– Здравствуйте, люди, – сказал он. – Я как раз думал: где же вы ночевали? Ручаюсь, что сидя.
– Сидя, – неприветливо подтвердила Алиса.
– Ничего, – сказал Хуан. – Сегодня пораньше ляжем.
– Починили автобус? Думаете, доберемся в такой дождь?
– Обязательно, – сказал Хуан.
Человек, хромая, обогнул край стойки и, морщась от боли, сел за столик. Норма принесла стакан воды и столовые приборы в бумажной салфетке.
– Яйца?
– Яичницу – с глазками, с беконом, чтобы хрустел, и гренку с маслом. С маслом – улавливаете? Значит, вы ее намазываете маслом – даете ему растаять, чтобы без желтых шишечек, – как следует намазываете и получаете на чаек. – Он поднял ногу в дырчатой и простроченной туфле, поглядел на нее и закряхтел от боли.
– Щиколотку растянули? – спросил Хуан.
Дверь у края стойки отворилась, и вошел человек среднего роста. Он был похож на Трумэна, на вице-президента компании и на ревизора. Очки у него были в прямоугольной оправе. Костюм – приличествующего серого цвета, лицо – тоже с сероватостью. Он был бизнесмен, одевался как бизнесмен и выглядел как бизнесмен. В петлице лацкана сидел значок ложи, такой крохотный, что с двух шагов его вообще не было видно. Жилет не был застегнут на последнюю пуговицу. Но она и не предназначалась для застегивания. Поперек жилета бежала красивая золотая цепочка для часов и ключей, по дороге она ныряла в петлю, а потом выныривала. Он сказал:
– Для миссис Причард омлет – если яйца свежие, можно жидковатый, гренку и мармелад. А мисс Причард хочет только апельсиновый сок и кофе. Мне – ячменные хлопья со сливками, яичницу перевернутую, хорошо поджаренную, но чтобы желток не растекся, – сухую гренку и кофе по-бостонски, то есть пополам с молоком. Можете все подать на подносе.
Алиса посмотрела на него с яростью.
– Лучше, если вы сами выйдете, – сказала она. – У нас не разносят.
Мистер Причард ответил холодным взглядом.
– Нас здесь задержали. Я уже потерял один день отпуска. Поломка автобуса произошла не по моей вине. Так по крайней мере завтрак подайте. Жена чувствует себя неважно. Я не привык сидеть на табурете, и миссис Причард – тоже.
Алиса пригнула голову, как бодливая корова.
– Слушайте, мне хочется в туалет и вымыть лицо, а вы заняли мою ванную.
Мистер Причард нервно дотронулся до очков.
– Я вас понимаю.
Он обернулся к Хуану, и блики на очках превратили их в два зеркальца, за которыми исчезли глаза. Рука его выдернула из жилетного кармана цепочку. Он раскрыл золотую пилку для ногтей и быстро прочистил кончиком под каждым ногтем. Потом оглянулся вокруг, и его пробрал легкий холодок неуверенности. Мистер Причард был бизнесмен, президент не очень большой корпорации. Он никогда не бывал один. Дела в его фирме вершил круг людей, работавших одинаково, думавших одинаково и даже выглядевших одинаково. Обедал он с людьми себе подобными, которые собирались в клубах; чуждым элементам и чуждым идеям доступа туда не было. Его религиозная жизнь опять таки проходила в его ложе и в его церкви – и та и другая были изолированы и ограждены. Раз в неделю он играл в покер с людьми, настолько не отличавшимися от него, что игра была вполне равной, и отсюда они черпали убеждение, что все они – великолепные игроки. Куда бы он ни пришел, он был не просто человеком, а единицей в корпорации, единицей в клубе, в ложе, в церкви, в партии. Его идеи и мысли никогда не подвергались критике, потому что он добровольно объединялся только с такими же, как он. Он читал газету, выпускаемую его кругом и для его круга. Книги, попадавшие в его дом, были отобраны комитетом, отбрасывавшим все, что могло его раздражить. Он терпеть не мог иные страны и иностранцев, потому что среди них трудно найти своего двойника. Он не хотел выделиться из своего круга. Он был бы рад подняться там на самый верх, чтобы им восхищались; но покинуть свой круг он и не помышлял. На редких холостяцких вечеринках, когда голые женщины плясали на столе или сидели в громадных бокалах с вином, мистер Причард и гоготал, и пил это вино, но рядом были еще пятьсот причардов.
