Зацепился он за фамилию Крестовского. Мало кто помнил этот род старинный. Рождественка им принадлежала. Усадьба рядом была, пожгли ее давно только.
Лукич затушил сигарету и вернулся в дом. Пирожки, которые дала ему еще вечером вдовая Надежда, прощаясь на крыльце, он трогать не стал. Оставит на обед. Приложившись к холодному молоку с пол-батоном белого, он полез в книжный шкаф. Достал одну из тетрадок, которых здесь было не меньше двух десятков, и раскрыл ту, что с номером на синей обложке – «1». Свой почерк он и сам читал с трудом, а уж посторонние без перевода и вовсе не могли разобраться в его писанине. Вспомнилось, с чего он начал поиски. С кладбища. Еще его дед показывал ему старые захоронения. Памятники с ангелами, каменные кресты, часовенку. Этот участок был отгорожен от остального кладбища кирпичной оградой.
Лукич посмотрел на часы. Пора идти. Поди уже ждет кто по делу. За пару часов разгребет, потом к мужикам присоединится. Искать Михаила надо, искать. Сегодня они в другой лес пойдут, за реку. Вдруг туда Мишку отволокли? Вот только живого ли?
Лукич надел фуражку, вышел за калитку и завел мотоцикл.
Большой деревянный дом с надписью над крыльцом «Милиция» в яркий синий цвет он выкрасил собственноручно. Чтобы видно издалека. А буквы – красные. Две комнаты и КПЗ, как громко называлась обнесенное решеткой место, вот все помещения.
У двери в его кабинет сидела на стуле старая бабка Макарова.
– Что, опять? – Лукич посмотрел на ее разбитую губу.
– Напился, ирод. Забери ты его, Христа ради, Лукич, я отдохну чуток! – бабка чуть не плакала.
– Да ты пойми. Забрать надолго я его не могу. А он выйдет – и опять тебе наподдаст. Давай миром. Я с ним сейчас поговорю, пойдем к вам.
– Да здесь он. Дед, – крикнула она в открытое окно.
– А ну заходи Макаров! Тебе сколько лет, дед?
– Ну, семьдесят.
– В тюрьме решил остаток лет отсидеться?
Бабка тихонько ойкнула.
– За что?
– За регулярные избиения жены.
– Так я же любя! – дед искренне удивился.
– Слушай внимательно, Макаров. Еще раз, – он показал на бабку, – и она напишет заявление. По форме. И тогда я тебя посажу.
– Куда?
– Сначала сюда. Ну, а потом…
Бабка вдруг проворно вскочила, схватила мужа за руку и потянула к выходу.
– Пошли, что ль, отсюда. Ты извини нас, Лукич. Мы сами как-нибудь.
– Идите уж, – Семен Лукич махнул рукой.
«Быстро я управился. На сегодня все, или еще кого принесет?» – он достал из кармана прихваченную тетрадку. Он прочел ее довольно быстро. «Да, не зря, видно, фигура эта крутилась на старом кладбище. Старые это дела, точно старые. Сокровища ищут. Только что искать? Нет там ничего, он по молодости сам там все обшарил. Что там Санек говорил? Крест поворачивался? Привиделось ему. Точно. Могилы там, как могилы. Кресты все в землю вкопаны, куда им вращаться-то? Придумал Санек, для пущего ужаса придумал», – Лукич посмотрел в окно. «Ко мне идет или так прогуливается?» – успел подумать он.
– Здравствуйте, Семен Лукич.
– И вам не болеть. Случилось что?
– Нет. Пришел вот помощь предложить.
– Да не нужно пока ничего. Мужики в дальний лес подались. Я туда же сейчас поеду. Хочешь, давай со мной, – перешел он на «ты».
Лукич внимательно посмотрел на Махотина. Согласиться или просто так пришел, из вежливости?
