Все чаще и чаще взмахи рук, держащих ветви. Слышны удары веток о нагие тела, вскрики, визги и стоны внезапной боли.
(Антистрофа VII)Хоровод сближается тесно. Объятия и поцелуи перемежаются с неистовыми ударами ветвей.
(Строфа VIII)Хоровод сливается на короткое время в широкий круг жен, которые мчатся одна за другою, ударяя одна другую ветвями. Все обнажены, кроме двух, которые отходят в сторону.
(Антистрофа VIII)К концу антистрофы хоровод развертывается и мчится в туманное поле. Звуки пения и пляски постепенно удаляются. Две женщины, отделившиеся от пляшущих, заботливо оправляют одежды и говорят тихо.
Первая.Мне страшно. Не уйти ли?
Вторая.И я боюсь. Они обезумели.
Первая.Рвут на себе дорогие и нарядные одежды, — а в чем потом будут ходить на собрания? Купцы из Тира когда еще приедут, а наши рабыни такие ленивые и неискусные.
Вторая.Великая скорбь отуманила разум царицы. Жалко смотреть мне было на нее, как она пляшет, неистовая, с пламенными взорами, безумные выкрикивает слова, и последние куски одежды упадают с ее прекрасного тела.
Первая.Да, горюет, а сама хитрая — шерстяной надела хитон, да и то не свой, а рабыни своей Ниссы, — его и не жаль ей разорвать. А на подругах дорогие сидонские ткани. Такие глупые.
Слышно, что пляшущие приближаются. Пение и бубен ближе и громче, хотя слова еще невнятные.
Вторая.И боли не чувствуют, а уже кровь проступила на их телах.
Первая.Что тело! Была бы цела одежда, а пролить сколько-нибудь крови для очистительного обряда хорошо, — угодно богам и царице и полезно для здоровья. Но этого наряда мне жалко, я пойду домой.
Вторая.И я. А царица не обидится?
Первая.Ей не до нас. Да и без нас много. Какие-то чужие набежали, бесстыдные и неистовые. О нас и не вспомнят. Надо бы только поискать сандалии — они у меня совсем мало ношеные и очень красивые, — да где их найдешь в такой суматохе.
Вторая.Придем за ними завтра.
Уходят.
Хор в туманном поле.
(Строфа IX)Луна за тучами. На сцене почти совсем темно. К концу пения строфы в сад вбегают пляшущие; во мраке слабо мерцают их нагие, смуглые тела.
(Антистрофа IX)Черная ночь окутывает сцену. Голоса смолкают. Огни чертога тускнеют, исчезают. Глухой шум. Плеск воды.
Действие четвертое
Раскрывается царство Аида. Еще темнее, чем в первом действии. Боги и Тени Почивших слабо видны, и только по временам вспыхивают неживым огнем янтарные светочи адского свода. Аид почивает на престоле. Лицо его угрюмо и туманно, — и печален лик Персефоны.
Персефона.Передо мною предстоишь ты, милый герой, с печалью во взорах и с желанием в сердце. Увы! Никакое желание не властно открыть путь, проходимый только в одну сторону, — путь безвозвратный.
Протесилай.Великая богиня, прежде чем я начал говорить, ты уже знаешь, что я скажу. Докучна тебе речь моя, — но дай мне словами излить скорбь мою и тем облегчить мое сердце.
Персефона.Говори, милый герой, — если ты еще не забыл слова живой страсти, утешны будут они мне, неутешной.
Доносится сверху пронзительный вопль Лаодамии, сопровождаемый далекими отзвуками флейты и кимвал.
Лаодамия.Заклинаю воском, даром мудрых пчел, — вы, невидимые боги, дайте мне Протесилая моего.
Протесилай.Я слышу призывный стон Лаодамии, — небесная Афродита сладким голосом кличет меня. Из земных пределов донесся ко мне призывный стон Лаодамии, и непреодолимая власть в нем, и он зовет меня.
Персефона.Зовет меня!
Протесилай.Не могу противиться этому зову, — в царстве свершенных деяний коснеть не могу. Я должен вернуться в мой недостроенный дом, — я должен, — никогда еще полуночные чары небесной очаровательницы не были так могущественны.
Опять доносится вопль Лаодамии, сопровождаемый слабым звоном кифары и короткими гулами бубна.
Лаодамия.Протесилая, Протесилая моего отдайте мне, подземные боги! Даром мудрых пчел заклинаю вашу свирепость, умоляю вас, подземные боги, отдайте мне Протесилая!
Персефона.Аид, отпусти Протесилая на землю. О себе никогда не молила и теперь не молю, — долг супруги, царицы и богини запрещает мне мольбы о недолжном, провидение, свойственное богам, заграждает мои уста для речей безумных. Но его отпусти.
Аид.Как хочешь ты, Персефона, чтобы я вернул ему жизнь? Великое колесо мира повернуть в обратную сторону я не хочу. И разве ты не знаешь, что минувшее невозвратно?
Свирельный вопль царицы Лаодамии явственнее слышен — к земле приникла она и вопит, — и жалобный звон кифары вторит ее воплю.
Лаодамия.
Персефона.Не о невозвратном говорю, — верни его на землю хотя на краткие сроки, дай ему хотя недолгие радости соединения с милою.
Вопли тоскующей Лаодамии сопровождаются ударами бубна и короткими звонами.
Лаодамия.
(Строфа I)Аид.Страшным призраком предстанет он живым, — холодом обвеет трепещущие от вожделения груди.
Персефона.Утешающий призрак! Если призраком утешено сердце, все же оно утешено. И холод, веющий от милого пришельца, — холод великого утешения.
