Танкисты
(Повесть) - Баскаков Владимир Евтихианович 4 стр.


Сергей Кузнецов никогда не задумывался над тем, как он будет служить в армии. Приспеет время, пойдет, как все. Семья Кузнецовых жила трудно, хотя отец — рабочий промкомбината — не пил, вечера проводил дома, помогал матери по хозяйству. По воскресеньям старший Кузнецов усаживался на табуретку и, покуривая, смотрел, как Сережа готовит уроки. Он любовался парнем — крупным, с красивым «городским» лицом, в аккуратной, хотя и не новой, вельветовой курточке. Когда Сережа занимался, в маленькой комнате было тихо: мать стирала или штопала, младшая сестренка Люська возилась на полу с куклой, пятый член семьи кошка грелась у отца на коленях.

В самом начале войны отца призвали в армию. А в ноябре пришло известие, что красноармеец Иван Кузнецов погиб смертью храбрых под Великими Луками. Мать, поплакав с неделю, отнесла Люську к сестре, а сама поступила в школу уборщицей. Сергей оставил учебу в техникуме, пошел на завод, но проработал недолго, летом второго года войны и его вызвали в военкомат.

На станцию Киров-товарный провожать новобранцев пришли мать с Люськой, двое ребят из цеха и отцовский товарищ Мекешин Игнатий Павлович — маленький, щуплый, он мерз даже летом, ежась в своем старом, засаленном ватнике, и глухо покашливал в кулак.

Мать плакала и целовала Сергея. Люська хотела пить — разморилась на жаре — и тянула мать за юбку домой. Игнатий Павлович смахнул со щеки слезу и, сделавшись сразу серьезным, решил сказать подходящее случаю напутствие:

— Ты, Сергей, со старшиной перво-наперво поладь. Старшина в армии — главная сила. Это я по себе знаю. Ссориться с ним — что против ветра плевать. Завсегда отвечай ему «так точно» и поворачивайся себе через левое плечо. Он бугай, шея во, — Игнатий Павлович показал руками старшинскую шею, — будет доволен… Ну да ладно, — вдруг оборвал он себя, — хватит об этом. Будь здоров, Сережа. Возвращайся с победой!

И прижался небритой щекой к пухлой щеке Сергея.

За Сормовом, куда прибыл эшелон, в редком сосновом лесочке новобранцев встретил сутулый, немолодой дядька с длинными крестьянскими руками. Он назвался старшиной роты Бойцовым Иваном Акимовичем. Старшина построил молодых бойцов в одну шеренгу и попросту рассказал о себе: был, дескать, он председателем колхоза, коммунист, повоевал под Москвой, ранен. Потом поговорил с каждым: откуда прибыл, сколько классов кончил, не знает ли поварское дело, не шофер ли?

Сергей Кузнецов, стоявший правофланговым, видно, показался старшине — рослый, красивый парень. Его он тоже спросил тихим простуженным голосом:

— Ты из каких, сынок, будешь?

— Кировский я, — проокал Сергей.

— Фабричный?

— Да, из рабочих.

— Ну вот и хорошо… Будем вместе служить, — сказал старшина, обращаясь уже ко всем новобранцам. И уточнил: — А служить будем в двадцать пятой танковой бригаде полковника Куценко, в мотострелковом батальоне, в роте автоматчиков. В мехкорпусе генерала Шубникова. Понятно?

— Понятно, — нестройным хором ответили молодые бойцы.

— Ну, раз понятно, тогда расходитесь. Покурите малость, а потом будем с вами шалаши ладить.

Пришел командир роты, совсем юный лейтенант в щегольских, тщательно начищенных сапогах. Он показался Сергею этаким десятиклассником-отличником, из благополучной семьи, баловнем, каких чуть ли не до восьмого класса мама провожает в школу. Позже Сергей узнал, что лейтенант Карцев, и верно, из десятилетки, москвич, окончивший ускоренное военное училище, но успел уже повоевать где-то на юге и даже был ранен.

На людях ротный ходил пружинящей походкой, высоко задирая голову, говорил громко и только в пределах уставных формул.