– Хочу. Слушай, Лукич, – Махотин тоже перестал церемониться, – мне ведь помощь твоя нужна. Помоги разобраться. Только послушай сначала, мне издалека плясать надо.
– Давай, слушаю.
– Я жил в Кротовке. Двадцать два года назад. Слышал, тогда, в восемьдесят четвертом там был пожар. Женщина молодая сгорела.
– Слышал. Там еще ребенок…
– Нет-нет! Дочка жива осталась. Ее спасли. Корзинку с ней я под дверью у себя нашел через несколько дней.
– Так ты?
– Это мой дом сгорел и моя жена. Любава.
Лукич опешил. Он, конечно, помнил эту историю. И как не помнить!
– Так ведь мужа-то и обвиняли!
– Нет, я не виноват. Я в это время в городе был. Проверили потом, отпустили. А вот кто действительно мой дом поджег, я до сих пор не знаю. В начале пытался искать, только тетка Любавина меня обвиняла, не мог я в деревне оставаться. Так и заглохло все.
– А что сейчас? Ты дом-то у Елены за этим купил, чтобы поближе к Кротовке?
– Наверное. Хотя, покупал – не думал. Есть еще одна вещь. Накануне отъезда я получил записку. В старом, тех времен конверте.
– Угрозы?
– Нет. Только два слова «ОНА ЖИВА». И все. Такое впечатление, что кто-то попытался мне напомнить о тех событиях.
– Возможно, но зачем? Ты, как я понимаю, единственный заинтересованный человек? Тетка-то уже померла давно, так?
– Так. Слушай дальше. Это еще не все. Вчера я ездил в город по вашим делам.
– Спасибо тебе.
– Да не на чем. Мне уже возвращаться, но тут позвонила мне старая знакомая, двадцать лет назад у меня с ней был короткий романчик. Так, интрижка. Расстались вполне мирно. А тут она просит срочно приехать. И утверждает, что это она прислала это письмо. Я и рванул сразу. Ехать всего ничего – минут двадцать. Звоню в дверь – не открывает. Забеспокоился.
– Что так? Может, ушла куда?
– Обязательный она человек, Галина. Была.
– Неужели труп?
– Вызвал я друга своего, из прокуратуры, побоялся один в квартиру вломиться. Открыли Галина – с пробитой головой. Еще жива была. Последние слова ее показались мне сначала сплошным бредом. Что-то про папку, рисунок, записки. Еще о метрике чей-то. А под конец про крест какой-то. Могильный что ли?
– Так. И ты уже сделал какие-то выводы?
– Так, может и ерунда. Но, согласись. Записка была. Ваш парнишка откуда пропал? Правильно, с кладбища. Санек видел, как крест поворачивался, так?
– Ну, этот может и соврать!
– А если нет? Если все это из одной оперы?
– Ты сейчас притянул за уши кучу фактов. Спору нет, определенная логика присутствует. Надо разбираться. Кстати, раз уж мы затронули тему крестов, ты ведь Крестовскому зять?
– Зять. А ты о нем откуда знаешь? Неужели он и здесь побывал?
– До вчерашнего дня я про твоего родственника слыхом не слыхивал. Вишняков просветил. У него с ним, похоже, свои счеты.
– Он, блин, для меня бельмо на глазу, – Махотин вздохнул.
– Да хрен с ним. Ты послушай, что я тебе про Крестовских расскажу. Рождественка-то издавна им принадлежала, их имение было за Юзой. Вот я думаю, родственник он, твой Крестовский или однофамилец нашим? Не знаешь ли чего?
– Вряд ли он имеет какое-то отношение к местным. Сам он всю жизнь в городе прожил. И родился там же, наверное. Жил с матерью, отца не помнит. Нет, скорее однофамилец. А тебе зачем?
– Историю люблю, – Лукич немного смутился.
– Тайнами увлекаешься? Сокровища предков покоя не дают?
