– Смотрю, ты совсем не рад меня видеть.
– Рад, конечно. Что ты такое говоришь?
– По твоему голосу этого не скажешь.
– Обычный голос.
Мама смотрит по сторонам. Соседей сейчас нет. У них на тумбочках – книги, и яблоки, и бананы, и апельсиновый сок, и стаканы, с которыми мы ходим в столовую.
– А как тебя пустили в палату?
– Обыкновенно. Поговорила с дежурной медсестрой – она и разрешила. Я пообещала, что недолго.
– Обычно не пускают никого. Все сидят в фойе.
– Видела я это ваше фойе. Там сейчас даже сесть негде – все занято. Поговорить по человечески не дадут.
Говорить нам больше не о чем. Я механически открываю «Солярис» – я читал его перед приходом мамы. Прочитываю полстраницы. Мама недовольно говорит:
– Ты что, книжку читаешь? Тебе со мной и говорить не о чем?
Я закрываю книгу и смотрю на нее. Она улыбается и обнимает меня. Я молчу.
* * *Вечером сижу в коридоре и смотрю телевизор. Рядом еще человек десять. По телевизору – бразильский сериал. Я не видел ни одной предыдущей серии, и не знаю, о чем речь, но мне надоела палата, надоели соседи, и я просто хотел куда-нибудь сбежать.
На посту медсестры начинает звонить телефон – один гудок за другим: значит, междугородный звонок. Толстая тетка в спортивных штанах, обтягивающих ее зад так плотно, что пропечатываются контуры трусов, вскакивает и бежит к посту.
– Ес, хэллоу май дарлинг, – орет она в трубку. Народ поворачивает головы в ее сторону.
– Ес. Ес. Ай ноу. Ес, – продолжает она орать, потом надолго замолкает: слушает. Ей лет тридцать пять, и у нее нелепая завивка на выбеленных волосах.
– Ай мис ю, ай нид ю, ай лов ю, – орет она и кладет трубку. На место не возвращается, а уходит в свою палату на другом конце коридора.
– Вот выйдет замуж за своего голландца, вылечится там, и будет жить «тип-топ», а мы будем тут всю жизнь париться. Так ведь? – говорит тощая некрасивая тетка. Никто ей не отвечает.
* * *Меня вызывают на иглоукалывание. Врача еще нет – она приходит три раза в неделю из другой больницы, и сейчас опаздывает. Я лежу на кушетке в полутемной комнате. За неплотно прикрытой дверью разговаривают медсестры.
– …а он еще и орет. Понимает ведь, на какую зарплату здесь люди работают, но все туда же.
– Уйти бы в частную поликлинику: там и зарплата, и условия человеческие, а здесь…
– Как ты уйдешь? Везде нужен блат, а раз нет блата, то будем здесь киснуть, и нет никому до нас дела.
Поэтесса сегодня выписалась. Ее никто не встречал, и она шла к остановке одна, в той же черной куртке и черных спортивных штанах, с сумкой через плечо.
Входит врач – еще довольно молодая, с усталым лицом.
– Здравствуйте.
– Добрый вечер.
– Как самочувствие?
– Как обычно.
Она моет руки, достает иголки и начинает втыкать их мне в лоб, переносицу, за уши. Это неприятно, но я уже привык. Она заканчивает и куда-то уходит. Я открываю глаза и смотрю на тусклый потолок.
* * *Меня выписали. Я иду от здания больницы к остановке мимо витрин, безвкусно украшенных к Новому году, до которого еще полмесяца. Несколько дней назад я нашел под креслом в фойе скомканный листок из тетради в клеточку. На нем было стихотворение. Не знаю, кто его написал – Поэтесса или девушка в майке с Кобэйном или кто-то еще.
«Светлый путь»[21]
На экране телевизора в углу вагона – фильм «Красная жара». Американцы в форме наших ментов говорят по-русски с корявым акцентом. В другом углу – еще один телевизор, на него смотрят те, кто сидит напротив. Окна занавешены серыми пыльными шторами.
Хозяин видеосалона, чувак в обрезанных джинсах, без майки идет по вагону, собирает деньги.
Пожилая тетка говорит:
– Не буду я платить, я села, потому что в тех вагонах сидячих мест нет. Я вообще туда не смотрю.
– Меня не волнует, смотришь ты, или нет. Раз села, то давай плати, а то выкину из вагона – пойдешь пешком по шпалам.
Тетка лезет в сумку, достает смятые рубли.
Я сую пацану трешку и рубль, говорю:
– За двоих.
Папа дремлет, прислонив голову к стене.
Я спрашиваю у тетки:
– А какая следующая станция?
– Каролино-Бугаз.
Толкаю папу в плечо.
– Сейчас наша, выходим.
Он снимает с полки чемодан, я беру сумку.
На экране у Шварца спрашивают:
– А вы чем обычно расслабляетесь?
– Водкой.
У здания станции – старый «пазик». Папа спрашивает водилу:
– До базы отдыха «Светлый путь» не довезете?
– «Светлый путь»? Вообще я еду в «Строитель», но это рядом. Могу и вас докинуть. Сколько дадите?
– А сколько вы просите?
– Ну, десятку, хотя бы.
