Привратник осторожно приоткрыл дверь, чтобы впустить ее.
? Это вы, мэм? — спросил он, глубоко вздохнув, и чуть увеличил проход, но все равно не открыл дверь полностью. Маргарет вошла. Он поспешно закрыл дверь на засов позади нее.
? Кажется, народ идет сюда? — спросил он.
? Я не знаю. Происходит что-то необычное.
Она пересекла двор и поднялась по ступенькам к входной двери. Вокруг не раздавалось ни звука: не работал паровой молот с грохотом и пыхтением, не было слышно стука машин или громких, перекрикивающих друг друга, голосов рабочих — ничего, кроме далекого, нарастающего ропота возмущения.
Глава ХХII
Удар и его последствия
«Работы мало, хлеб подорожал,
И жалованья не хватает.
Толпа ирландцев вместо нас
Работу нашу выполняет».
Эбенезер Эллиотт «Пир смерти», из сборника «Стихи против хлебных законов»
Маргарет провели в гостиную. Сегодня комната выглядела буднично: диваны и кресла вновь застелили покрывалами. Окна из-за жары были распахнуты, а жалюзи — опущены. Приглушенный, мрачный свет, отраженный от мостовой, отбрасывал причудливые тени и, в сочетании с верхним зеленоватым светом, придал лицу Маргарет бледный и изнуренный вид. Она села и стала ждать. Никто не приходил. Ей казалось, что ветер доносит далекий шум множества голосов, хотя ветра не было. Иногда этот шум совсем затихал.
Наконец пришла Фанни.
? Мама скоро спустится, мисс Хейл. Она попросила меня извиниться перед вами. Возможно, вы знаете, что мой брат привез рабочих из Ирландии, и это рассердило жителей Милтона, будто он не имеет права нанимать рабочих там, где хочет. А эти глупые несчастные людишки отказались работать на него. Они запугали своими угрозами бедных голодных ирландцев, поэтому нам пришлось поселить их на фабрике. Они все томятся в верхнем цеху, вынуждены даже спать там, чтобы оградить себя от этих грубиянов, которые сами не работают и им не дают работать. Мама заботится об их пропитании, а Джон успокаивает их — некоторые женщины плачут, хотят вернуться. А, вот и мама!
Миссис Торнтон вошла с выражением мрачной суровости на лице, и Маргарет поняла, что пришла в неподходящее время. Если бы ранее миссис Торнтон сама не предложила помощь, Маргарет не решилась бы сейчас заговорить. Миссис Торнтон нахмурилась, поджала губы, слушая, как Маргарет рассказывает о тяжелом состоянии матери и о совете доктора Дональдсона достать водный матрас, чтобы больная смогла отдохнуть. Маргарет замолчала. Миссис Торнтон не отвечала. Потом она вздрогнула и воскликнула:
? Они у ворот! Позови Джона, Фанни! Вызови его с фабрики! Они у ворот! Они сломают их! Позови Джона, я говорю!
И в этот момент нарастающий шум, к которому она прислушивалась вместо того, чтобы выслушать просьбу Маргарет, раздался у самой стены. Усиливающийся гул разъяренных голосов бушевал за тонкой деревянной преградой, и она сотрясалась от ударов невидимой обезумевшей толпы, которая таранила ее своими телами и отступала только затем, чтобы нанести новый, более сильный удар. Крепкие ворота сотрясались, как тростинки от сильных порывов ветра.
Женщины собрались у окон. Миссис Торнтон, прислуга, Маргарет — все были здесь. Фанни вернулась, пронзительно крича, как будто ее преследовали по пятам, и, рыдая, бросилась на диван. Миссис Торнтон высматривала в окно сына, который все еще находился на фабрике. Он вышел, взглянул на бледные от страха лица ирландцев и улыбнулся, ободряя их, прежде чем закрыть дверь фабрики. Потом он попросил одну из женщин спуститься и открыть дверь, которую Фанни, обезумев от страха, заперла за собой. Миссис Торнтон спустилась и сама вынула засов. Услышав хорошо знакомый голос, взбешенные люди за стеной словно почуяли запах крови. До сих пор они молчали — им требовалась вся их сила, чтобы сломать тяжелые ворота. Но теперь, услышав голос хозяина во дворе фабрики, они издали такой нечеловеческий рев, что даже миссис Торнтон побледнела от страха. Мистер Торнтон, вошедший в комнату вслед за ней, выглядел возбужденным. Его глаза блестели, и выражение гордого пренебрежения сделало его лицо мужественным и благородным, если не красивым. Маргарет всегда боялась, что мужество покинет ее в критической ситуации, и она окажется трусихой. Но сейчас, когда у нее были все основания бояться, она забыла о себе и чувствовала только глубокую, до боли, сопричастность этому моменту.