– Ты смейся, смейся! А я тебе пока кое – что расскажу. Только не перебивай, ладно? Потом поймешь, что тебя мой рассказ непосредственно касается.
– Интересно!
– Вот, – Лукич протянул Махотину тетрадку, – Тут все, что я собрал про Крестовских и Челышевых. Эти – в Кротовке жили, тоже баре. Я в детстве еще про них от деда своего слышал. Дед у меня у них, у Крестовских, в юности на конюшне служил. Много что про них знал. Он меня как-то на кладбище старое водил, вроде как на экскурсию. Я бродил между могилами и читал имена. На широкой плите два одинаковых креста рядышком. «Это – первенцы Александра Сергеича – Ванечка и Мишенька. Два годочка прожили всего. А вот и сами Александр Сергеич и Аннушка его, царство им небесное», – дед Прохор показал мне на две могилы, – «Барин в тот год, когда младшенькая родилась, преставился, а барыня на два года его пережила. В двадцать втором ушла. Плохо им жилось, не могла им большевистская власть простить, что богатыми раньше были. А они все, что у них было, этой власти отдали, только бы жить им разрешили. Отселили их в маленький домик на окраину, кругом только поля, да круча над Юзой… А усадьба потом сгорела вдруг, в одночасье. Совсем их гнобить начали: мол, сами подожгли. А они тихо жили. Дочка старшая Верочка тогда уже большенькой была, она у них до революции родилась. Бедно жили, с хлеба на воду, да и хлеба-то тогда не было вдосталь – голод!». Я тогда еще долго пытал старика, а дед охотно рассказывал. «Потом, после смерти Анны, девочкам совсем туго пришлось. Анфиске два года, Вера восьмилетку закончила. Помогали люди, чем могли. Кто с ребенком посидит, пока Вера в поле, кто картошки вареной принесет, да капусты квашеной. И ведь выжили! Только Вера так замуж и не пошла ни за кого. Сестру на ноги ставила. А вот Анфиса жениха нашла, тоже барского рода. Челышев Мирон. Тот самый, из Кротовки. Он там с сестрой жил, с Надеждой. Мирон поначалу к Вере сватался, одногодки они. Но отказ получил решительный. А уж как Анфиса подросла, он к ней. Даже переехал к ним с Верой в Рождественку, сестра дома одна осталась» Память была у деда – позавидовать можно. Все имена помнил! А я все потом записал.
Махотин молчал. Он пока ничего не понимал, зачем ему все это? Лукич продолжал.
– Смотри, что получилось. Я тут все стрелочками разрисовал, – он протянул Махотину листок бумаги со схемой. Поженились Мирон Федорович Челышев и Анфиса Александровна Крестовская в 1939 году. Через год родился у них сын Саша. Жили они в Рождественке, вместе с Анфисиной сестрой Верой. И тут беда случилась. Утонул Саша в Юзе, ему едва четыре года исполнилось. Анфиса с Мироном уезжают в Кротовку к сестре Мирона Надежде Федоровне. А Анфисина сестра Вера, как рассказывал дед, вскоре пропала из Рождественки. Дом потом достался мужу Елены, а теперь ты его купил. Понял? А теперь слушай внимательно. Ты фамилию своей первой жены знаешь?
– Иванова.
– Иванова – это по мужу первому. А в девичестве она Челышева была. И Надежда Федоровна, тетка ее тоже Челышева. Что, не спрашивал никогда? Вот, – Лукич ткнул карандашом в схему, – Здесь твоя Любава, младшая дочь Анфисы Крестовской и Мирона Челышева, понял теперь? Когда они умерли, она совсем еще ребенком была, ее стала воспитывать младшая сестра Мирона Надежда. Да, та самая тетя Надя. А все родственники Любавы по материнской линии у нас на кладбище покоятся. Это возле их могил Мишка пропал.
Махотин сидел ошеломленный. Не нарисуй Лукич схему, он давно бы уже запутался. А так все связи, как на ладони. Только сейчас он понял, откуда у Любавы эта правильная речь, знание языков и истории.