А теперь, после некрасивого заявления Алисы насчет туалета, он оглянулся вокруг и увидел, что он один. Что тут больше нет мистеров причардов. Взгляд его задержался было на маленьком мужчине в пиджачной паре, но выглядел тот как-то странно. Правда, в петлице у него тоже был какой-то что ли значок – голубая эмалевая планка с белыми звездочками,но такого клуба мистер Причард не знал. Эти люди сделались ему противны, и даже собственный отпуск сделался противен. Ему захотелось вернуться в спальню и закрыть дверь, а тут этой толстой захотелось в туалет. Мистер Причард очень быстро почистил ногти золотой пилочкой на часовой цепочке.
От природы и сначала мистер Причард таким не был. Один раз он голосовал за Юджина Дебса, но это было давным-давно. Дело в том, что люди его круга наблюдали друг за другом. Всякое отклонение от общепринятого сперва замечалось, потом обсуждалось. Отклонившийся человек был ненадежный человек, а если он упорствовал, с ним никто не хотел иметь дело. Защитная окраска действительно защищала. Но мистер Причард не был двоедушным. Он отказался от свободы, а потом и забыл, что это такое. Теперь он смотрел на ту историю как на юношеское безумство. Голос, поданный за Юджина Дебса, он относил туда же, куда и посещение публичного дома в возрасте двадцати лет. У мальчишек такое не редкость. Иногда он даже в клубе за обедом вспоминал, как проголосовал за Дебса – доказывая этим, что и он был горяч и что такие выходки наряду с прыщами вообще свойственны юности. Но хотя он извинял себе это озорство и даже им гордился, он был немало озабочен поведением своей дочери Милдред.
Она водилась в колледже с очень опасной компанией – определенного сорта публикой и преподавателями, которые считались красными. Перед войной пикетировала пароход с металлоломом для Японии и собирала деньги на лекарства для тех, кого он называл красными в Испанской войне. С самой Милдред он об этом не разговаривал. Она не хотела с ним это обсуждать. И у него было глубокое убеждение, что если все будут молчать и сдерживаться, то она это перерастет. Муж и дети разрядят ее политическое беспокойство. Тогда, говорил он, она поймет, что такое настоящие ценности.
Посещение публичного дома он помнил слабо. Ему было двадцать лет, и он был пьян, а после им овладело иссушающее чувство оскверненности и горя. Зато помнил следующие две недели, когда он с ужасом ждал симптомов. Он даже решил покончить с собой, если они появятся: покончить с собой так, чтобы это приняли за несчастный случай.
Сейчас он нервничал. Он был в отпуске, которого, в сущности, не хотел. Он ехал в Мексику, которую, несмотря на рекламы, считал страной не только грязной, но и опасно радикальной. Они экспроприировали нефть; другими словами, украли частную собственность. А чем это лучше России? Россия мистеру Причарду заменила дьявола средних веков как источник всяческого коварства, зла и ужасов. Сегодня он нервничал еще и потому, что не выспался. Он любил свою собственную кровать. Привыкнуть к новой – ему нужна неделя, а тут впереди три недели, и что ни ночь, то новая кровать, да и бог знает с какой живностью. Он устал, и собственная кожа казалась ему шершавой. Вода тут была жесткая, и после бритья стало ясно, что через три дня на шее образуется хомуток подкожной щетины.
Он вытащил из грудного кармана платок, снял и протер очки.
– Я предупрежу жену и дочь, – сказал он. – Я не знал, что мы вас так стеснили.
Норме понравилось это слово, и она повторила его про себя. «Стеснять… я не хотела бы вас стеснять, мистер Гейбл, но должна сказать вам…»
Мистер Причард вернулся в спальню. Слышно было, что он им разъясняет положение, а они о чем-то спрашивают.
Человек с усиками встал и заковылял к стойке, постанывая от боли.
Он взял сахарницу и, кривясь, вернулся на свое место.
– Я бы вам подала, – пожалела его Норма.
