— Этому вот, говорю! Который на «Волге»!
— А-а, — кивает та. — Так бы сразу и сказали. Пойдите скажите ему, чтоб сейчас же отъехал.
Дробанюк озадаченно смотрит на нее, он никак не может взять в толк, всерьез королева бензоколонки разговаривает с ним или издевается.
— Но вы же отпускаете ему! — втолковывает ей Дробанюк. Но уже слишком поздно — тип успел заправиться и отъезжает. Дробанюк в сердцах сплевывает и идет к «Запорожцу».
— Зря вы, Константин Павлович, — говорит ему Муляев. — Себе же дороже…
— Зря? — взвивается успевший забраться в кабину Дробанюк и едва не стукается головой о низкий потолок салона. — Не-е, я этого так не оставлю! Ты запомнил номер этого негодяя?
— Девяносто один восемьдесят восемь.
— Вот и хорошо. Он еще понадобится… Не-е, целеньким и невредимым он из этой истории не выпутается, — грозится Дробанюк. — Не на того нарвался. Я ему не кто-нибудь, я ему!.. — Губы у него сжимаются в жесткую складку, взгляд устремлен в одну точку. — Он меня еще узнает!..
От заправочной они едут молча. Дробанюк сидит насупившись, и Муляев благоразумно воздерживается от разговоров. А в душе Дробанюка идет сложная работа. Он так жаждет отмщения, что, появись сейчас перед ним тип в вельветовых брюках, набросился бы на него с кулаками. «Прохиндей какой! — негодует про себя Дробанюк. — На „Волге“ он разъезжает, понимаете!..» Он прикидывает, что предпринять, и логика подсказывает ему, что надо попытаться выйти на автоинспекцию. Во-первых, через автоинспекцию можно будет справки навести о том, кто он, этот вельветовый тип, во-вторых, с помощью гаишников и поприжать его, если что. Талон, например, пробить ему за превышение скорости. Дробанюк представляет, как это может произойти. Они с гаишником подстерегут вельветового типа где-нибудь в укромном местечке, и когда тот будет ехать, пусть даже не быстрее черепахи, — стоп, автоинспекторский жезл ему в физиономию! Ну-ка, уважаемый, отвечай по всей строгости за лихачество. «Как?! — подпрыгнет вельветовый тип. — Я нормально ехал!» «Тебе показалось, что нормально», — ответят они ему. «Как?! — еще выше подскочит тот. — Это несправедливо» — «Тебе кажется, что несправедливо». «Это он мстит мне, — показывая на Дробанюка, пустится во все тяжкие вельветовый тип, спасая свою шкуру. — Потому что я объегорил его на заправке, без очереди влез!» — «A-а, так ты еще и прохиндей! — скажут они ему. — Ну, в таком случае у тебя вообще надо отобрать права…»
Но через кого на автоинспекцию можно выйти? Дробанюк понимает, что такой человек — не кто иной, как Ухлюпин, но он гонит от себя эту мысль подальше. Нет, нет, только не Ухлюпин! С этим горлохватом разговор будет на иную тему. Ухлюпина надо проучить, чтоб знал свое место. Хватит потакать всяким клоунам!
Дробанюк перебирает в памяти всех своих знакомых, кто может иметь руку в автоинспекции, и с огорчением отмечает, что таких нет. «А может, проучить Ухлюпина завтра? — размышляет он. — А сегодня пусть он пока посодействует. У него в ГАИ знакомый капитан, не раз хвастался, вот и пусть…» Но тут вспоминается гневное лицо Иды Яновны, и он, содрогаясь, отвергает напрашивающийся компромисс. «Не-е, лучше уж на принцип пойти», — заключает Дробанюк. И у него выстраивается четкая линия по отношению к Ухлюпину. Да, конечно, сразу надо будет дать ему по рукам, точнее — по его длинному языку, поставить его на подобающее место, а уж потом и сказать насчет капитана из ГАИ. Пусть этим вину заглаживает. Вот тогда и станет ясно до конца, готов ли Ухлюпин уважать по-настоящему заместителя управляющего…
В управлении Поликарпова их встречает экономист Рудь, пенсионного возраста человек в роговых очках. На вопрос о том, где начальник управления, тот тихим голосом уставшего от жизни человека отвечает, что Поликарпов поехал куда-то на объект, а ему поручил заниматься с ними. «Ах ты, язвенник-трезвенник! — снова наливается раздражением несколько подуспокоившийся Дробанюк. — Даже не изволишь встретить?! Ну, ничего, посмотрим, что ты запоешь, когда мы с Муляевым станем разделывать тебя под орех! Со мной номер насчет твоей показной независимости не пройдет! Это, может, с другими замами у тебя что получится, а у меня — будь спок!..»