– Но какое отношение это все имеет к нынешним событиям? И к ее смерти?
– Может, и никакого. А может и… Дед еще рассказывал, что Крестовские не все ценное казне отдали, как и Челышевы. Что-то припрятать успели. Подумай, где? Правильно, на кладбище. Возможно?
– Не факт!
– А кто о фактах говорит? Просто подумай, кто мог узнать о якобы спрятанных сокровищах? Местные все знают, что там ничего нет.
– Откуда такая уверенность?
– Я там все… исследовал. Еще в юности, – опять смутился Лукич, вспомнив, как смеялись над ним односельчане.
– Ты?! Это круто! Что б сам участковый! – Махотин от души расхохотался.
– Смейся, смейся! Сейчас бы не знал ничего, не интересуйся я историей этих мест! Нет, чтобы «спасибо» сказать!
– Спасибо, Семен Лукич. Нет, правда, сам копал? – все еще весело спросил Махотин.
– Копать, не копал, а надгробия обследовал. На предмет скрытых рычажков или пружинок.
– Ничего не нашел?
– Чисто все. Ни одной зазубринки. Так, что – пустой номер!
– Тогда что там делала фигура, скажи мне?
– Да тоже искала. И не нашла.
– Если не нашла, зачем тогда Мишку…?
Лукич внимательно посмотрел на Махотина.
– Похоже, ты прав. Эту ночь там братья Куровы дежурили. Поедем-ка, поговорим с ними. К тому же, сменить их надо.
А на кладбище уже давно никого не было. Братья Куровы, проведя бессонную ночь, решили идти домой отсыпаться. «Кому, к лешему, нужно копаться у старых могил при свете дня!» – решили они.
Глава 31
Вот теперь она знает, что такое страх не за себя. Когда сотни мыслей, одна хлеще другой, а кажется, что голова пустая. Лариса даже сидеть не могла. Вертелась возле окна, выглядывала, привстав на цыпочки: какой осел придумал сделать подоконник на уровне ее груди! Дед явно промахнулся с архитектором. Вообще, здание ей не нравилось. Нелепое рядом с маленькими двухэтажками. Раскрашенное в коричневое и желтое, с узкими амбразурами окон, оно почему-то ассоциировалось у нее с тюрьмой. Но выглядело, надо признать, монументально. Окна кабинета Крестовского на пятом этаже выходили во двор, который был полностью превращен в автостоянку. Насколько Лариса понимала, в нарушении всяких санитарных норм: машины стояли прямо под окнами жителей дома напротив. Крестовский уже давно не утруждал себя соблюдением этих норм, он просто покупал себе новые, нужные ему.
Лариса плюхнулась в кресло. Все – таки какая сволочь это Севка! Волчонок! А она спала с ним! Хотя, при чем здесь это? Детей с ним заводить она не собиралась. Лариса вообще считала, что в этом городе нет такого, от которого бы хотелось ребенка.
Слава Богу, она успела дозвониться! Эта овца Катя, пока до нее не дошло, насколько дело серьезное, не давала ей номер его мобильного! Вот случись с ним что, она бы ее убила! Что же он не едет? А, собственно, где он? Она даже не спросила у этой куда он уехал! Лариса нажала кнопку громкой связи.
– Зайдите.
Секретарша вошла через несколько минут, нарочито медленно переступая тонкими ножками. «Ну ладно Лизка отцу «вешалку» подсунула, Дед-то где это чудо откопал?» – подумала Лариса, глядя, как та стоит перед ней, слегка покачиваясь на высоких каблуках.
– Принесите кофе! Кстати, куда уехал Евгений Миронович?
– Не имею понятия, – девушка поджала губы и усмехнулась одними глазами. Лариса тут же поняла, что та прекрасно знает, куда уехал шеф.