Он улыбнулся и мужественно сказал:
– Не хотел вас беспокоить.
– Вы бы нисколько меня не стеснили, – сказала Норма.
Хуан опустил чашку на стол.
Прыщ сказал:
– Мне бы кусок кокосового пирога.
Алиса рассеянно отрезала ему кусок, двинула блюдце по стойке и сделала отметку в блокноте.
– Хоть бы разик хозяйка угостила, – заметил Прыщ.
– Я думаю, кое-кто тут и без хозяйки угощается, и не разик, – ответила Алиса.
– Вижу, вы здорово растянули ногу, – обратился к маленькому человеку Хуан.
– Отдавил, – сказал тот, – пальцы отдавил. Сейчас покажу.
Из спальни вышел мистер Причард и сел за свободный стол.
Маленький человек расшнуровал и снял туфлю. Потом стянул носок и аккуратно положил его в туфлю. Ступня его была забинтована до подъема, и бинт пропитался яркой красной кровью.
– Показывать не обязательно, – поспешно сказала Алиса. От вида крови ей делалось дурно.
– Все равно пора сменить повязку, – пояснил тот, размотал бинт и открыл ногу. Большой палец и два соседних были страшно раздавлены, ногти почернели, а концы пальцев превратились в кровавое мясо.
Хуан встал. Прыщ подошел поближе. Даже Норма не осталась в стороне.
– Господи спаси, жуткое дело, – сказал Хуан. – Погодите, воды принесу, промоем. Надо же чем-то намазать. Вы получите заражение. Можете ногу потерять.
Прыщ пронзительно свистнул сквозь зубы, показывая свою заинтересованность и даже некоторое восхищение размерами увечья. Маленький человек следил за лицом Хуана, и глаза его блестели от удовольствия и приятного ожидания.
– Думаете, скверно? – спросил он.
– Черт, еще как скверно, – подтвердил Хуан.
– Думаете, надо показаться врачу?
– Я бы на вашем месте показался.
Маленький человек радостно хохотнул.
– Вот это я и хотел услышать, – сказал он. Он поддел ногтем подъем ноги, и нога отделилась – и кожа, и кровь, и раздавленные пальцы, а под этим открылась ступня, целая и невредимая, со здоровыми пальцами. Закинув голову, он ликующе рассмеялся.
– Улавливаете? Пластмасса. Новинка.
Мистер Причард подошел поближе с отвращением на лице.
– Это искусственная раненая нога «Маленького чуда», – объявил человек. Он вытащил из бокового кармана плоскую коробку и вручил Хуану. – Вы мне посочувствовали, хочу вам подарить. С наилучшими пожеланиями от Эрнеста Хортона, представляющего компанию «Маленькое чудо». – Он увлеченно затараторил: – Выпускаются трех номиналов – с одним, двумя и тремя раздробленными пальцами. Та, которую я вам дал, – трехпальцевая, как у меня. Приложен бинт и пузырек искусственной крови, чтобы повязка выглядела страшно. Инструкция – внутри. Когда надеваете в первый раз, надо размочить в теплой водой. Тогда обтягивает, как перчатка, никто не отличит. Получите массу удовольствия.
Мистер Причард подался к нему. Он уже мысленно видел, как снимает носки на правлении. Можно сделать это сразу после мексиканской поездки, а сперва сочинить какую-нибудь историю с бандитами.
– Почем они у вас идут? – спросил он.
– По полтора доллара, но я вообще-то не продаю в розницу, – сказал Эрнест Хортон. – Торговля хватает сразу все, что я получаю. За две недели я продал сорок гроссов.
– Ну? – сказал мистер Причард. Глаза у него одобрительно расширились.
– Не верите – могу показать книжку заказов. Такой ходкой новинки мне еще не приходилось продавать. «Маленькое чудо» имеет на ней отличную прибыль.
– Сколько вы накидываете? – поинтересовался мистер Причард.
– Видите ли, если вы не торгуете, я предпочел бы не говорить. Деловая этика – так?
Мистер Причард кивнул.
– Я бы взял одну для пробы по розничной цене, – сказал он.
– Сейчас, поем и принесу. Готова у вас гренка с маслом? – спросил он Норму.
– Поспевает, – сказала Норма, виновато ушла за стойку и включила тостер.
