Она дотрагивается до моего живота, опускает руку ниже и отдергивает – у меня встал. Колтакова хохочет.
– Никого не слушай, ясно? Одна я знаю, что там было на самом деле, но никому не скажу, если не захочу, понял?
– Понял.
– Давай лучше про что-нибудь другое поговорим. Ты после восьмого куда пойдешь, в девятый?
– Ну да, а куда еще? – я обнимаю ее рукой за талию. – А ты?
– Не знаю еще. Время есть.
– Сколько того времени? Май кончается…
– В крайнем случае, в девятый меня всегда возьмут, да?
Я медленно пододвигаю руку к ее правой груди. Она резко останавливается, сбрасывает мою руку.
– А вот это не надо, ладно? А то я сейчас пойду спать.
Подходим к автобусу. Костер потух. Водитель Миша курит у заднего колеса.
– Где вы ходите? Знаете, сколько время? Два часа ночи.
– Но вы Елене Семеновне не скажете? – говорит Кутепова. – Пожалуйста…
– Не сцыте, не скажу.
* * *Классная говорит в микрофон:
– Сейчас все выходим и идем в крепость…
Я говорю:
– Елена Семеновна, а можно мне остаться? Я уже был в крепости… И у меня что-то голова болит.
– Ну, если голова болит… Вообще-то, откалываться от коллектива нехорошо, но ладно…
Я откидываюсь на спинку сиденья, закрываю глаза.
Стоим у фонтанчика. Через дорогу – двухэтажный универсам. Малеев дает Онищенке рубль.
– Тебе две?
– Ага.
– А ты, Вова, будешь?
– Одну.
Я даю ему две «пятнашки» и «двадцарик».
– Значит, вам троим – по две, Вове – одну, ну и себе я две. Короче, пошел я.
Онищенко подходит к двум пацанам. Им лет по семнадцать-восемнадцать. У одного на куртке – круглый значок, что на нем – отсюда не видно.
Курилович говорит:
– Зря Малого послали – надо было идти всем. А то насуют ему и бабки заберут.
Онищенко идет с местными пацанами за магазин. Курилович кричит:
– Малый!
Он не оборачивается.
– Ну что? – спрашивает Малеев. – Где пиво?
– Нету. Они как узнали, что мы с Могилева – хотели отпиздить. Позвать еще здоровых пацанов… я нас еле отмазал. Пришлось отдать деньги.
– Ты что, охуел – все деньги?
– Они обыскивали, повели за магазин и обыскивали.
– Малый, я тебя сейчас убью, на хуй. Надо было самим брать – вдруг бы продали?
Сижу возле палатки, читаю книгу – «Туманность Андромеды». Подходит Малеев.
– Вова, иди-ка сюда. Надо поговорить.
Кладу между страниц закладку, захлопываю книгу, поднимаюсь.
Выходим на поляну. Там – Онищенко, Усаченок, Курилович и Колтакова. Малеев хватает Колтакову за руку.
– Ну что, ебал он тебя или нет?
Она выхватывает руку.
– Не твое дело, понял? И только тронь меня, не дай бог…
– А ты меня не пугай…
– А я тебя не пугаю. Потом сам увидишь…
Колтакова идет к автобусу. Все смотрят на меня. Онищенко противно улыбается. Малеев говорит:
– Ты что, думаешь – самый умный, да? А мы все – дурные?
– А что такое?
– Ничего.
Он резко поднимает руку, я вздрагиваю.
– Не бойся, мы тебя бить не будем. Мы тебя немного поучим.
Курилович кричит:
– Вали его! Темную!
Стучу по двери автобуса. Открывает Классная.
– Елена Семеновна, можно я в автобусе буду спать? Мне что-то в палатке холодно…
– А почему у тебя куртка мокрая? И вся в зелени?
– Это я поскользнулся…
– Ладно, заходи…
На переднем сиденье расстелена газета, на ней – нарезанное сало, вареные яйца, хлеб, соленые огурцы.
Через проход сидят Миша, второй водитель Валера и географичка Прудникова.
Я ложусь на заднее, широкое сиденье.
