Точное описание албанского костюма, приобретенного моим отцом в этой стране… — Байрон писал матери из Превезы:
«У меня есть несколько "magnifiques" [88]албанских костюмов, единственных дорогих вещей в здешних краях. Каждый стоит пятьдесят гиней, и на них столько золота, что в Англии они стоили бы по двести».
Позднее этот костюм Байрон подарил мисс Мерсер Эльфинстоун, которой сделал предложение в 1814 г.; только в 1962 г. наряд был случайно обнаружен и выставлен в музее.
Томас Филлипс(1770–1845) — английский витражный мастер, автор картин на исторические и мифологические сюжеты и, главным образом, портретист.
…лишь когда портрет был передан мне после моего бракосочетания, я узнала, как его утаивали. — Байрон знал, что Аде запрещено видеть его портрет:
«По приезде сюда получил я приглашение побывать на кораблях американской эскадры, где принимали меня со всей любезностью, каковую можно только вообразить, и с излишними, на мой взгляд, почестями. Я нашел, что корабли их красивей наших, щедро оснащены превосходной командой и офицерским составом. Там встретился я и с джентльменами из американцев и дамами их. Перед самым моим уходом одна американская леди попросила подарить ей розу, что была у меня в петлице, дабы, как разъяснила она, увезти в Америку какую-либо память обо мне. Не стоит пояснять, что я воспринял ее комплимент должным образом. Капитан Чонси показал мне американское — весьма изящное — издание моих стихов и пригласил поплыть на своем корабле в Соединенные Штаты, если я пожелаю. Командир эскадры Джонс был столь же любезен и обходителен. После получил я письмо с приглашением позировать в группе американцев для портрета. Не удивительно ли, что в тот же самый год, когда леди Ноэль волей своей запрещает моей дочери на долгие годы видеть портрет своего отца, представители нации, не отличающейся особой любовью к англичанам и не щедрой на лесть, приглашают меня позировать ради моей "портрекатуры", как сказал бы барон Брэдуордин» [89] (издателю Джону Меррею, 26 мая 1822 г., из Монтереро, близ Ливорно).
Глава вторая
Эдмунд Кин(1789–1833) — великий английский актер.
«Только что смотрел Кина в роли Ричарда. Клянусь Юпитером, великий дух! Жизнь — природа — истина без преувеличений и преуменьшений» (дневник, 19 февраля 1814 г.).
Однажды, когда Байрон наблюдал игру Кина, от волнения с ним случились конвульсии.
Дальнейший путь из горного края лежал к морю… — лорд Сэйн и Али движутся навстречу Чайльд-Гарольду.
Саик— быстроходный левантийский парусник.
…невдалеке от развалин Никополя… над бухтой у Акциума — там, где был завоеван и утрачен Древний Мир… —
В сражении при Акциуме (2 сентября 31 г. до P. X.) Октавиан Август разгромил Марка Антония — Клеопатра бежа/га на своих кораблях в Египет — Антоний последовал за ней — на сторону победителя перешла большая часть его флота и сухопутного войска.
Акциуму Байрон посвятил также «Стансы, написанные при проходе мимо Амвракийского залива».
Али, не бывавший ранее на корабле ни при какой погоде, вообразил, что настал его смертный час, — обычный страх свежеиспеченных путешественников, в тот час разделявшийся иными Матросами… —
«Два дня назад я едва не потерпел крушение на турецком военном судне, из-за неопытности капитана и экипажа, хотя буря была вовсе не так уж сильна. Флетчер [слуга] призывал жену, греки — всех святых, а мусульмане — Аллаха; капитан расплакался и убежал вниз, а нам велел молиться богу; на корабле разорвало парус и расщепило грот-рею; ветер крепчал, надвигалась ночь, и нам оставалась одна надежда: добраться до Корфу, французского владения, или же (как патетически выразился Флетчер) "обрести водяную могилу". Я успокаивал Флетчера как умел, но, видя, что все напрасно, завернулся в свой албанский бурнус (необъятно широкий плащ) и улегся на палубе в ожидании худшего. За время моих странствий я научился смотреть на вещи философски, а если бы и не научился, жалобы все равно были бы бесполезны. К счастью, ветер стих и только пригнал нас на материк, на берег Сули…» (матери, 12 ноября 1809 г.).
