Девушка, которая…
Девушка моей мечты нажралась в самолете как свинья. Мотивы для этого были железобетонные.
Вид блюющей женщины много лет назад сослужил мне плохую службу. Я учился в скромном вузе и на дипломную практику поехал не в Москву или Питер, а в маленький город на западе Белоруссии, известный тем, что в 1939 г. советские и германские войска проводили совместный парад по случаю раздела Польши. Городок был симпатичным; два ресторана, один из которых был славен женским оркестром, где тетки лет пятидесяти жарили музыку для командированных. Второй был элитным: там столовались иностранные рабочие из Италии. Они монтировали оборудование флагмана легкой индустрии на местном трикотажном комбинате, где я проходил практику. Они монтировали и окучивали местных телок на предмет «дольче вита». Простые итальянские мужчины из Пармы наводили сексуальный террор на всю округу, включая Брест, пограничный город, уже знающий, что почем. Эти дети Муссолини и Челентано жили в СССР как римские патриции. Днем работали руками, а вечером пили кьянти и граппу, жарили местных, как в фильмах Тинто Брасса.
Был 1970 год, и старожилы утверждали, что первый минет был в этом городе, а не в Питере. Все финны против итальянцев не тянут. В этой ситуации я не мог конкурировать с ними и перенес свой офис в ресторан «Заря».
Великий и могучий помогал мне противостоять римской экспансии. Бедная девушка из г. Барановичи итальянцев боялась, у нее не было навыка борьбы за счастье на чужбине. А тут я, молодой, залетный и понятный, как пять копеек. Роману с ней предшествовала история в ресторане «Заря», где я коротал свободные вечера в поисках сладкой жизни. В этом ресторане у меня была перспектива: туда приходили тетки в кримплене с люрексом в ожидании встречи с ним… Его никто не видел, но молва описывала его как мужчину средних лет из главка, вдовца с квартирой в высотке, с дачей по Минке, без детей и связями во Внешторге. Я пришел в «Зарю» в очередной weekend выпить клубничного пунша и съесть бифштекс с яйцом – хит советского общепита. В 10 часов вечера начинался последний танцевальный блок с «белыми танцами» и возможностью продолжить в другом месте в другой позиции. Моим соседом по столу был управляющий трестом сельхозтехники, пар-тийный товарищ в галстуке и туфлях «Саламандра». Он представлял собой статного мужчину с лицом молодого Кадочникова и манерами тракториста. Нажрался он быстро и начал вращать головой, прицеливаясь во всех фигуранток. Глаз на него положила королева местных телок. Ее звали Нина; возраст неопределенный, с халой на пергидрольной голове. Кримплен, люрекс, сапоги-чулки, губы – красный мак и мушка, сделанная химическим карандашом на левой щеке. «Максфактор» против Нинкиного грима отдыхает. Все было при ней, кроме мужа и перспектив. Прежний муж сгорел на работе в прямом смысле слова, оставив ей в наследство двоих деток и маленький дом на окраине. Девушка она была решительная и твердо взяла шефство над моим новым товарищем. Я тоже не остался без внимания. Перепутав мою внешность с кавказской, она стала звать меня Гиви и подогнала свою подругу, похуже, но бойкую. Она была невысокая, рябая, говорила мало, и что особенно привлекало в ней – это рука в гипсе от кончиков пальцев до шеи. В сочетании с черным бархатным платьем с двумя разрезами это был высший класс. Ее состояние не смущало ни ее, ни меня; оно мне даже нравилось. Женский оркестр завершил программу, и начался исход. Нинка поставила мне задачу идти в буфет, взять сладенькое детям и винца для мамы. В буфете я, он же лже-Гиви, стал решать эту проблему. Денег у меня было немного больше 1 рубля. Дюжину шампанского и фруктов брать не стал, ограничился клубничным пуншем и двумя шоколадками «Аленка». Такси не было, поэтому мы пошли пешком. Девушка с гипсом вела меня уверенно и все время спрашивала, почем гранаты в Евпатории. Я, естественно, не мог знать этого и намекал ей, что давно не был дома. Евпатория для нее была знакомым местом: видимо, в детстве она лечилась от полиомиелита, следы которого были заметны. Придя в дом королевы минета, как сообщила Нинка мне доверительно по дороге, она одарила деток шоколадками, и мы сели за стол. Быстро налили по стакану и сразу перешли к оргии. Последнее, что я увидел, – это кальсоны моего товарища, снятые Нинкой с него вместе с трусами и носками. Все, что делал этот мужчина целую неделю в командировке, было предложено невооруженному глазу исследователя. Вчерашнее дерьмо, поллюции среды, пятна от кильки с пятничного завтрака – чистый абстракционизм. Если эти кальсоны вывернуть наизнанку сегодня в галерее, можно получить грант от фонда Сороса или премию «Триумф» за концептуализм.