Мистер Торнтон подошел к ней:
? Мисс Хейл, мне жаль, что вы посетили нас в такой неподходящий момент, когда вы можете подвергнуться опасности. Мама! Не лучше ли тебе пройти в дальние комнаты? Я не уверен, что они не пройдут с Пиннерс Лейн в конюшенный двор. Но если так случится, вам будет безопаснее там, чем здесь. Иди, Джейн! — сказал он, обращаясь к старшей служанке. И та ушла следом за другими слугами.
? Я останусь здесь! — ответила его мать. — Я останусь там, где ты.
И на самом деле, отступление в дальние комнаты было бесполезным. Толпа окружила служебные постройки с тыла, ее ужасный угрожающий рев был слышен позади дома. Слуги поднялись на чердак с криками и плачем. Мистер Торнтон презрительно улыбнулся, услышав их. Он взглянул на Маргарет, стоящую у ближайшего к фабрике окна. Ее глаза блестели, щеки раскраснелись, губы заалели. Почувствовав на себе его взгляд, она повернулась к нему и задала вопрос, который давно ее беспокоил:
? А где бедные рабочие, которых вы привезли? Там, на фабрике?
? Да! Я оставил их в маленькой комнате, у дальнего пролета лестницы, и просил не сбегать вниз, если они услышат, как толпа ломает двери фабрики. Но рабочим не нужны ирландцы, им нужен я.
? Когда здесь будут солдаты? — спросила миссис Торнтон тихим, но твердым голосом.
Он достал часы и что-то посчитал в уме:
? Полагаю, что Уильямс ушел сразу же, как только я послал его, и, если ему не пришлось прятаться от толпы, они прибудут через двадцать минут.
? Двадцать минут! — воскликнула миссис Торнтон. Впервые в ее голосе послышался ужас.
? Мама, немедленно закрой окно, — потребовал мистер Торнтон. — Ворота не выдержат еще одного такого удара. Закройте это окно, мисс Хейл.
Маргарет закрыла свое окно, а затем подошла помочь миссис Торнтон, у которой дрожали пальцы.
По той или иной причине шум на улице внезапно затих. Миссис Торнтон взглянула на лицо сына, будто хотела услышать от него, к чему теперь готовиться. На его лице не было ни страха, ни надежды — лишь застывшее, словно маска, высокомерное пренебрежение.
Фанни поднялась:
? Они ушли? — спросила она шепотом.
? Ушли?! — ответил он. — Слушай!
Она прислушалась. Они все услышали долгий, нарастающий вдох. Скрип медленно поддающегося нажиму дерева. Затем — грохот упавших тяжелых ворот. Фанни встала, шатаясь, сделала один-два шага к матери и упала к ней на руки в приступе слабости. Миссис Торнтон подняла ее с силой, которая была не столько физической, сколько силой воли, и увела из комнаты.
? Слава Богу! — сказал мистер Торнтон, увидев, что они уходят. — Не лучше ли вам подняться наверх, мисс Хейл?
Губы Маргарет произнесли «Нет!», но он не услышал, что она говорит, ее голос заглушил топот бесчисленных ног у самой стены дома и свирепый хор грубых, разъяренных голосов, словно рычащих от удовлетворения, более ужасный, чем сердитые крики несколько минут назад.
? Не беспокойтесь! — сказал он, желая приободрить ее. — Я очень сожалею. Вас, должно быть, напугал этот беспорядок. Но это скоро закончится: еще несколько минут — и солдаты будут здесь.
? О, Боже! — внезапно вскрикнула Маргарет. — Там Баучер. Я узнаю его, хотя его лицо искажено яростью, он пытается пробраться вперед, смотрите, смотрите!
? Кто этот Баучер? — спокойно спросил мистер Торнтон, подходя ближе к окну, чтобы посмотреть на человека, привлекшего внимание Маргарет. Как только толпа увидела мистера Торнтона, она издала вопль, в котором не было ничего человеческого — это был голодный рык какого-то ужасного, дикого чудовища, требующего пищи. Даже мистер Торнтон отступил назад, потрясенный силой ненависти, которую он вызвал.