Он принял от старшины доклад. Сергей удивился, что большерукий старшина доложил четко, по форме и повернулся, отдал честь тоже ловко, даже молодцевато. Вот тебе и колхозный дядька! Карцев бегло оглядел новобранцев, построил их в две шеренги, заставил промаршировать минут десять, потом распустил строй и ушел, сказав напоследок:

— Утром осмотрю шалаши. Делать прочно, не халтурить…

Формировка, которой Сергея пугали на заводе, не показалась тягостной. Строем гоняли мало, караульная служба была, но не очень строгая — охраняли лишь свое расположение. Три раза роту выводили на стрельбище, один раз подняли ночью по тревоге и приказали совершить десятикилометровый марш-бросок. Пришлось попотеть с полной выкладкой да еще вдобавок тащить километра три на спине тяжелую минометную плиту. Дважды «покатали» автоматчиков на танках. «На броне», — уточнил лейтенант Карцев, показывая, как нужно взбираться на танк и как с него спрыгивать на ходу.

В общем, служба как служба, только поджимала тыловая «пайка» — шестьсот пятьдесят граммов хлеба и суп-пюре гороховый из концентрата или «шрапнель» — ячневая каша с редкими прожилками мяса. Зато Сергей вдоволь наелся в эшелоне, когда отделенный командир сибиряк Анатолий Батьянов притащил в теплушку в плащ-палатке десяток теплых хлебных буханок, большой шматок сала и консервы в аккуратных голубеньких баночках с ключиками.

В вагоне выдали и теплую одежду. Она понравилась Сергею — две пары рукавиц — одни меховые, другие суконные с двумя пальцами, новенькие ватники, шапки, а главное, автоматчикам достались мягкие, уютно пахнущие овчиной полушубки.

— Комсоставские, — сказал Батьянов, разглаживая на себе просторную, не по росту одежку.

Явно лишним показался противогаз, и Сергей, памятуя советы повоевавших заводских ребят, вынул из сумки маску, зеленую жестяную коробку и бросил все это под нары. А в пустую брезентовую сумку сунул вафельное полотенце, вторую пару рукавиц, кусок мыла и сухари, выданные на дорогу, — получилась добрая хозяйственная торба.

Сержант Батьянов оказался веселым и говорливым парнем. Сперва он рассказывал про свой Якутск, а потом перешел на фронтовые истории — тоже уже успел повоевать прошлой зимой.

— Мы сейчас поездом едем. А вот как я в первый раз на фронт попал? Чудная история! Хотите, расскажу? — начал Батьянов, осторожно насыпая махорку в козью ножку.

— Расскажи, делать все равно нечего, — отозвался Сергей, слезая с нар и садясь на патронный ящик у распахнутой двери вагона.

Другие тоже сползались в кружок.

— Ну вот. Дело было в ту зиму. Гонят, значит, наши немцев. От Москвы гонят. А я в ту пору в авиадесантниках служил, мы в Рязани стояли. Прыжки там, строевая, огневая, все как положено. А в январе и нас — на грузовики, везут под Москву на аэродром. Не знаю даже, где тот аэродром, — привезли ночью и сразу по самолетам развели. А в самолетах холодно, стенки алюминиевые промерзли, сидим, зубами постукиваем. Погода плохая: ветер, снег.

— Вас в тыл к немцам? — спросил Сергей.

— Подожди, не перебивай, — отмахнулся от него сержант. — Полетели мы, значит. Самолет трясется, в воздушные ямки ныряет. Летим долго, часа полтора, наверное. Потом сигнал, команда, двери настежь, и мы, голубчики, спускаемся на своих зонтиках. Я так хорошо приладился на стропах, только, посвистывая, звезды считаю. А внизу — земля черная-пречерная. Думаю, только бы на деревья не угодить. Но сел хорошо, на поле, в рыхлый снег. Быстро, как учили, отстегнул парашют, автомат на изготовку и, нагибаясь, осторожненько вперед бегу, к деревне. А уж светать начало: деревня хорошо видна, аккуратненькая такая — избы рядком стоят, трубы печные курятся, палисадники целехонькие, и собаки лают. Я все ближе иду к домам, а сам наблюдаю, нет ли ракеты. Ее наш взводный должен был дать для сбора. Когда совсем к домам подошел, встречаю тетку с коромыслом. Я сразу, опять как учили, в снег и по-пластунски к ней. А у меня балахон белый, на снегу, значит, не видно. Подполз к тетке и говорю: «Немцы где, далеко ли?» Она, видать, напугалась, чуть ведра не бросила. Стоит и смотрит сверху вниз, слова сказать не может. Я ей снова: «Отвечай, говорю». Тетка опомнилась. «А ты чей такой?» — спрашивает. «Как, — говорю, — чей, не видишь, что ли? Немцы где?» — «Где им быть, немцам-то? На фронте они, под Москвой». — «А в деревне нет?» — «Что ты, парень, бог миловал, они к нам в Ярославскую область не дошли». — «Какую такую Ярославскую?» — «Ярославская область у нас одна, — говорит, — а ты откуда, милый, ползешь?»