Очнувшись через час, я обнаружил, что Нинка одной рукой шарит по моим карманам в поисках легких денег. Увы, ни легких, ни тяжелых луидоров там не было. Когда, открыв мой паспорт, они выяснили, что я не Гиви, ярости их не было предела. Возглас «Жид пархатый!» поднял меня из постели, и под проклятия моих подружек я вылетел во двор. Ночь, зима, денег нет, оскорбленный по национальному и половому признаку, я стал крушить стекла на веранде. После этого происшествия я вынужден был поменять дислокацию и перейти в другой ресторан, так как в «Зарю» ходить мне было нельзя – Нинка порвала бы меня в клочья. В «Днепре» я встретил за обедом девушку, некрасивую, с яркими глазами и страшной притягательной силой. Мы с ней встречались несколько раз; она рассказывала мне про книжки, называла фамилии, которые я, выпускник советского вуза, не только не знал, но и выговорить не мог. Она была из Питера, жила в этом городе в административной ссылке за антисоветскую деятельность. Под присмотром дяди, который работал директором училища культуры, где она подрабатывала концертмейстером. Вечером с ней встречаться было нельзя, так как дома ей надо было быть в девять. Сегодня, когда я знаком с В.И. Новодворской, у меня есть подозрение, что это была она.
Вечера, когда не было денег, я коротал с рабоче-крестьянской девушкой в общежитии. У нее была отдельная комната; я же жил с местными дебилами, четыре человека в комнате, где царили вандализм и полная антисанитария. Она варила сардельки, гладила меня по всем местам и молчала как рыба. Срок практики истек, и я поехал по постоянному месту прописки. Вскоре выяснилось, что материалы для диплома я не собрал, и мне пришлось ехать обратно для пополнения данных моего исследования под названием «Социалистическая экономика в свете решений XXIII съезда КПСС по развитию верхнего трикотажа артикул 8018».
Сделав остановку в городе моей девушки, я встретился с ней в местном ресторане. В те времена я не знал, что католики отмечают Рождество с 24 на 25 декабря. Девушка была кандидатом в члены КПСС и ревностной католичкой. Костела не было, вернее, он был, но размещался в нем клуб завода «Кожевник». Зато дома у них было все как в Ватикане. Это был вечер 25 декабря, девушка приняла с папой литр «беленькой», а со мной в ресторане красненького и поплыла так, что ее нужно было срочно эвакуировать. Раз двадцать она падала, убегала от меня: видимо, ей привиделось, что я не тот, за кого себя выдаю. Потом в последний раз она убежала в зимний парк, красиво упала, задрав ноги выше головы. Картина, которая мне представилась, была чудесной. Лежащая фея в старых теплых панталонах убила мою любовь наповал.
Есть три великих вопроса, на которые должен ответить мужчина, выбирая себе жену: если вам нравится, как ваша избранница гадит, спит и блюет, значит, это ваша женщина!
