– Сергеич, чайку ебани!
Это старпом заму. Зам вошел, а мы все чай пьем, потому что выпала минута.
– Я, Андрей Антоныч, только что из штаба.
– Неужели?
– Да! Они хотят знать, как у нас поставлена работа по воспитанию патриотизма.
– Все спиздили, осталось только это?
– Что?
– Ничего. Среди кого, спрашиваю, воспитание надо проводить?
– Среди всех категорий личного состава.
– И что ты им поведал?
– Ничего я им не поведал, потому что эта работа у нас никак не поставлена.
– Чайку-то ебани…
– Андрей Антоныч!
– Ну?
– Вопрос стоит очень серьезно. Последние документы…
– И это хорошо!
– Что хорошо?
– Что он вообще стоит. Раз стоит – это хорошо. Хуже, если б он завалился куда-нибудь. Я ничего лежачее не люблю. И висячее тоже. Я люблю, чтоб стоячее…
– Андрей Антоныч!
– Чайку ебани…
– Вся несерьёзность наша идёт от вас…
– Ты так и будешь стоять, как монумент сказкам Джанни Родари?
– Я…
– Ну, что «я»?
– Я хочу заявить, что подобное игнорирование…
– Чайку… потом пописаешь и всё пройдёт… Я тебя сам до гальюна провожу… А хочешь, над чашкой подержу…
– Андрей Антоныч!
– СЯДЬ! Я СКАЗАЛ!!!
Зам сел.
– Чайку ебани…
О ПЕРЕСТРОИВШИХСЯ
Зам опять пришёл из штаба весь всклокоченный.
Вот, чем меньше у человека конкретной работы, тем больше у него этой самой всклокоченности.
Даже жаль иногда нашего Сергеича, но это только временами. Замов жалеть нельзя.
Это же береговые крысы. В море они тихие.
Оно и понятно, в море же подохнуть можно, вот они и стараются никого не раздражать, а на земле они кого хочешь загрызут. Для того и держат это полчище.
Некоторые у нас замов терпеть не могут. А я вот терплю. Старпом тоже.
– Чего такое, Сергеич? – это он к нему на входе в кают-компанию обращается.
– Приказано на каждого офицера составить характеристику, где особо отметить то, как он перестроился.
– Чего отметить?
– Как он перестроился.
– Ты серьезно?
– А что, похоже бывает, что я шучу?
– Да нет, не бывает, но… и как ты это дело отметишь?
– Буду писать все объективно.
– Ну да.
– А что делать?
– Ну да.
– Делать-то нечего.
– Вот и я говорю.
– Андрей Антоныч, мне кажется, что вы надо мной издеваетесь.
– Это тебе только кажется. Вы, как только лишились своего любимого марксистско-ленинского мировоззрения, так вам все время что-то кажется. Мерещится все что-то.
– Андрей Антоныч, наши с вами споры ни к чему хорошему не приведут.
– Да как они могут к чему-нибудь привести, если ты каждый день из штаба приходишь с очередной хуйней. Они там умом тронулись, а ты сейчас им подпевать будешь. Ты лучше водки выпей.
– Андрей Антоныч!
– Водка – она в случаях особой призрачности сознания необычайно помогает. Она связи лишние растворяет.
– Андрей Антоныч!
– Знаю! Знаю, что ты с пьянством борешься. Знаю! Но это же иной случай. Это же не пьянство. Это же способ сохранить себя. Ты на себя посмотри, табло таврическое.
– Андрей Антоныч.
– Клянусь, полегчает. А потом мы с тобой сядем и в тридцать три секунды изобразим на бумаге невиданные идеологические результаты. Сам потом смеяться будешь.
– Андрей Антоныч!
– Вот смотрю я на вас, на замов, ничего вас не берет. Хоть бы чума какая или же холера.
Потом старпом выгнал всех, что-то ещё ему сказал, а затем взял зама под локоток и, непрерывно воркуя, поволок его в свою каюту.
БЕЗ НАЗВАНИЯ
Ой, что было! Даже жопа в мелкую пупырышку идет, как я про все это вспоминаю.