— Все, значит, у вас тут окей? — въедливо спрашивает он Рудя. — Если сам пан начальник не пожелал поработать с нами?..
— Он же меня оставил, — оправдывается тот. — А дела у нас вроде в порядке.
— Проверим, проверим, — с угрозой произносит Дробанюк. — Коля, — обращается он к Муляеву, — ты, пожалуйста, начинай, а я пока прозвоню кое-куда. У вас хоть есть где по телефону поговорить? — опрашивает затем Рудя. — Кабинет Поликарпова свободен?..
Дробанюк плотно прикрывает за собой дверь в кабинете Поликарпова и звонит Ухлюпину. Тот отвечает сразу, и Дробанюк на какое-то мгновение застывает в нерешительности.
— Ну? — торопит Ухлюпин. — Я слушаю.
— Дробанюк, — со значимой лаконичностью представляется Дробанюк.
— A-а, это ты.
— Да, это я, — неприязненно подчеркивает Дробанюк.
— Чего это ты? — улавливает перемену в его тоне Ухлюпин.
— Вы о чем? — контрвопросом отвечает тот, еще четче определяя нужную дистанцию между ними.
— Что-что? — с настороженным удивлением спрашивает тот. — С каких пор, Котя Павлович, вы меня так зауважали, что уже на «вы» обращаетесь?
— Кому Котя, а кому Константин Павлович, — решительно отрубывает Дробанюк. — И нечего хамильярность разводить!
— Тю-тю! — тут же шутовски отзывается Ухлюпин. — Вон оно что, оказывается! Котя Павлович уже возомнил себя настоящим спикером верхней палаты и требует к себе должного чинопочитания! — И он грубо бросает: —Да пошел ты знаешь куда?!
От этого у Дробанюка внезапно слабеют ноги и он бессильно опускается на стул. А Ухлюпин хлестко продолжает:
— Ишь ты, деятель! Не успели тебя в замы за уши вытянуть, как ты уже нос задрал! Учти — ты пока зам без портфеля, дорогой! И неизвестно, будешь ли ты с ним! Это, между прочим, зависит и от меня, понял?
— Д-да я… нарочно… — лепечет Дробанюк, поверженный этим напором. — Я пошутил… Ну что ты, в самом деле?!
— Пошутил? Знаю я тебя!
— Ну, мы же с тобой друзья, Юра! — умоляюще убеждает его Дробанюк.
— Да? — с иронией отзывается Ухлюпин.
— У нас и впредь будет все, как между друзьями, — продолжает Дробанюк. — Ну, ясно, если в официальной обстановке разве… А так — о чем может быть речь… Кстати, — спешит перевести он разговор на другую тему, — у тебя в автоинспекции нет никого?
— Хочешь, чтоб тебя почетным эскортом сопровождали?
— Гм-м… Теперь вот ты шутишь. Может, и мне обидеться?
— Как хочешь… Ну, так что тебе в автоинспекции надобно?
— Да, понимаешь, — мнется Дробанюк, стараясь так объяснить ситуацию, чтобы не дать повода Ухлюпину зацепиться за что-нибудь своим острым языком. — Надо бы одному типу мозги вправить. Чтоб повежливее был.
— Вот как? Нагрубили тебе, Котя, да? А при чем тут ГАИ? Или ты считаешь, что именно автоинспекция должна заниматься воспитанием у граждан хорошего тона?
— Понимаешь… — продолжает осторожничать Дробанюк. — Этот тип на машине ездит…
— Хамло на колесах, так сказать?
— Причем, нарушает правила движения на каждом метре. На любой знак прет со скоростью сто двадцать! А у тебя же капитан есть знакомый…
— Был, да сплыл. Ну да ладно, перезвони мне минут через двадцать.
Дробанюк с облегчением кладет трубку. Хорошо, хоть кончилось все благополучно. Послушался жену — и вот на тебе, влип. Нашел, с кем связываться — с Ухлюпиным! Не-е, с кем угодно, только не с ним! Вот на вельветовом типе отыгрывайся сколько душе угодно. Вельветовый тип — совсем другое дело.
Дробанюк заходит в планово-экономический отдел — там Муляев и Рудь корпят над бумагами.
— Ну ты, Коля, в восторг еще не пришел от идеального порядка в поликарповской вотчине? — спрашивает он Муляева с многозначительной ухмылкой, адресуя ее пенсионеру Рудю.
