Мы еще пошутили о чем-то, а потом я пошел к журнальному столику и пересчитал книги. Шесть. Хорошо. Шесть бьет звериную шерсть, как шутил когда-то Н. Проверил, на месте ли ключ. Конечно, он был, где положено — в ящике стола, как же иначе? Один ключ. Хорошо это или плохо? И вот остался он один… вот так-то. Может, бессвязно, зато есть над чем задуматься.
Выходя из комнаты, я вспомнил, что на столике кроме книг лежали и журналы. Вернулся и пересчитал их тоже. Семь! «Пипл» с Брэдом Питтом на обложке отправился в мусорную корзину.
А что такого-то? Если мне от этого спокойнее, не все ли вам равно? В конце концов, это всего лишь Брэд Питт!
Ну а если станет хуже, проконсультируюсь с Дж. серьезно. Торжественно обещаю. Выпишет мне габапентин, и все пройдет. Строго говоря, это антиконвульсант, зато есть данные, что помогает в случаях, сходных с моим. Конечно…
3 августа 2007
Кого я пытаюсь обмануть? Случаев, сходных с моим, нет и быть не может. И габапентин не помогает. Мертвому припарка.
А вот счет помогает. Удивительно, как он меня успокаивает. И еще кое-что. Ключ лежал не в том углу ящика стола! Я не знал об этом, просто догадался. К интуиции нельзя относиться наплевательски! Передвинул ключ. Стало лучше. Положил второй ключ — от сейфа — в противоположный угол. Похоже, уравновесил их. Шесть бьет шерсть, два — всему голова. Шутка! Здоровый сон прошлой ночью. Нет-нет. Кошмары! Андроскоггин на закате. Алая рана. Утроба. Мертворожденный.
10 августа 2007
Там творится что-то неладное. Восьмой камень слабеет. Нет смысла убеждать себя в обратном, каждый нерв — каждая клетка моего тела!!! — вопит об этом. Считаю книги (и обувь тоже; да-да, Н. догадался, и нечего насмехаться над этим), помогает. Правда, не лечит КОРЕНЬ ЗЛА. Расставляю все по диагонали, только и это не особенно помогает. Хотя с другой стороны…
Взять, к примеру, хлебные крошки. Укладываешь их в линию лезвием ножа… или сахар, рассыпанный полоской на столе. ХА! А как сосчитать, сколько их, этих крошек? Кристалликов сахара? Много, слишком много! Не сосчитать!
Пора прекратить это. Еду туда. Возьму фотоаппарат.
11 августа 2007
Тьма. Боже всемилостивый. Почти абсолютная тьма. И еще что-то.
Во тьме был глаз.
12 августа
Видел ли я? На самом деле? Не знаю. Кажется, видел. Точно не знаю. Написал семнадцать слов. Двадцать будет лучше.
19 августа
Хотел позвонить Дж., рассказать, что со мной происходит. Уже взял трубку, потом передумал, положил ее. А что я ему скажу? К тому же 1-207-555-1863 = 11. Злое число. Габапентин почти не помогает, а вот валиум — да. Кажется… Главное — не принимать слишком долго.
16 сент.
Был в Моттоне. Весь в поту. Трясет. Зато теперь их восемь. Я все исправил. Я! Исправил! ВСЕ! Боже. Ведь…
Но!
Я не смогу так жить все время.
Зато я — ЗАТО Я УСПЕЛ КАК РАЗ ВОВРЕМЯ. ОНО УЖЕ ГОТОВО БЫЛО ВЫБРАТЬСЯ. Врата держат до определенного момента, потом требуется вызов врача. Шутка. Моя.
Я видел глаз. Трехстворчатый, как и говорил Н. Ни в этом мире, ни в этой вселенной нет ничего подобного.
Он прогрызает себе путь.
Я не смирюсь. Сначала безумие Н. пустило корень в моей психике (гниловатый корешок, как я шучу), и он стал расти, рвать душу на части; пророс другой корень, третий; закрепился ствол. Они раздирают меня, раздирают мое…
Но!
Я видел своими глазами. Рядом с нашим миром есть другой. Чудовища и боги.
МЕРЗОСТНЫЕ БОГИ!
Остался один вопрос. Убью себя, тогда что? Если все — фантазия, мучениям конец. А если все происходит не только в моем воображении? Восьмой камень укрепится. По крайней мере до тех пор, пока кто-нибудь — следующий «ХРАНИТЕЛЬ» — не сунет нос на поле Аккермана и не увидит…
Гм-м… А самоубийство — не самый плохой исход!
