕЖ, – пронеслось в голове у Сергея. – Почему так много «ж»? Жажда, жестокость, жара, женщина, жираф, желоб, жуть, жир, жизнь, желток, желоб… «Папа, сложи!» Попробуй-ка тут сложи на такой скорости».
– У тебя задний мост стучит, – сказал он шоферу и оставил ему сверх счетчика тридцать копеек.
Он вбежал в свой дом, через три ступеньки запрыгал по лестнице, открыл дверь и ворвался в свою квартиру. Пусто. Жарко. Чисто. Сергей оглянулся, закурил, и эта его собственная двухкомнатная квартира показалась ему чужой, настолько чужой, что вот сейчас из другой комнаты может выйти совершенно незнакомый человек, не имеющий отношения ни к кому на свете. Ему стало не по себе, и он тряхнул головой.
«Может, путаница какая-нибудь?» – подумал он с облегчением и включил телевизор, чтобы узнать, начался ли матч.
Телевизор тихо загудел, потом послышалось гудение трибун, и по характеру этого гудения он сразу понял, что идет разминка.
«Она может быть у Тамарки или у Галины», – подумал он.
Спускаясь по лестнице, он убеждал себя, что у Тамарки или у Галины, и уговаривал себя не звонить. Все же он подошел к автомату и позвонил. Ни у Тамарки, ни у Галины ее не было. Он вышел из автомата. Солнце жгло плечи. Ольга прямо на солнцепеке прыгала в разножку по «классикам». Возле гастронома стояли два «ханурика» из дома № 16, молчаливые и спокойные. Они заложили руки за борта пиджаков и перебирали высунутыми наружу двумя пальцами. Искали, стало быть, третьего в свою капеллу.
Девочка подошла и взяла его за руку.
– Папа, куда мы пойдем теперь?
– Куда хочешь, – ответил он, – пошли куда-нибудь.
Они медленно пошли по солнечной стороне, потом он догадался перейти на другую сторону.
– Почему ты растерзал рака? – строго спросила Оля.
– Хочешь мороженого? – спросил он.
– А ты?
– Я хочу.
Переулками они вышли на Арбат прямо к кафе.
В кафе было прохладно и полутемно. Над столиками во всю стену тянулось зеркало. Сергей смотрел в зеркало, как он идет по кафе, и какое у него красное лицо, и какие уже большие залысины. Ольги в зеркале видно не было, не доросла еще.
– А вам, гражданин, уже хватит, – сказала официантка, проходя мимо их столика.
– Мороженого дайте! – крикнул он ей вслед.
Она подошла и увидела, что мужчина вовсе не пьян, просто у него лицо красное, а глаза блуждают не от водки, а от каких-то других причин.
Оля ела мороженое и болтала ножками. Сергей тоже ел, не замечая вкуса, чувствуя только холод во рту.
Рядом сидела парочка. Молодой человек с шевелюрой, похожей на папаху, в чем-то убеждал девушку, уговаривал ее.
– Не ликвидация, а реорганизация, – говорил он.
Девушка смотрела на него круглыми глазами.
– Перепрофилирование, – с мольбой произнес он.
Она потупилась, а он придвинулся ближе и забубнил. Видно было, как коснулись их колени.