Классная негромко говорит Мише:
– Хороший ученик… Мать в родительском комитете… Нельзя…
Миша что-то бурчит, шелестит бумагой. Звенят стаканы.
Натягиваю кроссовки. Ноги за ночь распухли, еле влезают. Миша и Классная спят на переднем сиденье, обнявшись. Валера и Прудникова – тоже вместе, через проход. На полу валяются две пустых бутылки от водки.
Я осторожно, чтобы их не разбудить, закрываю дверь автобуса. Холодно. Я застегиваю куртку.
Возле палатки курит Онищенко.
– Привет! – Он сует мне руку, я жму ее. – Ты где спал, в автобусе? Ладно, ты не обижайся за это. Пошли, что-то покажу…
– Затычки?
– Какие, бля, затычки? Ты что, дурной? – Он смеется.
Идем по лесу в сторону шоссе. Онищенко останавливается.
– Дай слово пацана, что никому не скажешь.
– Слово пацана.
– Дай зуб.
Я цепляю ногтем передний зуб.
Он сует руку в карман, достает значок. На нем – Томас Андерс с Дитером Боленом и надпись «Modern Talking».
– Я вчера у пацана купил.
– За сколько?
– За четыре.
– Значит, они не забрали у тебя деньги?
– Нет. Но ты мне зуб дал, что никому не скажешь. Все, пошли назад.
Subway[18]
Перехожу с Охотного ряда на Театральную. Впереди мелькает спина девушки в куртке с нашитыми светящимися полосками, как у гаишников. У стен перехода продавцы трясут визжащими игрушками. Девушка ускоряет шаг, я тоже. Бегу вниз по ступенькам. Впереди меня падает тетка, у нее задирается пальто и юбка, мелькают трусы под колготками. Внизу девушка поворачивает в сторону Тверской. Мне – к Новокузнецкой.
На скамейке сидит пьяная старуха и тупо смотрит на меня. Я иду к середине платформы.
По полу вагона перекатываются жестянки от коктейля Hooch. Напротив меня спит, положив голову на обшарпанный дипломат, бухой мужик. У ободранного металлического поручня – тетка с морщинистым лицом. Рядом с ней на полу два набитых чем-то пластиковых пакета, один с рекламой «МТС», другой – «спасибо за покупку». Между теткой и мужиком втиснулась пьяная девушка. Она то открывает глаза и смотрит под ноги, на грязный пол с прилипшими обрывками бумажек, то опять вырубается.
На Кантемировской тетка выходит. Я пересаживаюсь на ее место, трогаю девушку за локоть.
– Извините…
Подъезжаем к Домодедовской. Я говорю:
– Вставай. Выходим.
– А какая станция?
– Домодедовская.
– Мне до Красногвардейской, вообще-то.
– Ничего, я тебя потом провожу.
– Ладно.
Я веду ее по переходу, потом вверх по ступенькам. «Галерея Водолей» светится синим, МакДональдс – красно-желтым. Два кавказца в цветочной палатке играют в нарды.
– Идти далеко?
– Минут десять.
– Давай на автобусе… Или что здесь, троллейбусы, да?
– И автобусы, и троллейбусы, но сейчас поздно, их не дождешься. Цветочники поднимают глаза от нардов и смотрят на нас. Я веду ее дальше. Молчим. По Каширке проносятся машины.
Возле скопления гаражей-«ракушек» сворачиваем к дому.
– Ну, скоро уже? А то я счас обписиюсь.
– Две минуты. Если так невтерпеж – сядь вон за гараж.
– Не, я так не хочу. Лучше потерплю.
Я часто вижу из окна, как за «ракушками» ссут малолетки – и девки и пацаны. Пацаны стоят, повернувшись к окнам спиной, их лиц не видно, а девки всегда смотрят на окна – видит их кто-нибудь или нет?
Первая дверь, кодовый замок – один, два, четыре, ноль, вторая дверь, лифт, шестой этаж. Черная железная дверь общего коридора, дверь квартиры.
Замок заедает, но со второго раза открывается. В прихожей она роняет сумку на пол и в пальто бежит к ванной, открывает дверь – не туда. Открывает туалет, жмет на выключатель. Закрывается изнутри. Шелестит одежда, льется струя.