…лорд Элджин увозил с собой мраморные детища этой прекрасной, несчастливой страны. — Байрон с неутихающим гневом писал об изъятии Томасом Брюсом, седьмым графом Эдджином, скульптур из Парфенона.
Фактотум— доверенное лицо с широким кругом обязанностей.
Королевский Город— город, созданный по королевской хартии или пожалованный ею с получением соответствующих прав.
Чевиот-Хилс— низкогорье между Южно-Шотландской возвышенностью и Пеннинскими горами.
Деоданд— орудие смерти, конфискуемое судом. Традиционно деоданд продавался, и вырученные деньги шли на благочестивые цели; однако чаще виновный должен был сам заплатить сумму, равную стоимости предмета. Закон был отменен только после того, как под определение деоданда попали паровозы. В 1808 г. Скроп Дэвис, друг Байрона, напившись,
«выразил намерение застрелиться; последнее я одобрил, требуя только, чтобы он не воспользовался для этого моими пистолетами, которые в случае самоубийства конфискуются в пользу короля» («Разрозненные мысли», № 78).
…письмо Байрона к матери, отправленное из Албании… — цитировавшееся выше письмо из Превезы от 12 ноября 1809 г.
После затяжной болезни, перенесенной в детстве… — В тринадцать лет Ада переболела корью, осложнение привело к параличу. Девочка смогла ходить на костылях только два года спустя.
Подразумевается бык, явившийся из моря вследствие кровосмесительной связи Федры с пасынком. Бык убил, конечно же, не Тесен, а его сына — Ипполита… — Ошибается не Байрон, но Ада: Федра повесилась, ложно обвинив Ипполита в попытке насилия; бык же именно Тесеев — Посейдон наслал его на Ипполита по мольбе афинского царя.
Быть может, тайна подобных совпадений… — В июне 1818 г. Байрон отправил Хобхаузу из Венеции письмо, написанное от лица Уильяма Флетчера, слуги, с сообщением о смерти «дорогого покойного хозяина, скончавшегося нынче в десять часов утра от быстрого истощения сил и медленной лихорадки». 21 апреля 1824 г. Флетчер сообщил о том же — но уже не в шутку — издателю Джону Меррею.
* * *…однажды темной и бурной ночью… — «Ночь была темная и бурная» — первая фраза романа Эдварда Бульвер-Литтона (1803–1873) «Пол Клиффорд» (1830); у английского читателя она вызывает примерно те же ассоциации, что у нас «Мороз крепчал».
…Мэри предложила: «Пусть каждый из нас сочинит страшную историю!» Что все они и сделали. — Идея исходила от Байрона. В предисловии к переизданию «Франкенштейна» Мэри Шелли вспоминала:
«Летом 1816 года мы приехали в Швейцарию и оказались соседями лорда Байрона. Вначале мы проводили чудесные часы на озере или его берегах; лорд Байрон, в то время сочинявший 3-ю песнь "Чайльд Гарольда", был единственным, кто поверял свои мысли бумаге. Представая затем перед нами в светлом и гармоническом облачении поэзии, они, казалось, сообщали нечто божественное красотам земли и неба, которыми мы вместе с ним любовались.
Но лето оказалось дождливым и ненастным; непрестанный дождь часто. по целым дням не давал нам выйти. В руки к нам попало несколько томов рассказов о привидениях в переводе с немецкого на французский…
"Пусть каждый из нас сочинит страшную повесть", — сказал лорд Байрон, и это предложение было принято. Нас было четверо. Лорд Байрон начал повесть, отрывок из которой опубликовал в приложении к своей поэме "Мазепа". Шелли, которому лучше удавалось воплощать свои мысли и чувства в образах и звуках самых мелодичных стихов, какие существуют на нашем языке, чем сочинять фабулу рассказа, начал писать нечто, основанное на воспоминаниях своей первой юности. Бедняга Полидори придумал жуткую даму, у которой вместо головы был череп — в наказание за то, что она подглядывала в замочную скважину; не помню уж, что она хотела увидеть, но, наверное, нечто неподобающее… Оба прославленных поэта, наскучив прозой, тоже скоро отказались от замысла, столь явно им чуждого.