– Мы от Одессы, с видеосалоном за столько доехали. Давай хотя бы за пятерку.
– Ладно, садитесь. Сейчас еще подождем троих в «Строитель»…
Автобус трясется на дороге из бетонных плит. По левой стороне – бараки баз отдыха, за ними – море. У бараков с криками носятся дети, ходят загорелые до черноты дядьки и тетки.
Папа выбрасывает бычок в окно, говорит:
– Я как услышал название базы отдыха, долго смеялся. Думал – есть чувство юмора у тех, кто названия придумывает. Потом сказали, что есть колхоз такой – «Светлый путь», и это его база отдыха, потому и название такое.
Я спрашиваю:
– Что, там одни колхозники будут?
– Вряд ли. Им никуда ездить не надо, у самих море под боком. А база – это чтоб денег заработать, путевки вон нам на завод дали. Мы раньше арбузы у них покупали по дешевке – по двадцать копеек за килограмм, а в этом году уже все – цены поднялись, теперь по пятьдесят, почти как в овощном.
Выпрыгиваем из автобуса. За металлической оградой – два двухэтажных корпуса, крытых шифером. К одному приделана вывеска «б/о Светлый путь». Между корпусами – проход к морю. У двери с надписью «Администрация» толпятся несколько человек, на асфальте стоят чемоданы и сумки. Худой мужик в голубой расстегнутой тенниске улыбается и кричит папе:
– А вот и Николаич! А я в профкоме спрашиваю – кто еще будет из наших? Они говорят – Семенов с техотдела. А помнишь, как мы в восемьдесят восьмом отдыхать от завода ездили? Тоже под Одессу, только со стороны Николаева. Жили в палатках, и каждый день – дождь… Помнишь?
Папа подходит к мужику, жмет его руку.
– Конечно, помню. Такое, Костя, не забывается.
– Ты с пацаном приехал? И я тоже со своим, и с Любой.
Рядом стоит толстая тетка в старомодном летнем платье в горошек и соломенной шляпе. Ноги у нее белые, с выпершими венами.
– Игорь! – орет Костя. – Я тут тебе друга нашел, иди познакомься.
Пацан примерно моего года курит, облокотившись на ограду. Он в синих спортивных штанах и тенниске «Lacosta» в красно-черную полоску, выше меня сантиметров на десять.
Пацан поворачивается и подмигивает мне. Я подхожу, мы жмем руки.
– Я – Игорь. Ты слышал, короче.
– А я – Сергей.
– Ты где живешь, на Рабочем?
– Да.
– А я – на КСИ. Враги, короче. – Игорь улыбается. Половина переднего зуба у него отколота. – Но это херня, здесь не до того. Все будем с местными крестами махаться.
– А они что, полезут?
– Ясен пень, полезут. – Он кидает бычок под ноги, сплевывает. – Ты учишься или работаешь?
– Поступил учиться. В машиностроительный.
– А-а, ученый будешь, значит. А я в тридцать третьем училе, на автокрановщика. Последний курс остался. Ты с семьдесят четвертого года?
– Да.
– Ну и я тоже. Слушай анекдот. Идет мужик по улице. Остановится – харкнет и говорит, типа – петь я им еще буду, петь я им еще буду. Потом еще остановится, харкнет – и опять – петь я им еще буду. Подходит второй – что такое, типа? А вот доколупались придурки и говорят – спой нам или мы тебе за щеку дадим. Петь я им еще буду…
Папа махает мне, я подхожу. Он обнимает меня за плечи и негромко говорит:
– Соцков этот Костя предлагает нам с ними в одной комнате… Здесь комнаты все, в основном, на четыре человека, и можно поставить пятую кровать…
– А двухместных что – нет?
– Есть пару штук, но только для блатных. Давай, может, с ними, а то как подселят кого-нибудь… И тебе веселее будет с этим Игорем. Ну что?
– Ладно, давай.
Директор базы ведет нас в комнату. Он без рубашки, в светлых штанах, над ремнем торчит резинка трусов. Мы идем по скрипучим доскам мимо дверей комнат. На ржавых перилах сушатся купальники и плавки.
Директор открывает ключом дверь, крутит ручку старого черного выключателя. Загорается лампочка без абажура, вокруг нее летают мошки.
Пол в комнате засыпан песком, вдоль стен – железные кровати с тюфяками и подушками в пятнах.
– Ну, располагайтесь, не буду вам мешать. Пятую кровать сейчас принесем, – говорит директор и выходит из комнаты.
Игорь прыгает на кровать у окна.
Идем с Игорем вдоль баз. Он напевает:
– «Россия», «Космос» и «Континенталь»…
Навстречу – две девушки в вареных польских шортах и майках «Chanel». Игорь подмигивает им. Одна, с длинными светлыми волосами, улыбается. Мы идем дальше.
– Я вчера в такое время был уже в ауте, – говорит Игорь. – Сначала шахнули с батькой по две пива, потом я к мужикам подсел – тоже в Одессу ехали. Мы с ними водочки, все чики-чики. Херово, что мамаша поехала – будет мозги ебать. С батькой мы это… поймем друг друга, короче. Ладно, пошли назад – нечего тут ловить, надо посмотреть, что на своей базе, какие там пилы, а то пока будем еблом щелкать, всех разберут.