Я снимаю ботинки и куртку, прохожу на кухню. В пепельнице воняет утренний бычок, рядом на столе – три арбузные корки и прилипшие семечки.
Звук смыва, шум воды. Я достаю из холодильника остаток арбуза – середина почти вся вырезана.
Она выходит из туалета, держа в руке пальто.
– Арбуз будешь?
– Давай.
Она бросает пальто на табурет и сама садится на другой. Я сую ей ложку.
– Лучше так, ложкой. Резать уже нечего.
– Ага.
– Пить будем?
– Так, если немножко.
Я достаю из холодильника бутылку водки – в ней еще половина – и начатый литровый пакет томатного сока G-7, беру с подоконника два стакана. Она аппетитно жует арбуз.
– Тебе с соком?
– Да, конечно.
Наливаю себе и ей водки и сока, поднимаю стакан.
– Ну, давай.
Она берет свой. Чокаемся. Я смотрю в окно. Красный джип Wrangler переезжает через разделительный газон и вкатывается на заправку.
Она выпивает водку с соком одним глотком, отставляет стакан и ковыряется ложкой в арбузе. Я пью медленно, разглядываю на плите темные пятна от кофе и присохшие макаронины. Она отрывается от арбуза и смотрит на меня.
Я говорю:
– Смой помаду.
– А?
– Смой помаду. Я не люблю.
– А некоторым нравится.
– Мне нет.
* * *Я просыпаюсь первый. Возле дивана валяются ее скомканные трусы с колготками и джинсы, завязанный на узел презерватив со спермой, золотистая упаковка «VIZIT» и ее оторванный край. Мои шмотки лежат на кресле вместе с ее черным свитером и белый лифчиком.
Я сажусь на кровати, беру со столика пачку сигарет, закуриваю.
Она открывает глаза, улыбается.
– У тебя квартира ничего такая. Ты один живешь?
– Да.
– А кем работаешь?
– В издательском доме. Дизайнером.
– А-а-а.
– Наверное, зарплата хорошая, да?
– Ну, так, ничего. Хотелось бы больше, конечно. Денег много не бывает, сама знаешь.
– Еще как. Я вот все пыталась устроиться на работу, на собеседования ходила, а там везде нужно или компьютер знать или чтоб полный рабочий день. А у нас свободного посещения не дают, только одной девчонке дали, но у нее родители какие-то крутые, они ее и на работу сразу устроили в турфирму. Получает шестьсот или семьсот долларов, представляешь? Одевается классно, в салон красоты ходит…
– Сигарету дать?
– Нет, я не курю. Бросила. Денег столько на это уходит, да и пользы никакой. Курила на первом курсе, в общаге – там делать нечего было, вот и смолили все, а сейчас с подружкой комнату снимаем на Красногвардейской… Ой, сколько времени?
– Полдевятого.
– А, тогда все нормально. Мне к третьей паре сегодня. А тебе во сколько на работу?
– К двенадцати.
– А выходные когда?
– Как у всех, суббота и воскресенье.
– Слушай, а давай может, куда-нибудь сходим в субботу, а? Например в Б-2, девчонки говорили – классный клуб, новый еще, ничего такой.
– Посмотрим.
– Ну, я, наверное, пойду.
Она вылезает из-под одеяла, начинает одеваться. Я курю, прислонившись к ковру.
– Ты меня проводишь?
– Знаешь, тебе лучше вернуться к метро – и одну остановку до Красногвардейской.
– А в какую сторону метро?
– Давай покажу.
Я слезаю с дивана, натягиваю трусы, подхожу к окну.
– Вот смотри. Выйдешь из подъезда – и направо, потом – в арку, выйдешь вон туда, и потом прямо-прямо. Вон там метро.
– Хорошо. Где тебе написать мой телефон?
– Напиши на газете. Там и ручка где-то рядом.
Она пишет телефон, сует мне газету – старую «Антенну». 393 48 20. Оля.
Стою в прихожей, прислонившись к косяку. Она натягивает ботинки, берет с пола сумку.