Граница России отодвинулась на сто пятьдесят — двести километров к югу, совершенно безопасными стали тридцать тысяч квадратных километров плодородных земель. При этом войска не понесли потерь от болезней, голода и прочих прелестей петровского времени, а Федор Алексеевич, как справедливо заметил С.М. Соловьев, руководил всем делом, не выходя из дворца (по крайней мере, не отъезжая далеко от Москвы).
Идея новой засечной черты пришла ему в июне 1678 года после изучения доклада о полном развале прославленных старых засек: Тульской, Веневской, Каширской, Рязанской и т. п. На месте непроходимых лесных завалов, деревянных стен и валов раскинулись пашни и сенокосные угодья после того, как в 1640-х годах они оказались в далеком тылу Белгородской и Сызранской укрепленных линий, протянувшихся от Ахтырки до Симбирска.
Поэтому, когда Разрядный приказ доложил о необходимости заделать пролом в Белгородской черте, проделанный ханом Селим-Гиреем, Федор Алексеевич решил построить новый участок черты по большой дуге к югу, а в 1680 году, когда генерал Косагов замечательно развил этот план и не мог доказать его стратегическую выгоду военному начальству, царь лично поддержал проект прославленного полководца.
Умение подобрать, возвысить и в нужный момент решительно поддержать талантливых людей, отмеченное у Федора Алексеевича еще Г.Ф. Миллером (он утверждал, что Федор выдвинул значительную часть будущих сотрудников Петра), было, несомненно» более плодотворным, чем собственноручное пользование топором и дубиной. Это хорошо почувствовало дворянство, хоть и впряженное в тяжелую службу, зато усердно вознаграждавшееся царем землями в Диком поле.
Раздачу земель на юго-западном рубеже Федор Алексеевич начал, по просьбе дворян, указом от 3 марта 1676 года и продолжал по нарастающей, сочетая с раздачей дворцовых земель (в частности, в пределах Белгородского разряда), из которых передал дворянству тринадцать тысяч девятьсот шестьдесят крестьянских дворов. Один В.В. Голицын за экстраординарные заслуги как советник и доверенное лицо государя на южном рубеже получил две тысячи сто восемьдесят шесть дворов, став одним из богатейших людей страны (в 1678 году весь его род имел три тысячи пятьсот сорок один двор).
В результате крепостническое землевладение, укрепляемое неукоснительным сыском беглых, сделало при Федоре Алексеевиче решительный шаг на юг. Правительство с удовлетворением отметило «хлебное пополнение" — поток товарного зерна с юга оживлял торговлю. Изюмская и начатая строительством Новая черта от Верхнего Ломова через Пензу на Сызрань (завершена в 1684 году) способствовали резкому росту населения южнорусских земель.
При Федоре Алексеевиче Россия не имела учреждении политического сыска, не говоря уже о фискалах, прокурорах и им подобных петровских изобретениях (работа Разбойного приказа соответствовала названию). Устранению несправедливостей служил Челобитный приказ; лицо любого чина и звания могло жаловаться также в Расправную палату и лично государю. Кроме того, Федор Алексеевич был известен склонностью благожелательно выслушивать горькую правду.
Вместе с тем, вопреки мнению славянофилов, допетровская Россия не была «подрайской землицей". Например, Г.И. Косагов так объяснял Федору Алексеевичу, почему землепашцы предпочитают уходить в опасное Дикое поле вместо поселения за валами и бастионами укрепленных черт: „Люди не пребывают же от воеводцкого крохоборчества — без милости бедных людей дерут". Царь отлично знал, что воеводы грабят и воруют, а приказные живут в основном на взятки. Например, когда на Рождество 1677 года руководители ряда приказов отказались принять (и одарить) ходивших в сочельник со славлением царских певчих, царь объявил дьякам, „что они учинили то дуростию своею негораздо — и такого безстрашия никогда не бывало!… И за такую их дерзость и безстрашие быть им в приказах безкорыстно и никаких почестей и поминков ни у кого ничего ни от каких дел не иметь. А буде кто чрез сей его государев указ объявится хотя в самом малом взятке или корысти — и им быть за то в наказаньи“. Словом: «Чтоб ты жил на одну зарплату!“
Не следует, конечно, причислять царя Федора к ангельскому лику. Когда крепостные решили, что с построением Изюмской черты «велено им, крестьянам, дать свобода, и выходить им из-за помещиков своих и вотчинников сентября До 1 числа 190 (1680) году», государь распорядился конкретно: толпы ринувшихся к границе крестьян остановить военной силой, «воров переимать всех», по двое от каждой группы повесить, остальных бить кнутом.