– Понимаете, их успех – на психологии, – торжествующе объяснил Эрнест. – Искусственные разрезанные пальцы мы производили годами, и они шли туго, а это… тут психологическая тонкость в том, что вы снимаете туфлю и носок. Никто не ждет, что вы затеете такую волынку. Тот, кто до этого додумался, получил очень хороший гонорар.
– Надо полагать, вы тоже имеете с нее неплохой доход, – сказал мистер Причард с восхищением. Сейчас он чувствовал себя гораздо лучше.
– Не жалуюсь, – сказал Эрнест. – У меня в чемодане еще два-три образчика, могут вас заинтересовать. Они не для продажи, только для торговцев, но я их продемонстрирую. Может быть, посмеетесь.
– Я хочу взять полдюжины раненых ног, – сказал мистер Причард.
– Трехпальцевых?
Мистер Причард подумал. Он хотел их подарить, но он не хотел конкуренции. Чарли Джонсону розыгрыши удавались лучше, чем мистеру Причарду. Чарли был прирожденный комик.
– Скажем так: одну трехпальцевую, три двухпальцевые и две однопальцевые. Так, пожалуй, будет в самый раз.
Дождь менялся. Он накатывал тяжелыми косыми водяными обвалами, которые перемежались коротким капающим затишьем. Хуан пил кофе у окна. На блюдце перед ним лежала половинка румяного пончика.
– Я думаю, немного поутихнет, – сказал Хуан. – Мне бы еще раз проверить задний мост, до того как поедем.
– Мне бы кокосового пирога, – сказал Прыщ.
– Не получишь, – сказала Алиса. – Клиентам надо немножко оставить.
– А я, что ли, не клиент?
– Не знаю, получим ли мы сегодня из Сан-Исидро. Надо оставить на всякий случай.
На самом краю стойки стояла ваза в виде лесенки, и там лежали конфеты. Прыщ поднялся с табурета и встал перед корзинкой. Он долго рассматривал яркие палочки, не зная, что выбрать. Наконец взял три брикета и сунул в карман.
– Одна «Беби Рут», одна «Любовное гнездышко» и одна «Кокосовая киска», – сказал он.
– «Кокосовая киска» – десять центов. Она с орехами, – сказала Алиса.
– Я знаю, – сказал Прыщ.
Алиса достала из-за стойки блокнот.
– Ты забежал вперед жалованья, – сказала она.
Глава 4
Как только Причарды вышли из спальни, Норма быстро сказала:
– Мне надо немного помыться и причесаться, – и кинулась к двери.
Алиса двинулась за ней по пятам.
– В ванную после меня, – холодно сказала она.
Норма прошла через спальню Чикоев к себе. Она закрыла за собой дверь и, поскольку ключа не было, заперлась на задвижку, чтобы не помешали. Ее узкая складная кровать была не застелена, а у стены стоял большой чемодан Эрнеста с образцами.
Комнатка была тесная. Одну стену занимал низкий комод с тазом и кувшином; над ним была прибита блестящая шелковая наволочка с бахромой. Она была розовая, с изображением скрещенных пушек на букете красных роз. И на ней было напечатано стихотворение «Письмо солдата к матери».
Норма оглянулась на окно, серое от дождевого света, и, сунув руку за пазуху, отогнула ворот платья. К изнанке английской булавкой был приколот ключик. Норма его отколола. Потом выдвинула из-под комода чемодан и отперла. Сверху лежал глянцевый портрет Кларка Гейбла в серебряной рамке и с надписью «С наилучшими пожеланиями – Кларк Гейбл». Портрет, рамка и надпись были куплены в магазине подарков в Сан-Исидро.
Она торопливо запустила руку на дно чемодана. Пальцы нащупали квадратную коробочку с кольцами. Норма вытащила ее, сдернула крышку, увидела, что кольца на месте, и опять спрятала на дно. Потом закрыла и заперла чемодан, задвинула под комод и снова приколола ключ к изнанке платья. После этого она выдвинула ящик комода, взяла щетку и гребень и повернулась к окну. На стене, рядом с красно-зеленой цветастой кретоновой занавеской, висело зеркало в раме. Норма подошла к нему и стала смотреть на себя.