А я решила сочинить повесть и потягаться с теми рассказами, которые подсказали нам нашу затею. Такую повесть, которая обращалась бы к нашим тайным страхам, вызывала нервную дрожь: такую, чтобы читатель боялся оглянуться назад; чтобы у него стыла кровь в жилах и громко стучало сердце» (пер. 3. Александровой).
Байрон набросал несколько страниц о вампире, которые позже передал еще одному участнику этой компании — некоему доктору Полидори, а тот без ведома Байрона переделал отрывок в пространную повесть собственного сочинения — одно из первых сочинений о вампирах на английском языке — и опубликовал ее анонимно, предоставив всем и каждому думать, что принадлежит она перу Байрона. — Джон Полидори (1795–1821) опубликовал «Вампира» в апреле 1819 г., уверяя издателя, что он только записал устную импровизацию Байрона; позднее же он утверждал, что «имя его светлости оказалось ошибкою связано с повестью». Байрон с некоторой брезгливостью заявил в письме к редактору парижской газеты «Вестник Гальяни»:
«Я питаю личную неприязнь к "вампирам", и то беглое знакомство, которое я с ними водил, ни в коей мере не вынудит меня раскрыть их секреты».
В июне 1819 г. Байрон опубликовал свою незаконченную повесть под заглавием «Отрывок» вместе с «Мазепой» и «Одой к Венеции». Полидори умер — вероятно, покончил с собой — вскоре после публикации своей байронической поэмы «Падение ангелов»; вердикт коронера гласил: «Перст Божий» (т. е. смерть от естественных причин).
…заглавного персонажа из романа Каролины Лэм… — о котором подробнее будет рассказано в последующих мейлах. «Гленарвон» был опубликован 9 мая 1816 г., через две недели после отъезда Байрона из Англии, и выдержал в том же году три издания. Каролина Лэм вывела Байрона под именем Кларенса де Ратвена, лорда Гленарвона; вампир у Полидори носит титул лорда Ратвена.
Все-таки очень странно. Америка. -
«Всякий раз, когда меня хочет видеть американец (что бывает нередко), я соглашаюсь: во-первых, из уважения к народу, завоевавшему себе свободу твердостью, но без крайностей; во-вторых, потому, что эти трансатлантические посещения, "немногие и редкие", создают у меня чувство, что я беседую с потомством с другого берега Стикса. Лет через сто — двести обитатели новых английских и испанских Атлантид будут, вероятно, хозяевами Старого Света, подобно тому как Греция и вообще Европа в древности одолели свою праматерь — Азию» («Разрозненные мысли», № 13).
Байрон в последние годы жизни… часто заговаривал о том, чтобы отправиться в Америку — чаще всего речь шла о Южной (особого различия он не проводил) — и начать там новую жизнь как плантатор. -
«Европа ветшает на глазах, к тому же все здесь так однообразно; американцы же молоды, как и их страна, и неистовы, как земля их, будоражимая землетрясениями»
(Хобхаузу, 20 августа 1819 г., из Венеции).
«Мой южноамериканский проект, о котором я, очевидно, говорил вам (раз вы о нем упоминаете), заключался в следующем. Из приложенных вырезок я увидел, что поселенцам на территории Венесуэлы предлагаются выгодные условия. Дела мои в Англии почти улажены или скоро уладятся; в Италии у меня долгов нет, и я могу покинуть ее, когда захочу. Англичане в Североамериканских штатах несколько грубы, на мой вкус, и климат там чересчур холодный; я предпочел бы другое. Я бы скоро овладел испанским языком. Эллис [92]или другие могли бы снабдить меня письмами к Боливару и его правительству, и раз там поощряют приезд даже малоимущих и неимущих, то мне, с моими теперешними доходами и даже — если бы мне удалось продать Рочдейл — с некоторым капиталом, очевидно, позволили бы купить или хотя бы арендовать землю и стать, если это дозволено законом, тамошним гражданином… Уверяю вас, что я подумываю об этом весьма серьезно и уже давно, как вы можете видеть по этому истрепанному газетному объявлению. Я хотел бы поехать туда с моей внебрачной дочерью Аллегрой — ей около трех лет, и она сейчас при мне — и обосноваться там прочно…» (ему же, 3 октября 1819 г.).