9 октября 2007
В последнее время — заметные улучшения. В голове не звучат чужие мысли. Два дня назад, когда я последний раз ездил на поле Аккермана, опасения оказались напрасны. Камней, крепких, как мироздание, было восемь. В небе кружила ворона. Она сделала крюк, чтобы не пролетать прямо над камнями, зато она летала над полем! Дас ист фантастиш! (Шутка.) Я стоял с фотоаппаратом на шее (да, не любят тутошние камни фотографироваться… Н. был прав, у меня тоже ничего не получилось. Радон?), стоял в том месте, где дорога теряется в траве, и думал: ну как мне могло привидеться, что их было семь? Должен признаться, что сосчитал шаги, пока шел к машине (путь кончился нечетным шагом у двери, поэтому я еще походил вокруг) — ясно, что такие симптомы быстро не проходят. Они словно судороги в сознании — сжимают и долго не отпускают. Все-таки может быть…
Смею ли я надеяться, что станет лучше?
10 октября 2007
Конечно, есть и другое объяснение; иногда я с ужасом размышляю над ним. А вдруг Н. был прав насчет солнцестояний? Одно прошло, и скоро настанет другое. Закончилось летнее, впереди — зимнее. Если это так, то хорошо, правда, ненадолго. Если эти симптомы, эти «судороги» начнутся следующей весной… а потом — другой год, и опять весна…
Я не вынесу, вот и все.
А теперь еще этот глаз. Не могу отделаться от мыслей о нем — Глаз, плывущий в абсолютной тьме.
И что-то там еще виднеется.
КТХУН!
16 ноября 2007
Восемь. И всегда было восемь. Теперь я знаю точно. Поле лежало в тишине, покрытой осенней увядшей травой, голые деревья прижались к подножию холма. Под тяжелым небом — стальная гладь Андроскоггина. Мир замер в ожидании снега.
Но самым прекрасным подарком была птица! Она сидела, нахохлившись, на одном из камней.
ПТИЦА!
Уже по дроге в Льюистон я осознал, что даже не пересчитал шаги к машине.
Подведем итоги. Насколько я теперь понимаю, я подцепил «простуду» от одного из моих пациентов, и она потихоньку проходит. Кашля уже нет, насморк почти прошел.
И как я раньше этого не понял.
25 декабря 2007
Рождественский вечер я провел с Шейлой и ее семьей — поужинали вместе, обменялись подарками. Дон с Сетом пошли в церковь, на процессию со свечами (у добрых прихожан волосы встали бы дыбом, узнай они о языческих корнях этого ритуала), а Шейла сжала мою ладонь и сказала:
— Ты вернулся. Как хорошо. Я так боялась!
Да, родных и близких не обманешь. Это доктор Дж. мог что-то заподозрить, Шейла все видела. Милая Шейла.
— Этим летом и осенью у меня был сложный период, — ответил я. — Я бы сказал, духовный срыв.
Срыв-то, скорее, был душевный. Когда человек надолго задумывается о том, что мировосприятие — это лишь вуаль, за которой кроются жуткие чужие миры, происходит душевный срыв.
Далекая от таких абстрактных идей, Шейла пояснила:
— Я боялась, что у тебя рак, Джонни. Остальное — ерунда.
Милая Шейла! Рассмеялся и обнял ее.
Потом, когда мы убирали на кухне после праздничного ужина (попивая эг-ног), я спросил, не помнит ли она, почему мы в детстве называли мост Бейл — «Убей-мостом». Сестра наклонила голову набок и рассмеялась.
— Это все твой дружок выдумал. Помнишь? В которого я была влюблена.
— Чарли Кин, — ответил я. — Не видел его черт знает сколько времени, разве что по телевизору. Бедолага изображает из себя доктора Айболита.
Она в шутку шлепнула меня по руке.
— Завидуют молча. Ну да ладно. Помню, мы раз удили рыбу с того моста, ма-а-аленькими такими удочками. Чарли перегнулся через перила и говорит: «А знаете, если с этого моста загреметь, то насмерть точно расшибешься. Убей-мост». И так нам стало смешно, хохотали как полоумные. Ты разве не помнишь?