— А вы знаете, Константин Павлович, у них действительно почти ажур, — с каким-то радостным удивлением сообщает Муляев. — Даже не верится.
— Это на первый взгляд, — заверяет Дробанюк. — Бойся полного ажура, Коля!
— Ну почему же?! — обиженно возражает Рудь. — У нас нет никакой показухи. Иван Сергеевич никогда бы не позволил очковтирательства.
— Да, да, — поддевает его Дробанюк. — Иван Сергеевич у вас образцово-показательный руководитель. Идеал!
— А что — при Поликарпове наше управление за короткий срок поднялось по всем показателям, — защищается тот.
— В облаках парит, — продолжает гнуть свое Дробанюк. — Вот мы и спустим его на грешную землю! Ты, Коля, повнимательнее смотри на этот ажур, в нем наверняка дырочек хватает— на то он и ажур.
— Что вы такое говорите? — кисло отбивается пенсионер Рудь. — Если вас задело, что Иван Сергеевич не встретил вас, то вы не правы. Он очень долго ждал вас…
Разговор продолжается в том же духе, пока Дробанюк не спохватывается, что пора звонить Ухлюпину — двадцать минут истекли.
— Рисуй хоть на лбу, — в своей обычной манере отвечает ему тот. — Телефон девяносто четыре семьдесят ноль три, фамилия Сюкин.
— Это с материального склада? — уточняет Дробанюк, вспомнив давнишний разговор с жующим голосом по поводу коробки передач на «Москвичок». — Юлий Валентинович, если не ошибаюсь?
— Почти. Это его единоутробный брат Гай Валентинович. Он все, что надо, сделает.
— Он и на ГАИ выход имеет? — все же уточняет Дробанюк.
— И на самого папу римского. Папа римский тебя устраивает?..
Дробанюк тут же набирает подсказанный Ухлюпином номер, и в трубке раздается мужской голос. Отчетливо слышно, что тот, кому он принадлежит, жует. «Ну, комедия, — отмечает Дробанюк. — Жующие братья-кролики. Сюкина сыны… А впрочем, хорошо, что так. Козырну тем, что знаю Юлия. И вообще не помешает заиметь с ними дружбу. Да и в автоинспекцию тропинку найти заодно…»
— Гая Валентиновича можно?
— Смотря кому, — отвечает голос.
— Я Дробанюк. От Ухлюпина…
— A-а. Че нада? Я — Гай Валентинович.
— Ну… вопрос, конечно, личный, Гай Валентинович, — объясняет Дробанюк. — Однако общественного значения. С выходом, так сказать, на ГАИ.
— Права отобрали? — интересуется тот.
— Хуже, Гай Валентинович. Права личности нарушены, если можно так выразиться. В душу наплевали на автозаправке. Один тип, весь в вельвете, нахамил так, что дальше невозможно. Подъехал, видите ли, на шикарной двадцатьчетверке, фирмовый весь, будто только что из Парижа, — и нахрапом, нахрапом! Ему говорят — в очередь стань, а он — вперед, ему закон не писан! Я ему втолковываю, что я заместитель управляющего трестом, а ему хоть бы хны! Считаю, что безнаказанным такое оставлять нельзя! Как вы считаете, Гай Валентинович?
— Примерно так же. У меня тоже такой случай был. Один толстобрюхий тип пытался нагадить на заправке… Ты вот что — подъезжай сейчас ко мне, я тебя с нужными людьми сведу. Оставлять безнаказанным такое нельзя, ты прав. Можешь сейчас подъехать, пока я дома? Запиши адрес…
Через минуту Дробанюк с ярко выраженным нетерпением на лице вбегает в комнату к Муляеву и Рудю.
— Ну, ажур сплели тут? — спрашивает он. И, не дожидаясь ответа, жестом поднимает с места Муляева: — Перервемся, Коля, на полчасика, надо срочно в трест. Одним колесом туда, другим — обратно. Быстренько, быстренько, — торопит он его. А по дороге покровительственно похлопывает по плечу: — Сейчас возьмем того вельветового типа с заправочной голыми ручками и покажем, где раки зимуют. Есть у нас в запасе один всемогущий человек…
Через пятнадцать минут Дробанюк поднимается в лифте на четвертый этаж и нажимает кнопку звонка в одну из квартир. Дверь ему открывает сногсшибательно красивая молодая женщина в модных «бананах».
— К Гаю Валентиновичу? Проходите.