Аид.У меня утешен холод, — моя темная область утешительна страдающему сердцу. Низведи к нам Лаодамию, — и утешены будут оба.
Лаодамия.
(Эпод)Персефона.Красота милого героя и скорбь его о разлуке с милою наполнили мое сердце неизъяснимою жалостью.
Аид.Жалость? Подумай, кого ты жалеешь! Не тень ли, скользнувшую по стене!
Персефона.Тень!
Протесилай.Молю тебя, Аид, отпусти меня.
Подземные боги.
(Строфа II)Персефона.Он — только человек. Красотою подобный богу, он — только человек.
Аид.Из мира вечного и святого стремишься ты, Протесилай, в мир преходящего бытия. Ты хочешь вернуть невозвратное, не думая о том, что неустанные Оры умчали земную жизнь к иным достижениям.
Персефона.О Аид, отпусти его!
Аид.Лаодамия, которую ты зовешь своею, обручена другому. Знаешь ли ты это, Протесилай?
Протесилай.От ненавистного ей брака спасти ее — вот зачем она зовет меня свирельным стоном.
Аид.С того дня, когда воцарился я здесь, только дважды покидал я мое царство. За Персефоною — первый раз, и второй раз — к небесному врачевателю. Тягостен земной воздух для ступившего на мой берег Леты. Так, исполню ради молений Персефоны мольбу твою, великодушный герой. Три часа на земле дам тебе, — и знаю, второй раз ты не придешь докучать мне безумными жалобами. Гермес, три часа дарованы Протесилаю и Лаодамии. Поспеши.
Опять смыкаются тройные стены мрака. Слышен гулкий плеск Леты. Затихает. Проясняются слегка очертания царского чертога. В темный сад тихо входят Протесилай и Гермес.
Гермес.Дверь не замкнута, — но тебе не переступить порога, если не впустит тебя Лаодамия. Стучись. Проси приюта.
Гермес отошел и скрылся. Протесилай стучится в дверь. Из-за двери слышен взывающий вопль Лаодамии.
Лаодамия.Кто-то стучится. Страшно мне. Как темно! Все ушли. Я одна у ног моего Протесилая. Кто-то стучится в мою дверь. Холодные повосковели ноги, и моим губам их не согреть.
Протесилай.Лаодамия, впусти меня.
Лаодамия.Чей-то голос зовет меня. Чей голос? Или, приколдованный чарами воска, вернулся он? Боюсь верить. Чье же это чародейство, пагубное и злое, из ночной тьмы воздвигающее зовущий вопль?
Протесилай.Лаодамия!
Лаодамия.Обманчивый призрак, уйди, не пугай меня! Мой милый, Протесилай мой, со мною. Из воска я воздвигла его, в него перелила я душу мою, душу мою сочетала я с душою Протесилая. Ночной, неведомый, сокройся! Стал воском возлюбленный мой.
Протесилай.О Лаодамия, это я! Ночной пришелец — я. Взывавшему за оградой в ночи, кто бы он ни был, надлежит открыть дверь. Ночью к тебе прихожу я. Я — Протесилай, мне ли не откроет дверей Лаодамия! О Лаодамия, это — я!
Лаодамия.Он, мой милый, здесь, — он был в моих объятиях. А ты, пришелец…
Протесилай.Встань, Лаодамия, открой свою дверь, впусти меня скорее! Мал срок, данный мне, — впусти меня скорее! Взывающего за оградою, в холоде ночи, под ворожащею луною, впусти меня скорее!
Лаодамия.Милый мой со мною, — со мною мой милый, мой неизменный, мой.
Протесилай.Ласки расточаешь ты моему восковому идолу, моему идолу повторяешь ты страстные и нежные слова. Так много любви и вожделения вложено в этот воск, что не мог я и во владениях Аида не почувствовать твоих ласк, твоего нежного и сладкого зова. Широкие ворота Аидова дома разверзлись для меня, — пламенная сила твоих заклятий победила ад. Отвори мне, Лаодамия, — я — твой Протесилай. О Лаодамия, это — я! Открой, открой мне дверь, не сокращай сладких минут любви! Только три часа даровал нам Аид.
Лаодамия.Не смею не слушаться, боюсь открыть мою дверь, — что же мне делать? Темно. Едва мерцает последняя лампада. Холодно. Одежды чьи-то. Разбросали. Ушли нагие. Мы звали? Чаровали? Докликались, дозвались, и он пришел!
Стремительно открыла дверь. Выбежала в сад. На ней белая одежда, едва надета. — чья-то чужая, спешно поднятая. Бросилась к Протесилаю, свирельным воплем окликнула его.
Лаодамия.Протесилай, мой милый!
Протесилай молча обнимает Лаодамию. Она дрожит. Отходит. Одежда скользит с ее тела, падает к ее ногам, обнажая вздрагивающее прекрасное тело.
Лаодамия.Ты холодный, холодный, — землею сырою пахнет от тебя.
Протесилай.Из земли сырой возник я снова, из области покоя и неподвижных снов пришел я к тебе, Лаодамия, в твою милую область, в страну вечного сгорания. Трудный путь свершил я, Лаодамия, движимый зовущею силою Любви. Тебя люблю, Лаодамия, и пришел к тебе возвестить закон небесной Афродиты: Люби Меня.
Лаодамия.О Протесилай! Мой бедный герой! Как холодны твои руки! Иди ко мне, насладись моею любовью, — я отогрею тебя на моей груди, и, когда пройдет данный богами срок, я не отдам, не отдам тебя Аиду! С тобою, за тобою пойду я повсюду, — за тобою, с тобою, мой Протесилай!