Я вам как-то рассказывал, что наш старпом однокашника встретил, который теперь начальником штаба флота назначен. Старпом ему ещё морду набил, кричал, что он вор, а потом пришел на борт и закручинился – выпил полведра.
Так вот: этот его однокашник и начальник штаба приехал к нам на пирс. Сейчас уже никто не знает зачем. Да, он и сам, наверное, не знает – у него икота, скорее всего, начинается, как он те обстоятельства припоминает.
Дело в том, что старпом наш, на ту беду, наверх выполз.
Вы бы видели Андрей Антоныча, когда эта встреча у них произошла. Он как узрел начштаба, так волосами и оброс и немедленно превратился в горную гориллу-самца с серебристой спиной, встал на задние лапы – это я о горилле, чтоб вы лучше представили – ударил себя в грудь, завыл по-собачьи и побежал на однокашника, в смысле, на нового начальника штаба флота.
А тот – просто превратился в мелкую макаку – и от него на четвереньках бегом.
Полчаса по зоне мчались, а потом старпом вернулся, с налитыми кровью глазами.
Сначала комендатуру вызывали. Но она не приехала, потому что по гарнизону наш Валера-штурман навсегда стоит, так что ж он совсем больной своего старпома забирать, а потом прокуратура прикатила, и ещё кто-то с автоматами, потому что этот однокашник нашего старпома немедленно на него настучал командующему флотилии, флота и, кажется, главкому позвонил.
Пришли старпома с оружием забирать и в тюрьму сажать.
Зам куда-то спрятался так, что найти его не получилось.
Так что из старших на борту остался только я.
И я приказал верхнему вахтенному приготовиться к стрельбе очередями. Сам я вылез с пистолетом и с дополнительным автоматом. И ещё у меня было пять магазинов. Я их разложил перед собой и залёг. А вахтенный мой залёг ещё раньше. А потом подошли – ещё один подсменный верхний вахтенный с оружием и помощник дежурного по кораблю – все заняли позиции без лишних слов.
Эти, с автоматами, конечно, обладали по сравнению с нами некоторым численным перевесом, но историческая правда была на нашей стороне – я им сказал, что не отдам старпома.
Андрей Антоныч, по моему разумению, к этому времени уже должен был в каюте с графином спирта запереться. Так что отдать его в таком состоянии я никак не мог.
– Пошли на хер! – крикнул я на их очередное: «Старшему помощнику командира, капитану второго ранга Переверзиеву, выйти наверх!» – и скомандовал, – Короткими очередями! По три патрона в каждой!
А у меня верхние вахтенные из неграмотной Сибири. Они только спросили разрешения бить очередями через одного, чтоб успеть перезарядить чуть чего. И ещё им очень хотелось этим пришлым яйца отстрелить.
Так вот, в разгар событий появляется – кто б вы думали – сам Андрей Антоныч, абсолютно трезвый.
Потом он даёт нам команду «отставить» и идёт сдаваться.
Я ему: «Андрей Антоныч! Не ходите!» – а он: «Ты, Саня, совсем, похоже, чокнулся!»
И увели его.
Неделю не было.
Потом появился.
Говорят, его командующий флотом отстоял.
ПЕРЦЕПЦИЯ И МОНАДА
– Знаешь ли ты, Саня, что такое «Перцепция в складках»?
Старпом в прекрасном настроении, улыбается, смотрит хитро.
– А что такое «монада»?
Старпом торжествует.
– Сейчас ты все поймешь.
Он выуживает из под стола книгу, кладет её перед собой.
– Монады суть малые перцепции без объектов, галлюцинаторные микроперцепции. Мир существует только в своих репрезентантах – именно таких, какие включены в каждую монаду. (Вот! Сейчас!) Это плеск, гул, туман, танец праха.
Старпом смотрит вдаль мечтательно.
– Про «танец праха» хорошо.
Захлопывает книгу.
– Когда меня отец дубиной вдоль хребта перетянул в десятом классе, я ему тогда сказал, что он в этой жизни ничего не понимает. Я ему тогда много чего сказал. Уже не помню что. Но про «танец праха» я уже тогда догадывался. Просто сказать не мог. Понимал, но вот сказать… (Гладит книгу) Знал бы я эти слова… я б ему такое выдал… Старина ох-хуел бы на месте…
В кают-компанию входит зам с мороза. Свежий, решительный.