? Пусть вопят! — сказал он. — Еще пять минут… Я только надеюсь, что мои бедные ирландцы не сойдут с ума от такого дьявольского шума. Будьте мужественны еще пять минут, мисс Хейл.
? Не бойтесь за меня, — поспешно сказала она. — Но что будет через пять минут? Разве вы не можете ничего сделать, чтобы успокоить этих бедняг? Ужасно их видеть в таком состоянии.
? Скоро здесь будут солдаты, они образумят их.
? Образумят! — воскликнула Маргарет. — Как образумят?
? Так, как можно образумить людей, которые превратились в диких животных. О, Боже! Они идут к фабрике!
? Мистер Торнтон, — сказала Маргарет, дрожа от обуревавших ее чувств, — немедленно спуститесь к ним, если вы не трус. Идите и поговорите с ними, как мужчина. Спасите этих бедных ирландцев, которые из-за вас оказались в ловушке. Поговорите с вашими рабочими, как с людьми. Поговорите с ними по-доброму. Не позволяйте солдатам прийти и перебить этих обезумевших бедняг, словно животных. Я понимаю, каково им. Если у вас есть мужество и благородство, выйдете и поговорите с ними, лицом к лицу.
Мистер Торнтон повернулся и смотрел на нее, пока она говорила. Его лицо потемнело. Услышав ее слова, он сжал зубы.
? Я пойду. Возможно, мне придется попросить вас проводить меня до дверей и запереть за мной дверь. Моей матери и сестре понадобится эта защита.
? О! Мистер Торнтон! Я не знаю, я, может быть, ошибаюсь… только…
Но он уже ушел. Он был внизу в холле и отпер входную дверь. Все, что Маргарет могла теперь сделать — последовать за ним и запереть дверь. Потом она снова поднялась наверх, потрясенная и с тяжелым сердцем. Она снова заняла место у дальнего окна. Мистер Торнтон стоял на ступеньках внизу, она поняла это по направленным на него тысячам озлобленных глаз. Но она не могла ни видеть, ни слышать ничего, кроме ропота дикого удовлетворения, прокатившегося по толпе. Она шире распахнула окно. Многие в толпе были всего лишь мальчишками, злыми и неразумными, злыми от своего неразумия, другие были мужчинами — голодными, как волки, жаждущими добычи. Она знала, как они стали такими. Они были такими же, как Баучер, у них так же дома голодали дети. Они были готовы на что угодно, лишь бы добиться повышения жалования и теперь были взбешены сверх меры, обнаружив, что хозяин привез ирландцев, чтобы лишить их малышей хлеба. Маргарет все это знала. Она прочитала это по лицу Баучера, полному безнадежного отчаяния и искаженному яростью. Если бы мистер Торнтон поговорил с ними, позволил им услышать себя… Ей казалось, что это было бы лучше, чем противостояние бешеного стука их сердец и его каменного молчания. С его губ не сорвалось ни слова — ни слова злости или упрека. Но, может, он сейчас говорит с ними? Шум моментально стих, стал невнятным, будто под окном была не толпа людей, а стая животных. Маргарет сняла шляпку и наклонилась вперед, чтобы лучше слышать. Но она могла только видеть. Если мистер Торнтон и сделал попытку заговорить, то мгновенный порыв уже прошел, а люди озлобились еще больше. Он стоял, скрестив на груди руки, не двигаясь, словно статуя. Его лицо было бледным от подавляемого волнения. Они пытались запугать его, заставить его отступить. Они подстрекали друг друга, они набирались духа, чтобы совершить насилие. Маргарет интуитивно почувствовала, что через мгновение они зашумят, что первый удар вызовет вспышку ярости среди сотен взбешенных мужчин и безрассудных мальчиков, и тогда жизнь мистера Торнтона окажется в опасности. Их ярость закипит, сметая все барьеры благоразумия. Маргарет увидела, как несколько парней в задних рядах наклонились, чтобы снять свои тяжелые башмаки на деревянной подошве — готовые метательные снаряды. Она поняла, что этой вспышки будет достаточно, и с криком, который никто не слышал, она бросилась из комнаты вниз по лестнице, с силой подняла тяжелый железный засов, широко распахнула дверь и оказалась там, перед лицом этих людей; ее глаза разили их пылающими стрелами укора. Башмаки так и остались в руках тех парней; их лица, такие свирепые минуту назад, теперь казались нерешительными, будто спрашивали, что это значит. Она стояла между ними и их врагом. Она не могла говорить, но протянула к ним руки, силясь восстановить дыхание.