Потом я вспомнил. Мост Бейл стал Убей-мостом с того самого дня. И Чарли — добрая душа — тогда точно подметил: ручей Бейл неглубок под мостом. Потом он, конечно, впадает в глубокий Андроскоггин — может, точку слияния даже видно с поля, я как-то не обратил внимания. Андроскоггин течет к морю. Один мир ведет к другому, и каждый из них прячется глубже предыдущего; такое устройство заложено в природу всего сущего на земле.
Вернулись Дон и Сет, оба мужчины Шейлы, большой и маленький, оба запорошены снегом. Мы обнялись, попрощались, и я покатил домой, слушая рождественские песни. Я уже давно не был так счастлив.
Думаю, эти записи… этот дневник… эту хронику несостоявшегося безумия (я ведь почти сошел с ума, стоял в двух шагах от края пропасти) пора прекращать.
Слава тебе, Господи; а меня — с Рождеством!
1 апреля 2008
Сегодня день дурака, и в дураках остался я. Приснилось поле Аккермана. Голубое небо над темно-синей рекой, талый снег и первая травка зеленеет и пробивается сквозь белые полосы. И опять стоят семь камней. И опять тьма сгущается в круге. Ее пока немного — так, темная клякса, однако клякса вырастет, если не принять мер.
Проснувшись, пересчитал книги. Шестьдесят четыре. Хорошо. Четное, и можно делить, пока не дойдешь до единицы. Интересно, надо взять на заметку. Счет не помог. Рассыпал кофейные зерна на кухонном столе. Выровнял в диагональ. Стало лучше — пока. Все равно надо ехать, устраивать осмотр. Мандражировать некогда. Оно начинается снова.
Снег почти сошел, приближается летнее солнцестояние (еще не высоко над горизонтом; уже поднимается), и все начинается опять.
Я как…
Боже, помоги мне. Я как пациент, у которого была ремиссия, и вот, проснувшись как-то утром, он обнаруживает здоровенный жирный сгусток в подмышке.
Я не могу больше.
Я должен еще.
[Позже]
На дороге еще лежал снег, тем не менее я добрался до П.А. Оставил машину на кладбищенской парковке и пошел пешком. Камней было всего семь, Как и во сне. Взял фотоаппарат, посмотрел в видоискатель. Снова восемь. Восемь — пощады просим. Восемь — и враг с носом. Вот и хорошо.
Для всего мира хорошо.
А вот для доктора Бонсана — не очень.
Все это начинается опять; мой разум стонет от боли и предчувствия.
Боже, пожалуйста, спаси меня от этого кошмара.
6 апреля 2008
Как долго семь камней не хотели превращаться в восемь сегодня! А сколько еще всего предстоит делать… Считать, расставлять по диагонали — нет, не ставить по местам, как говорил Н., а выравнивать, вот что мне предстоит. Это символ, как причастие хлевом и виной.
Как я устал. А до солнцестояния еще так далеко.
Оно только набирает силу, а солнцестой так далеко.
Почему Н. не убил себя до того, как пришел ко мне? Экоистичная твар.
2 мая 2008
Думал, в этот раз мне конец. Думал, оно меня убьет. Или сведет с ума. Я уже сошел с ума? Боже, да откуда мне знать. И Бога нет, не может быть никакого Бога перед ликом этой тьмы. И глаз, ГЛАЗ, что вперился в меня оттуда. Там что-то еще…
ТВАРЬ С ГОЛОВОЙ-ШЛЕМОМ. ОТПРЫСК ЖИВОЙ БЕЗУМНОЙ ТЬМЫ.
Я слышал голоса. Голоса из глубины каменного круга, из самого сердца тьмы. Я все же сделал восемь из семи, хотя на это ушло много много много много много времени. Много расмотрел в фот; кружил, считал шаги; увеличил круг до шестидесяти четырех шагов, и тут все кончилось, слава богу. «Шире и шире кружась…» — Ейц! Взглянул вверх. Огляделся. Его имя вплелось в каждый кустик сумаха, в ветви каждого дерева у подножия проклятого холма: Ктхун! Ктхун! Ктхун! Ктхун. Глаза б мои не видели! Смотрю вверх, и там нет упокойствия: облага выстроились в голубом небе: КТХУН. Смотрю на реку, а она упирается в поле острым шевроном: К. Как в «Ктхун».
Как спасти такой мир? Неужели все это — правда?
Не праведливо!!!!!!!!
4 мая 2008
Закрою ли я дверь убив себя
Наступит покой, пусть даже венное забвечие
Поеду туда снова. На сей раз не до конца. Только до Убей-моста.