В поиске своего лица
С.С. напился на приеме, устраиваемом женой своего приятеля-олигарха по поводу открытия летнего сезона. Жена олигарха была очень активной; стремилась разнообразить скучную жизнь. На этот раз встреча друзей была тематической – азартные игры. Столы-команды соревновались в азартных играх, наперстки, очко, и т. д.; был еще свинфутбол: молодые поросята в цветах «Челси» и ЦСКА пинали рылами мяч в загоне на улице перед рестораном, азарт был большой, запаха не было. В другом зале пели звезды эстрады, но С.С. не участвовал во всем этом – пил и к четырем часам ночи был в ауте. Давление на подсознание было таким сильным, что, взяв дома деньги, он поехал в казино, где в это время уже никого не было. Три раза он ездил домой за деньгами и к десяти утра проиграл годовую зарплату всех учителей Красноярского края.
Целый день после этого он спал, анализируя свое мерзкое поведение. В одном из снов в забытьи нарисовалось лицо женщины, которую он встречал нередко последний год, играющей в игровые аппараты по маленькой. Она не вписывалась в этот интерьер, лет ей было около шестидесяти, одета – по моде 75-го года, химическая завивка и совершенно пустые глаза обреченного человека, азарта в ней не было, единственно, что отличало ее, – это пристальный взгляд на экране, где она, всматриваясь, что-то искала или хотела увидеть. Однажды с выигрыша С.С. дал ей 100 долларов, они познакомились, и Нина рассказала свою историю.
Нина была врачом-гинекологом на кафедре клиники Первого меда, зарабатывала неплохо, у нее были свои клиентки; вырастила двоих детей, выучила их, любила их и своих внуков, но больше всего она любила своего мужа Семена: азартный, живой, энергичный человек, коренной одессит, любивший выпить, погулять, он играл в карты с десяти лет. В доме его родителей вечерами играли в дурака и бридж с друзьями и соседями. По профессии Семен был дантистом, довольно успешным, его коронки и мосты были удобными, стояли долго, работал он и с золотом, друзей у него было много – пациенты, которые стали друзьями.
Так, обслуживая две слизистые полости людей, они жили безбедно и весело, несмотря на легкие загулы Семена и болезни детей. Квартира, машина, дача у них были, деньги они не копили, помогали детям, отдыхали в Крыму, что еще надо! Семен каждую неделю играл в своей компании в преферанс по 10 копеек вист, выпивали, смеялись, обычный досуг советской интеллигенции в советское время. Время от времени Семен заводил шашни с бабами, но Нина держала руку на пульсе и его в руках, он не сопротивлялся. Беда пришла после 95-го года. Успешный дантист открыл частную клинику, дело пошло, появились приличные деньги, компания по преферансу распалась – кто-то умер, кто-то уехал, и Семен стал посещать казино, играя там все азартней и азартней. Нина не беспокоилась, ну играет мужик, деньги есть, лучше карты, чем бабы. К Нине муж относился неплохо, цветов и подарков не дарил, но в тратах не ограничивал и на каждый день рождения говорил: «Купи себе что хочешь». Нина хотела просто маленький букетик, и все, Семен считал это глупостью, и представить себя с цветами после 18 лет было выше его сил. Папа Семена тоже не дарил цветы своей жене Розе, да она и не просила, и так, слава богу, неплохо, муж с войны пришел живой, дети здоровы. При всем при этом он любил Нину, как своего близкого человека, но не переносил, когда она болела или жаловалась на нездоровье, он в такие минуты не знал, что делать. Он мог вылечить зубы, но мигрень и плохое настроение он лечить не умел.
Играть он начал азартно и страстно, видимо, вирус игромании в нем спал до сих пор. Он полюбил атмосферу казино, новых знакомых и много времени проводил там, как в клубе по интересам. С годами его энергия стала постепенно иссякать, а в игре он переживал сильные страсти, секс уже не привлекал его, аденома, возраст и заморочки с девками отошли на двадцать второй план. Делами в клинике заправлял сын, хороший добросовестный парень, желающий успеха. Семен приезжал утром, брал деньги в кассе и ехал обедать в казино, и так каждый день, кроме выходных.