– Сергеич! Ты знаешь что такое «монада»?
Зам немедленно делает себе обиженное лицо.
– Только не надо тут изображать Сикстинскую мадонну. Что такого особенного я у тебя спросил?
– Я, Андрей Антоныч!..
– Ну? Не добавить ли вам ко всему происходящему немного собственной ошеломленности?
– Я, Андрей Антоныч, только и жду от вас всяческих оскорблений. Вы все потешаетесь. Надо мной!..
Голос у зама срывается.
– Вот те на! – старпом смущен.
– Сергеич! – он открывает книжку. – Смотри! Это же из книжки! Вот! – «…если бы глубины каждой монады состояли из бесконечного множества…» – Видишь? – «… мелких складок (инфлексий)…» – Или вот ещё, – «…спонтанность монады напоминает спонтанность спящего, который ворочается и переворачивается на другой бок…»
Теперь смущен зам.
– Я… Андрей Антоныч…
Оба они теперь не знают что делать.
Я этим делом воспользовался и тихо слинял.
Ничего, помирятся.
ПДСС
ПДСС – это учения. В нашей полуразвалившейся базе прошли учения. Можете себе представить? Даже старпом Андрей Антоныч помолодел и сам, лично, инструктировал верхнего вахтенного – куда смотреть, в кого стрелять. Учения ПДСС – это «противодействие диверсионным силам и средствам». Вот! Все было торжественно и приподнято за ляжку.
Полдня смотрели вдаль – не едет ли татарин, в том смысле, что басурман вонючий.
«Вонючего басурмана» изображали наши же диверсанты из отряда боевых пловцов, которые должны были подобраться, блокировать и взорвать.
Старпом сказал: стрелять без промедления, ибо, по его мнению, только реальная опасность заставляет относиться к своим обязанностям с нескрываемой любовью.
К обеду все как-то само стихло, а после обеда и вовсе сгибло, причем нам объявили, что диверсанты прорвались, все заминировали и взорвали, после чего старпом наш плюнул в окружающие волны.
Потом Валерка-штурман – вечный дежурный по гарнизону – нам все объяснил.
Рассказ Валерки:
– Мама моя! Наверху одни уроды! Вообразите: начальник штаба флотилии небезызвестный всем контр-адмирал Котопятов Казимир Антоньевич (папа у него был Антоний) идет себе на службу, а вокруг все как сдохло, потому что мы с утра кто где крутим задницей, в зарницу играем, диверсантов по всем сопкам ловим, а некоторые ещё и в воде шарят, о чем докладывают ежесекундно.
И вот идёт он, а кругом тишина напряженной боевой учебы – вымерло, подметено и покрашено местами в зелёное.
И вдруг он видит, как в курилке, у здания его собственного штаба стоит группа морячков и хамски курит. Только они его усекли на горизонте, как собрались вроде рвануть врассыпную, но не тут-то было, потому что Казимир Антоньевич, вспомним его папу, необычайно резв и проворен. В немыслимом прыжке остановил он эту бесхозную шоблу, наорал на них, спросил кто у них старший, от чего старший тут же представился, оказалось это мичман, который от испуга в кустах спрятался.
И спросил тогда Антоньевич по-отечески сурово, из какого же они экипажа и что за задача перед ними поставлена. Оказалось, что они с экипажа «сто двадцатой», и посланы они в штаб чтоб ловить, а кого ловить им не сказали, сказали, чтоб всех.
«Ах, вы суки бестолковые, – говорит им ласково, со снисхожденьицем, Антоньевич и, воодушевленный тем, что, мол, только он один работает, приглашает за собой, – ну-ка все за мной!»
Делать нечего, все двигают в штаб, мимо вооруженных до зубов штабных и по лестнице, наверх, в кабинет.
И только они приходят в кабинет, как один морячок из этой банды, вовсе и не мичман даже, представляется капитан-лейтенантом и старшим всей группы, потом он заявляет адмиралу, что все они и есть те самые диверсанты, о чем вот у них документ, и перед ними стояла задача без крови войти в штаб, что они и сделали с помощью впереди стоящего адмирала, за что ему большой привет.