Кто-то засмеялся. Батьянов сердито сказал:

— Не мешай! — И продолжал: — Потом, когда мы собрались вместе — двадцать человек и старшина Дыбенко, — сообразили, конечно, что выбросили нас не туда, куда следует. Самолет в пургу с курса сбился. Ну мы, понятно, забеспокоились: ребята там, за Вязьмой, орудуют, а мы черт-те где прохлаждаемся. Пошли военкомат искать. Нашли. Входим всей гурьбой в кабинет к военкому, просим, отправьте, дескать, нас скорее по назначению. А он очки поправил, на нас посмотрел — мы все в маскхалатах, в комбинезонах, автоматы на груди, ножи сбоку висят — и бочком так к двери стал пробираться. «Я, — говорит, — сейчас насчет чая для вас распоряжусь». Ну, думаем, чай так чай, сидим, табачок достали, иные стали сидоры разворачивать, энзэ проверять. Глянули в окно: батюшки, военкоматский-то дом цепь бойцов окружает и наш очкастый военком впереди с наганом бежит. Нестроевики идут раскорякой, в шинелях путаются, винтовки у них старого образца, длинные. А мы — один к одному ребята. И у каждого автомат, по четыре гранаты. Куда против нас нестроевики с их майором! Но, слава богу, все обошлось мирно, без стрельбы. Взводный наш, старшина Дыбенко, здоровенный такой хохол, вышел во двор да как скомандует: «Становись, равняйсь!» Голос у него зычный — покойника разбудит, кадровый голос. Ну, конечно, нестроевики с их майором сразу поняли, что к чему. Посадил нас военком на грузовик — перед тем, правда, чаем все-таки напоил — и повез в Москву.

— А потом снова в самолет? — спросил Сергей.

— Это уже другая история. Прыгали, и не раз. А потом меня направили в армию генерала Рокоссовского.

— А дальше что?

— Дальше, как положено, воевали, фашистов били, город Сухиничи взяли. Ранило осколком в бедро. Ну а после госпиталя к вам прислали…

Сам Сергей войну почувствовал в ту ночь, когда выгружались из эшелона на станции Пено. В черном небе противно выл немецкий самолет.

— «Рама», разведчик, — пояснил старшина.

В кустах что-то вдруг вспыхнуло, ослепило Сергея и резко хлестнуло по ушам. Это взорвался запал от противотанковой гранаты. Солдата с оторванной кистью руки унесли куда-то на носилках.

— Один отвоевался, — сказал сержант Батьянов ошеломленному и подавленному Сергею.

На рассвете пришли кухни, автоматчики похлебали из котелков кулеш и начали садиться по машинам…

Первыми вползли в лес танки — шестьдесят две машины. За ними по скрипящей гатевой дороге, завывая, двинулись мощные, трехосные грузовики, мелкой дрожью затряслись противотанковые пушки, затарахтели мотоциклы разведроты. Колонна устремилась вперед через бесконечные, охваченные изморозью дебри.

Первый бой не произвел на Сергея особо сильного впечатления. Танк, на котором он сидел вместе с другими автоматчиками, перескакивал через мертвые, пройденные уже пехотой траншеи немецкой обороны. Другие танки, веером рассыпавшись в поле, натужно выли и двигались к кажущимся игрушечными на белом фоне домикам деревни. На снегу чернели остовы разбитых пушек, валялись скособоченные длинные серые грузовики и искромсанные бревна блиндажей — следы недавней артподготовки. Ледяной ветер обжигал Сергею лицо, забирался под полушубок. Что-то вдруг глухо хлопнуло и, как показалось Сергею, зазвенело. Он повернул голову направо и увидел, что соседний танк не двигается, а стоит на месте и позади башни вздымается вверх столбиком черный дым.

Сержант Батьянов крикнул: «Смотри!» — и прямо перед их машиной появился приземистый немецкий танк, будто вынырнувший из снежной круговерти.

«Сейчас что-то произойдет», — подумал Сергей и прижался к холодной стальной башне. Башня вздрогнула, и Сергей еле удержался на броне. Выстрел не показался ему громким, только дернулась пушка.

— Готов! — сказал сержант, крепко сжав локоть Сергею. — Спекся!

Сергей отчетливо увидел черную дыру в лобовой броне немецкого танка, чуть ниже башни.

Позже, когда выскочили на дорогу, идущую прямо в деревню, Сергею показалось, что кто-то ударил его по уху. Он зажмурил глаза, потому что свет вдруг стал нестерпимо резким. Сорвал с головы шапку, потрогал ухо: цело.