В выходные он исполнял роль отца, мужа и дедушки. Зимой в городской квартире в воскресенье был обед всегда в четыре часа. Нина делала традиционный обед: фаршированная рыба, много салатов, борщ в огромной фарфоровой супнице был всегда отличным, мать Семена научила Нину готовить еще в молодости, на горячее котлеты из трех видов мяса, пюре, потом фрукты и чай с «Наполеоном» с таким жирным кремом, что из него можно было делать маски для больных псориазом.
Дети приходили уже с неохотой, внуки вообще бунтовали, сидеть три часа за столом и давать отчет «какие оценки, что задавали» никому не нравилось. Внуки хотели играть в компьютер, бежать во двор, но традиция была незыблемой. Пили мало, дети вели здоровый образ жизни, по бокалу вина. Нина не пила вообще, внуки – колу, а дома Семен пить не мог, не шло как-то. Он быстро ел, задавал свои вопросы детям и внукам, целовал их и уходил к себе спать, отягощенный едой и довольный, что сохраняет традицию семьи, как его отец и дед.
Иногда в субботу он ходил с внуком в какой-нибудь мультиплекс, где мучился в кресле на фильмах типа фэнтези и прочих страшилках. Запах поп-корна и звук, которым так гордятся кинохозяева, раздражали и пугали, мешали спать во время просмотра этой херни. Он дожидался вечера, шел в свое казино с ощущением исполненного отцовского и семейного долга. С годами он редко стал общаться с людьми, неинтересно стало, все за шестьдесят лет уже было сказано, а пересказывать анекдоты из Интернета было оскорбительно для его живого ума. Он стал играть много, ночами тратил больше и больше денег, нервничал, заводился, но, возвращаясь под утро домой, забывал все.
Нина заметила эту перемену не сразу, пропустила момент падения и перехода грани, стала более внимательной, на дачу ездить перестала, больше старалась быть дома. Какое-то время Семен успешно скрывал свои неудачи, но когда сын сказал ей, что в клинике не хватает в кассе огромной суммы, она решила поговорить с ним.
Разговор вышел тяжелым, Семен орал на нее, говорил: не лезь, все под контролем, деньги будут, я завяжу, мне это несложно. Два дня покоя, и опять все вернулось на прежние круги. Он стал много пить, дома не разговаривал, стал несносным и медленно, но верно шел к пропасти. Нина плакала, умоляла, стыдила его, подключала детей и внуков, ничего не помогало. Вспоминая свои терзания по поводу баб, она оценила, какая это была чепуха против нынешнего разрушения ее любимого, дорогого человека. Однажды она даже пошла с ним в казино, но ничего не поняла. Семен был сначала скован ее присутствием, но азарт взял свое, он оживился, и она увидела своего Семена совсем другим – таким она не видела его очень давно! Таким он был только в ранней молодости, когда после института купили кооператив и он водил ее в театры и делился с ней всеми своими мыслями, часто обнимал и приставал по утрам. Нина поняла, что он здесь удерживает свою молодость и силу, которые, видимо, уже оставляли его.
Увиденное убило ее, депрессия и меланхолия накрыли ее свинцовой тучей, она поняла, что теряет его. Весной он заигрался до того, что упал без сознания у стола на несколько секунд. Это его испугало ненадолго, придя в себя, он обеспокоился, не спиздила ли охрана его выигрыш. Потом, спустя несколько дней, он выиграл кучу денег, пришел домой утром веселый, добродушный, впервые купил Нине букет. Открыл дверь ее спальни, поставил букет в воду, снял резинки с пачек, засыпал ее зелеными бумажками и пошел к себе в кабинет спать – завтра придут дети, надо дать им денег на подарки – и заснул.
Больше живым Нина его не видела. Утром она встала, удивилась неслыханной щедрости. Тихонько открыла дверь кабинета, посмотрела, спит ли касатик, и пошла готовить свой кофе, который любила утром пить, соблюдая ежедневный ритуал. Это было ее время: желтые розы были ее любимыми, он дарил ей их в период брачных игр, это ей напомнило то время.