Из приемной послышался какой-то шум. Катя быстро выбежала.
– Ой, Евгений Миронович, как хорошо, что все в порядке, – услышала Лариса ее щебет.
– Иди домой, Катя, – Голос Крестовского звучал устало.
– А как же… Я же…
– Я сказал – домой! – Крестовский повысил голос, – Быстро! Очень быстро!
Хлопнула дверь, ведущая из приемной в общий коридор, и все стихло. У Ларисы перехватило дыхание.
Крестовский постоял около стола секретарши, пытаясь отдышаться. Нельзя показывать слабость, никак нельзя. Он шагнул в кабинет. «Господи, да понимает ли она, что она для меня сделала?», – подумал он, взглянув на замершую в напряженной позе Ларису. Он глубоко вздохнул и улыбнулся.
– Смешно? – спросила она как-то уж очень спокойно.
– Ничего же не произошло, – пожал он плечами, – благодаря тебе, моя спасительница!
Крестовский попытался говорить весело.
– Тебя могли убить, – она встала с кресла.
– Ну, невелика потеря! Одним олигархом меньше…
– Тебя могли убить, – повторила она твердо, сделав к нему один шаг.
Он только сейчас заметил, какое бледное у нее лицо. Он чувствовал, что сильно замерз. Как-то очень неправильно – изнутри. В желудке, как ему казалось, лежали уложенные кирпичики льда, которые еще и причиняли боль острыми уголками. А вот ладони горели. И лицо горело, предательски выдавая его состояние. Он никак не мог понять, что он должен еще ей сказать. «Спасибо, ты спасла мне жизнь»? Он старался на нее не смотреть. Пытался «отогреться», искусственно вызывая в себе спокойствие. «Мне нужна передышка, я должен подготовиться. Я не могу вот так сразу! Она может оттолкнуть, и тогда я не выживу», – включился вдруг разум. А кто-то внутри шептал другое. И он прислушался к этому тихому голосу. «Ну, же! Давай, подойди! Не топочись на месте!»
И все же он опоздал. Ее руки уже обнимали его все еще крепкую шею, скользя то выше по затылку, по короткой стрижке, то, опускаясь под воротник. Он никак не мог увернуться от ее частых поцелуев. Коротких и легких прикосновений, обжигающих и без того горящее лицо. Он только и смог, что протянуть руки и замкнуть их в крепкий обруч у нее на спине. Она тут же выскользнула, потащила его куда-то, держа его ладонь у себя на лице, поминутно целуя эту ладонь с тыльной стороны. Ему показалось, что он падает. Он и упал. Но больно не стало. Стало вдруг невероятно тепло под ее легким телом. Руки уже помимо его воли обнимали ее талию, расстегивали пуговки на кофточке, и еще какую-то более сложную застежку. Он снял с нее все разом: и блузку и что-то очень легкое, кружевное. Ахнул, зарываясь между двумя аккуратными холмиками, вдохнул ее запах и замер. На секунду, чтобы пойти дальше, изучая губами каждый миллиметр кожи, вдруг покрывшейся крохотными пупырышками. Он ловко переложил ее под себя. Не отказался от ее помощи, когда она на миг отпустила его, чтобы расстегнуть джинсы. Свои и тут же его. Секунды ушли, чтобы сбросить оставшуюся одежду. «Теперь ты понимаешь, что не должен был уходить? Я без тебя ничто на этой планете, понимаешь?» – шептала она ему прямо ухо, смешивая этот шепот с горячим дыханием. Он кивал головой. Или это ему казалось, что он кивает. Потому, что она опять и опять спрашивала: «Ты понимаешь? Скажи, понимаешь?». Он понимал. Он теперь все понимал. Он понимал и то, что еще и не жил. Не начинал жить. А мог бы и не начать, если бы его сегодня… Это от нее он получил этот дар. Он понял вдруг, кто она. Она его ангел – хранитель. Значит, рано ему еще…