Потом они вяжут Казимир Антоньича, делают из него волчью сыть, травяной мешок, а потом один из них стреляет из арбалета, вынутого из ноги, через окно в скалу над штабом, после чего, совершенно без волнения, они налаживают канатную дорогу, по которой первым поехал мешкообразный начальник штаба, а затем и они все выбрались на волю абсолютно не спеша.
После чего учению объявили конец, а наш старпом от расстройства заплевал все волны.
История со стороны старпома:
– Внимание личного состава! Сегодня состоится учение ПДСС – «противодействие диверсионным силам и средствам», если кто помнит. Наконец! Впервые! За столько лет! Нами заинтересовались диверсанты! И мы не должны это упустить! Модест Аристахович! Освободите пару извилин от своего электричества и встаньте с автоматом на корне пирса. В приближающуюся незнакомую рожу разрешаю стрелять с колена. Эти диверсанты должны знать, что это не только их праздник, но и наш. Надо обеспечить им радость их собственного существования. Жизнь в промежутках между очередями радость и есть. Патронов не жалеть. Тут им не просто так! Хвосты козлам крутить! Тут подводные лодки, елкин корень! Одного вахтенного в корму, у кромки воды, в район руля. Бдить! И чтоб я это видел! Любые посторонние шероховатости водной глади должны немедленно отстреливаться. Я научу и вас и противника ценить восход солнца!
После того, как все выставлены:
– Саня! Ты у нас химик, помощник, дежурный и вообще! Не забывай! Твое место на мостике и с матюгальником, через который ты и должен руководить всей этой ерундой. Есть радисты тебе сейчас же не наладят связь, то я их раздавлю, как прыщ на флотской жопе!
Через час:
– Где же они?!
– Кто, Андрей Антоныч?
– Диверсанты, конечно! «Кто»? Бенджамин в пальто!
Еще через час:
– Не видать?
После того, как стало ясно, что из начштаба флотилии сделали куколку бабочки-могильницы, пристегнули её к транспортеру и отпиздячили на скалу:
– Коблядь!!!
Интересно, что это за такое? Может, это жена кобеля?
– Надо было и мне родиться полным идиотом! Тогда бы я точно был адмиралом и начальником штаба! Старый дуралей! Решил себя попробовать на канатном поприще! Лучше б штабом своим пропитым руководил! Увидел матросиков курящих и впал в патрульное детство. А они его воспитали. В любви к переодеванию в мешок! А я, как дурак, на полном серьезе оборону корабля развернул. Обрадовался, что вернулись времена. А им, оказывается, не лодки были нужны, а этот штабной придурок! Запомни, Саня, в России бесполезно захватывать штаб – это вам не Германия. Здесь штаб ничего не решает. Это он когда вениками в поселке метем – штаб, а как война, то у нас все воюют сами по себе! Без штаба! И остановить это невозможно. Все автономны.
И потому непобедимы. Нет, ты прикинь, он на них бросился, потому что они стояли и курили. Он бы ещё за мусор их прихватил. Или за подстрижку! Пойду! Пойду немедленно напьюсь, как свинья! И этот дурак командует штабом флотилии? Предлагаю упразднить этот штаб! Он НА ХЕР НИКОМУ НЕ НУЖЕН!!! Немедленно сократить все их штабные должности! Всех под жопу на пенсию! Окурки собирать! РАСПЛОДИЛИ!!! СТРАДАЛЬЦЕВ!!! ОНИ ТЕПЕРЬ НАСЧЕТ РОДИНЫ ТУЧНО СТРАДАЮТ!!!
После этого старпом начал плевать в волны.
Долго.
ЛЕЙТЕНАНТ
Случилось чудо – к нам на отстой назначили молодого лейтенанта. Старпом от этой новости даже привстал.
– Не понял, кого к нам назначили?
– Лейтенанта, Андрей Антоныч, после училища. Штурмана. Командира группы. Теперь у нашего штурмана будет маленький штурманёнок.