Между тем он был сам виноват в том, что крестьяне решили, «будто по твоему, великого государя, указу дана им воля и льгота на многие годы!». Слишком часто и слишком убедительно апеллировал он к идеям «общего блага» и «все народной пользы» в грамотах и указах, объявлявшихся в каждом городе, селе и деревне необъятного Российского государства.
Местное управление и налогиИспокон веков россиянин страдает от двух напастей: великого изобилия и разнообразия властей и неуклонного стремления государства различными способами ободрать его как липку. Федор Алексеевич указал ликвидировать многообразие местных властей и налогов, количественно сократив последние.
Царь, несомненно, надеялся найти отклик в сердцах россиян: «В городех быть одним воеводам, а горододельцом, и сыщиком, и губным старостам, и ямским прикащиком, и осадным, и пушкарским, и засечным, и у житниц головам, и для денежнаго и хлебнаго сбору с Москвы присыльщиком — не быть!» Чтобы подданные не кормили этакую ораву властей, их функции велено «ведать воеводам одним, чтоб впредь градским и уездным людем в кормех лишних тягостей не было".
Федор Алексеевич специально давал народу выплеснуть эмоции: губные избы, которые можно было бы использовать, было указано «во всех городах сломать», а все бывшее начальство (кроме подьячих) — «написать в службу… кто в какую пригодится». Кормиться воеводский аппарат должен был от услуг населению (судные и прочие пошлины и «нескладные доходы»), причем содержание самого воеводы (получавшего по чину государево жалованье) не предусматривалось: плакала старинная система «кормлений»!
К этому указу царь шел давно. В 1676 году он именным указом запретил воеводам и местным приказным людям «ведать" денежные сборы с таможенных и кружечных дворов, поскольку головы и целовальники, которые „денежную казну собирают мирским выбором за верою“, объяснили недобор косвенных налогов „воеводскими налогами и приметами“. В 1677 году Федор Алексеевич специально выступил против разных способов „приметываться“: запретил воеводам менять выборных голов и целовальников, сажать их в тюрьму, загружать поручениями и т. п.
Однако введение воеводского единовластия было невозможно без радикальной финансовой реформы, лишавшей воевод «кормления». Поэтому-то указ от 27 ноября 1679 года объявлялся вместе с указом о полном управлении длинного списка денежных налогов, «которые… платили наперед сего по сошному письму в розных приказех и сверх того по воеводским прихотям (так!)». Все было велено из-за тягости для населения «оставить и впредь до валовых писцов… не сбирать».
Федор Алексеевич исходил из верной оценки новой социально-экономической ситуации, когда большая часть производительного населения не владела ни землей, ни угодьями, подлежавшими обложению по сошному письму. Валовое (сплошное) описание Российского государства, задуманное в 1677 году и выполненное к осени 1679 года, позволило перейти на подворное налогообложение, охватившее государственным «тяглом» и бобылей, и задворных кабальных и добровольных людей, и монастырских «детенышей», и сельских ремесленников.
Суть реформы сводилась к тому, чтобы вместо многочисленных налогов (которые надо было платить разным чиновникам и в разные московские приказы) собирать один — стрелецкие деньги, разверстывая установленную поуездно (об этом просили общины) сумму платежей по дворам — «по животам и по промыслом» их владельцев. При этом царь простил все старые недоимки и снизил оклад в целом!