Уже в деревне обнаружил, что небольшой осколок на излете попал в шапку.

— Тебя, видать, контузило малость, — сказал сержант Батьянов, забирая из рук Сергея шапку и рассматривая зазубренный кусочек металла, запутавшийся в вате. — Попей водички или лучше глотни спирту — я тебе дам — и все пройдет. А эту штуковину на память спрячь.

Механик-водитель танка старшина Ахметов — татарин с рысьими глазами — тут же вынул из ножен эсэсовский кинжал с никелированным орлом на ручке и одним махом отсек у шапки рваное ухо.

— Будешь, пехота, с одним ухом ходить! — сверкнул он белыми зубами.

— Ладно, — ответил Сергей, с трудом приходя в себя и хватая ртом холодный воздух.

Когда вошли в пустую избу, его зазнобило. А старшина Ахметов и сержант Батьянов, отпросившись у командира танка лейтенанта Голубева, белобрысого, длинного парня, пошли вдоль улицы.

Деревня стояла глухая и тихая, даже собаки не лаяли. Ахметов и Батьянов заглянули в одну избу, в другую: пусто, холодно, только тараканы шуршат. Но «танкистское чутье» все же не подвело: в сарайчике, почти рядом с танком, оказалась немецкая каптерка — стопка старых шинелей, противогазы в гофрированных железных банках, горка консервов и картонных коробок с вареньем. Батьянов с презрением пнул валенком пыльные шинели, но аккуратно сложил съестное на брезентовый лоскут. Вместе с Ахметовым они внесли в избу трофеи и вывалили их на пол. Хлеба не было, ели ложками прямо из банок пресные волокна мясных консервов. Потом попили кипятку с «фрицевским» вареньем: ничего, вкусно.

— Порядок в танковых войсках! — сказал командир танка лейтенант Голубев, ставя железную кружку кверху дном прямо на пол.

Со скрипом открылась дверь, и в избу вошел старшина Бойцов в полушубке с поднятым воротником. Автоматчики встали, танкисты продолжали сидеть на полу.

— Вы, значит, здесь, ребята? — сказал старшина, обращаясь к Батьянову. — Потери есть?

— Нет, потерь нет, — ответил сержант. — Вот только красноармеец Кузнецов слегка контужен. И шапка у него пропала. Надо бы заменить, товарищ старшина.

— Голова-то цела?

— Цела, — улыбаясь, ответил Сергей.

— Вы вот что, ребята, учтите. Это не шутка. Я вам серьезно говорю, при танкистах; они, видать, уже повоевали, знают. А вы запомните. Первый бой, и деревню заняли, немцев сколько побили, а сами все целы. Это, ребята, не часто бывает. Значит, мы с вами как надо воевали. Учтите и будьте здоровы, сынки!

— Поешьте с нами, товарищ старшина, — предложил Сергей.

— Благодарствуйте, некогда. Да и вы тут не задерживайтесь: подзаправьтесь и выходите к танкам. Через пятнадцать минут— марш.

— Старшина-то ваш философ, — усмехнулся лейтенант Голубев.

— Он боевой старшина, — серьезно ответил Сергей. — Под Москвой ранен…

Команда по радио двинула танки вперед, через деревню, а потом снова через белое снежное поле, и каждый из автоматчиков, прижавшись к башне, чувствовал, как колкий ветер пробивается через полушубки и ватники. На этот раз отделение Батьянова — восемь человек — было десантом на танке командира бригады. Через два часа пути со скрипом открылся люк, и оттуда вылез тучный полковник Куценко. Вытер потное лицо и сказал приветливо автоматчикам:

— Здорово, хлопчики! Замерзли?

— Есть маленько, товарищ полковник, — ответил за всех Батьянов.

— Деревню возьмем — согреемся.

Сергею было хорошо видно, как на белом поле развертывались танковые батальоны, как охватили они с двух концов деревню, ведя огонь с ходу по траншее, перерезавшей улицу. Полковник снова опустился в башню, и автоматчики остались на броне одни. Танк, подскакивая на колдобинах, набирал скорость, пушка его покачивалась.

— Не зевай! — услышал Сергей голос командира отделения и почти механически нажал на спусковой крючок автомата. Пули брызнули в сторону деревенской риги, где, как показалось сержанту, мелькнула тень. И впрямь, из риги к оврагу прыгали два немца, путаясь в длинных прорезиненных плащах. Сергей выстрелил им вдогонку. Один упал, а второго он сразу потерял из виду: танк уже вползал в неширокий деревенский порядок.

Назад Дальше