? Не надо насилия! Он один, а вас много, — но ее слова едва ли кто-то услышал, она словно мгновенно лишилась голоса от волнения и могла лишь еле слышно шептать.
Мистер Торнтон отступил в сторону и вышел вперед: он не мог никому позволить встать между ним и опасностью.
? Уходите! — сказала она еще раз (теперь в ее голосе слышалась мольба). — Солдаты уже едут. Идите с миром. Уходите. Все ваши жалобы будут удовлетворены.
? Пусть он уберет своих мерзких ирландцев! — крикнул кто-то из толпы.
? Никогда! — ответил Торнтон.
И мгновенно разразилась буря. Новые выкрики заполнили воздух, но Маргарет не слышала их. Она наблюдала за группой парней, которые заранее вооружились тяжелыми башмаками. Она увидела их движения и поняла, что это значит, поняла, что они хотят сделать. В следующее мгновение они могут обрушиться на мистера Торнтона, которого она заставила выйти на это опасное место. Маргарет думала только о том, как спасти его. Она обвила руками его шею и встала так, чтобы защитить его своим телом. Он попытался стряхнуть ее руки.
? Уходите, — сказал он низким голосом. — Это не место для вас.
? Нет! — ответила она. — Вы не видели того, что видела я!
Если она думала, что ее пол будет защитой, если, зажмурив глаза, она полагала, что отвернулась от ужасной злобы этих людей, надеясь, что прежде чем она снова на них посмотрит, они уже затихнут, задумаются, крадучись уйдут и исчезнут, она ошибалась. Их уже ничто не могло остановить, по крайней мере, некоторые из них зашли слишком далеко. Те, кто руководил бунтом, всегда были беспощадными, жестокими и безрассудными, они не задумывались, к чему может привести кровопролитие. Башмак просвистел в воздухе. Маргарет, словно загипнотизированная, проследила за его полетом — он не попал в цель. Маргарет побелела от страха, но не сдвинулась с места, только уткнулась лицом в плечо мистера Торнтона. Затем повернулась к толпе и снова заговорила:
? Ради Бога! Не причиняйте никому вреда. Вы не знаете, что вы делаете, — она пыталась говорить отчетливо.
Острый булыжник пролетел рядом с ней, оцарапав лоб и щеку. У Маргарет потемнело в глазах. Словно мертвая, она упала на руки мистера Торнтона.
? Ну что, теперь вы довольны?! — крикнул он. — Вы пришли причинить вред невинным людям. Вас сотни — а вы напали на одного человека! А когда женщина пришла к вам и просила ради вашего спасения быть благоразумными, вы трусливо напали на нее. Вы добились своего!
Они молчали, пока он говорил. Они смотрели, широко раскрыв глаза и разинув рты. Тонкая струйка темно-красной крови словно отрезвила их. Те, кто стоял близко у ворот, выскользнули, словно пристыженные дети. Толпа зашевелилась, отступая. Только кто-то один выкрикнул:
? Камень предназначался тебе, но ты спрятался за женщину!
Мистер Торнтон задрожал от ярости. Кровь привела Маргарет в чувство, хотя ее сознание так и не прояснилось. Он осторожно посадил ее на ступеньки, ее голова прислонилась к стене.
? Отдохнете здесь? — спросил он. Не дожидаясь ее ответа, он медленно спустился прямо в середину толпы. — Теперь убейте меня, если вы пришли сюда за этим. Здесь нет женщины, чтобы заслонить меня. Вы можете забить меня до смерти, но вы никогда не заставите меня отменить мое решение, только не вы! — он стоял среди них, скрестив руки, непоколебимо.
Но толпа уже начала отступать к воротам, так же бестолково, как только что выражала гнев. Может быть, мысль о приближении солдат заставила их отступить, или вид девичьего лица — бледного, спокойного и неподвижного, будто мраморного, по которому катились слезы из-под длинных, сомкнутых ресниц. А из раны стекала темная кровь тяжелыми и медленными каплями. Даже самые отчаянные, как Баучер, отступили назад — спотыкались, хмурились и, наконец, ушли, бормоча проклятия хозяину, который стоял, не изменив позы, и смотрел на их отступление. В тот момент, когда отступление превратилось в бегство, он бросился по ступенькам к Маргарет.