Дробанюк входит в одну из комнат, и ноги у него снова слабеют — на этот раз из робости перед тем великолепием, которое он видит. Мебель резная, стулья с гнутыми ножками — цены, наверное, не сложишь. Стереосистема «Акай». Хрусталь в три яруса. Бутылки с яркими наклейками. Сплошной импорт. Ничего отечественного, кроме стен.
— Гай Валентинович переодевается, — с обворожительной улыбкой сообщает Дробанюку красотка в «бананах». — Курите? — протягивает она сигарету. И усаживается в кресле напротив, закинув нога за ногу — острым носком розовых туфелек целя Дробанюку прямо в сердце. — Сейчас вы поедете в ГАИ. У Гая Валентиновича тоже был сегодня дикий случай на заправке.
Дробанюк мысленно спотыкается на слове «сегодня», — совпадение, что ли?
— Один толстобрюхий тип не давал ему заправиться, бегал вокруг, как кабан, и орал, что он какое-то значительное лицо, хотя это была настоящая харя…
Дробанюк чувствует, как остроносый туфелек впивается ему в сердце все глубже и глубже. Слова, которые произносит красотка в «бананах», начинают расплываться, он вдруг перестает понимать их смысл, а когда в комнату входит лощеный тип с благородной седины ежиком на голове, в вельветовых джинсах, кедах и голубой ковбойке с какой-то английской надписью, будто проваливается куда-то, где его обдает чем-то горячим. С громадным усилием вынырнув оттуда, Дробанюк подхватывается и, оттолкнув расплывшегося в гадкой ухмылке вельветового типа, бросается в прихожую…
— Ну как, Константин Павлович? — встречает его в блекло-белого цвета «Запорожце» Муляев. — Порядок?
— П-порядок, — отвечает Дробанюк, заикаясь, и тот удивленно смотрит на него: с чего вдруг это?..
БОЛЬШОЙ МАЛЕНЬКИЙ ЧЕЛОВЕК
инок! Балычка хошь? — Голос у Дробанюка густо насыщен торжествующими нотками. — Осетринки не желаешь, случаем?
— Хэ! — со скептицизмом реагирует Ида Яновна. Но не потому, что не верит мужу, а потому, что это кратчайший путь «расколоть» его, выведать, что кроется за этими интригующими намеками.
Но Дробанюк, который обычно тут же попадается на приманку, стоит его слегка подразнить, на этот раз не поддается.
— Икорки подать? — игриво продолжает он. — Птичьего молочка поднести, а, Зинок?
И Ида Яновна не выдерживает этого неслыханного интриганства.
— Во-первых, что за дурацкое «Зинок»? — с яростью бросает она. — Во-вторых, я тебе не какая-нибудь Клуша, которой ты можешь строить свои фигли-мигли! — И со злостью швыряет телефонную трубку на рычаг.
Дробанюк с недоумением слушает короткие гудки, осознавая, что, пожалуй, перегнул палку. Он тут же лихорадочно крутит телефонный диск, набирая номер жены.
— Але, Идуня! Ну что, ей-богу?.. Тут, понимаешь, такое дело, а ты… — с осторожным укором произносит он, в глубине души опасаясь, что жена может по обыкновению развить свою бурную реакцию.
Ида Яновна не отзывается, но и трубку не вешает, давая тем самым понять Дробанюку, что у него есть шанс загладить свою вину перед ней. И тот торопливо, но путанно, начинает объяснять, в чем дело.
— Я, конечно, пошутил, а ты поняла не так… А я, кроме шуток, хотел как лучше…
— Балыком не шутят! Икрой тем более, — с гневным пафосом отчитывает его Ида Яновна. — Вот когда заимеешь, тогда и шутить будешь.
— Почти имеем, можно сказать, — кряхтит Дробанюк. — Ты это… готовь приемчик, а балычок будет. И икорка тоже.
— Что значит — почти? Какой еще приемчик?
— Ну, понимаешь, есть один человек, который все может…
— Есть, и не один. — Голос у Иды Яновны приобретает явно насмешливый оттенок. — Только ты к ним не относишься.
Дробанюк отвечает на этот выпад обидчивым сопением.
— Что гудишь, как паровоз? Правда не нравится? — в том же духе продолжает жена. — Ладно, — как бы прощает она мужа, — что за человек?
— Большой человек, — с невольным уважением произносит Дробанюк.
— Из областного начальства, наверное? — нетерпеливо допытывается Ида Яновна.
— Да нет, не в том смысле, — уточняет Дробанюк. — Из торговли деятель. На ключевой позиции.
— А-а, — с некоторым разочарованием отзывается жена. — Он директор или зам хотя бы? — Иде Яновне хочется, чтобы этот человек был руководящим лицом.