Там неглубоко. Дно каменистое.
Лететь футов тридцать.
Не самое хорошее число, ну так что ж
Если загреметь с этого моста то точно убьешься
Убьешься
Из головы не идет трехстворчатый глаз
Тварь с головой-шлемом
Визжащие лица на камне
КТХУН!
[Здесь заканчивается рукопись доктора Бонсана]
5
Второе письмо
8 июня 2008
Дорогой Чарли!
Ты ничего не ответил на первое письмо с рукописью Джонни, и это очень хорошо. Пожалуйста, не читай моего последнего письма, а если бумаги, которые были с ним, остались, сожги их немедленно. Так хотел Джонни, а волю усопшего надо исполнять.
Я убеждала себя, что доеду только до Убей-моста, чтобы посмотреть на место, где мы провели беззаботное детство; место, где он покончил с жизнью, когда беззаботные времена прошли. Я пыталась убедить себя, что этим я поставлю точку (так сказал бы Джонни). Все обернулось не так, мной правило то сознание, которое лишь прикрывается, как вуалью, моим сознанием. То сознание, где все мы — Джонни это прекрасно знал — так похожи. Иначе с чего бы мне брать с собой ключ? Просто он лежал на своем месте, в кабинете. Не в том ящике, где я нашла рукопись, а в верхнем, над замочной скважиной. Рядом с другим ключом — «для выравнивания», как он и сказал.
Послала бы я тебе ключ вместе с рукописью, если б нашла их в одном месте? Не знаю. Правда, не знаю. Хотя в общем-то я рада тому, как все сложилось. Потому что ты мог бы захотеть туда съездить. Тебя могло бы потащить простое любопытство или что-нибудь еще. Что-то посильнее.
А может, все это чушь. Может, я только потому взяла ключ, поехала в Моттон и нашла дорогу, что я та, кем назвала себя в первом письме: дочь Пандоры. Откуда мне знать? Н. не знал. И мой брат тоже не знал; не знал до самого конца. Он ведь всегда говорил: «Я — профессионал, мне можно, а вы даже не пытайтесь проделать это дома!»
В любом случае не беспокойся обо мне, со мной все в порядке. А если и нет, считать я умею. У Шейлы Леклер — один муж и один ребенок. У Чарли Кина — во всяком случае, согласно «википедии» — одна жена и три ребенка. А значит, ты можешь потерять больше, чем я. И кроме того, я, может, все так же в тебя влюблена.
Ни при каких обстоятельствах не приезжай сюда.
Продолжай выступать в своих программах об ожирении, злоупотреблении лекарственными препаратами, инфарктах у мужчин моложе пятидесяти и прочих нормальных явлениях.
Если ты не читал рукописи (я хотела бы надеяться, что это так; честно говоря, сомневаюсь — у Пандоры наверняка были и сыновья), не вскрывай конверта, хорошо? Отнеси это на счет того, что у женщины истерика в связи с неожиданной потерей брата.
Там ничего нет.
Просто камни.
Я своими глазами видела.
Клянусь, там ничего нет, поэтому держись отсюда подальше.
6
Газетная статья из честермиллского «Демократа», от первого июня 2008 года
ЖЕНЩИНА ПРЫГНУЛА С МОСТА, ПОВТОРИВ САМОУБИЙСТВО БРАТАМОТТОН — После того как известный психиатр Джон Бонсан совершил самоубийство, прыгнув с моста нал Бейл-Ривер в небольшом городке Центрального Мейна немногим более месяца назад, его сестра, Шейла Бонсан. по словам друзей, была расстроена и подавлена. Ее муж, Дональд Леклер, рассказал нам. что женщина была «опустошена». Хотя никто, добавил он, не ожидал, что она замышляет самоубийство.
Однако так оно и было.
Как сообщил окружной коронер Ричард Чепмен. Шейла не оставила предсмертной записки, тем не менее все признаки самоубийства налицо.
Женщина припарковала машину на безопасном удалении от проезжей части на обочине у моста со стороны Харлоу. Автомобиль был заперт, сумочка лежала на пассажирском сиденье, водительское удостоверение — на сумочке. Далее он сказал, что туфли мадам Леклер были аккуратно поставлены у ограждения моста. Чепмен добавил, что вскрытие установит причину смерти — был ли то удар о каменистое дно или попадание воды в легкие.
Помимо мужа, у Шейлы Леклер остался семилетний сын. Дату погребения укажут позже.