Царь вполне сознавал, что потрясает основы (когда это у нас снижали налоги?), и делал это в высшей степени публично. По всей стране объявлялось, что государь не просто изменил систему обложения, а велел «польготить», брать «с убавкою», «чтобы им (налогоплательщикам) в том лишние волокиты и убытков не было». Федор Алексеевич ратовал за справедливость раскладки сумм, «чтобы богатые и полные люди пред бедными в льготе, а бедные перед богатыми в тягости не были».
В грамотах каждому уезду подробно излагалось, сколько брали налогов раньше и насколько (в целом и на один средний двор) новый налог меньше именно по данному уезду, сколько его жители задолжали казне и сколько недоимки царь простил, «чтоб наше великого государя жалованье и милостивое призрение… было ведомо».
Поскольку в части уездов налог брали хлебом, а насчет обмера сборщики всегда были горазды, Федор Алексеевич ввел, велел изготовить в нужном количестве и внедрил в практику «торговую таможенную орленую (то есть под печатью) меру» из меди. Но уж тем, кто не оценит этих милостей и не выплатит в срок и полностью налог, государь обещал «великую опалу и жестокое наказанье безо всякие пощады».
Учитывая, что Стрелецкий приказ, куда должен был стекаться новый налог, возглавлял боярин князь Ю.А. Долгоруков, среди полководческих деяний которого не последнее место занимал разгром восстания Разина, угроза была реальна. Новая недоимка быстро нарастала, но Федор Алексеевич вновь, прежде чем по доброй старой традиции возопить «Запорю!» и «Разорю!", решил разобраться в ее причинах.
В результате совещания с гостями (сословной группой богатейших купцов) после трудной и драматичной борьбы в «верхах" появился царский указ от 5 сентября 1681 года. Вопрос о налогообложении был представлен на рассмотрение самим налогоплательщикам: комиссии московских купцов и собору «двойников" — выборных представителей по двое от каждого уездного города. Федору Алексеевичу удалось отстоять свою налоговую политику, хотя сбалансировать бюджет во время войны можно было лишь чрезвычайными мерами.
Уже с весны 1678 года пустая казна потребовала экстренного налога, вводившегося царскими указами «по совету» с патриархом и по «разговору» с боярами, «на избавление св. Божиих церквей и для сохранения православных христиан… против наступления турского султана". С дворцовых (царских), церковно-монастырских и частновладельческих крестьян (за исключением земель воевавших дворян) брали по полтине с двора, а с купцов, промышленников и горожан — десятую деньгу со стоимости имущества!
Сборы проводились ежегодно, причем полтинный налог государь требовал выплатить «за крестьян своих» их владельцам — и сам платил за дворцовые села. С задержавших выплату духовных лиц Федор Алексеевич грозил взять вдвое, а дворян, которые, имея средства, «возьмут с крестьян своих", обещал отправить в действующую армию! Кроме того, экстренно собирали подводы с проводниками и деньги на лошадей под артиллерию и обоз.
Казна выскребалась до дна: ведь регулярная армия требовала жалованья, вооружения и снаряжения, припасов и продовольствия. В 1680 году Федор Алексеевич провел генеральную ревизию всех приходо-расходных дел приказов, требуя и даже прося «очистить» в текущем году всю массу накопившихся недоимок, а в 1681 году указал каждую найденную копейку прямо «отсылать в Розряд на дачу в… жалованье ратным людям».
Не без пользы для вразумления сторонников войны царь в 1680 году потребовал от всех чинов Государева двора вернуть казне долги, взятые еще до 1676 года, и выплатить поруки за неисправных подрядчиков и «винных уговорщиков», за которых придворные много, лет безнаказанно ручались. Верный Д.М. Башмаков составил в Печатном приказе сводную ведомость о долгах всероссийского дворянства по всем нейтральным ведомствам: их велено было выплатить под угрозой конфискации «животов» и имений.
Острая нужда в наличных вынудила царя ввести откупа на косвенные налоги, дававшие основную прибыль. В 1679/80 финансовом году, например, из прихода в один миллион двести двадцать тысяч триста шестьдесят семь рублей пятьдесят три процента дали таможенные и кабацкие сборы, сорок четыре процента — прямое обложение и две целых семь десятых процента — мелкие пошлины (шестьдесят два и две десятых процента расходов ушло на армию).