Анна легла на диван и закрыла глаза. Он не был похож на ее умершего мужа. Просто ничего общего! Сергей был аристократичен до мельчайших деталей. До галстучной булавки и шнурков на ботинках с непременно металлическими концами. Кожа и шелк – натуральные, никакой эрзац – ткани. Даже на мебели. Последний его подарок, так, без случая – кашемировая шаль. Сдержанные тона, тонкое плетение. Ручное.
С ним было нелегко. Но она сама выбрала себе такого мужа. «Знали глазки, что выбирали, теперь ешьте, хоть повылазьте!», – говорила Светлана, невзлюбившая зятя с первых минут. Секунд! Масштабы сложности Анна оценила позже, когда родился сын. Видеть, как муж с терпеливостью маньяка достает своим порядком малыша, у нее порой не хватало сил. И она срывалась. Сергей никогда не скандалил. Он уходил. Из их дома в другой дом. К маме. Та кормила его супчиком из фарфоровой супницы из сервиза какого-то там князя и утешала. «Что поделаешь, девочка не нашего круга. Но ты сам ее выбрал, мы с папой возражали, помнишь?», – вздыхала она. Он приходил от нее спокойно – равнодушным. Таким, которого она боялась. Потому, что к нему невозможно было пробиться. Но он все же ее любил. Утром, с всепрощающей улыбкой, он милостиво разрешал подать ему кофе. Сваренного в турке. И налить его непременно в серебряный кофейник, а уж потом из него – в чашечку размером с наперсток. Боже упаси от залитого кипятком из электрического чайника порошка! И она старалась. Наверное, потому, что тоже любила. До того самого дня, когда он убил ее сына. Он не нарушил дорожных правил, как ей сказал ГАИшник, но если б нарушил, то, возможно, они остались бы живы. Он и их сын. Вот так умерла ее любовь. Вместе с ним и сыном.
А чужой муж, который бальзам на душу, был какой-то неправильный. Уже тем, что был чужим, а смотрел на нее, Анну, как на собственность. Поедом глазами ел, вводя ее в искушение. И внешность топорная, ни одной правильной черты. Живот торчит, как на седьмом месяце. Не тренируется совсем! Или ему это не надо? А она еле удержалась, чтобы не проверить: обхватит она этот живот или рук не хватит? Удержалась же! Максимум на что рискнула – с ним в машине до Елены доехать. Все чинно, молча. Еле знакомые люди, говорить-то не о чем! О том, что в мыслях – нельзя! А о чем тогда, если все мысли грешные? Вот и молчала почти всю дорогу. Да и он не говорун. «Продолжения не будет…», – вот, что нужно написать в конце первой главы. И книжку захлопнуть.
Анна вдруг вспомнила Елену. У нее хоть один сын остался! Боже, какая глупость в голову пришла! Как будто один вместо другого! Будь у нее еще ребенок, разве бы меньше болело?
Ох, непросто будет Петру! Он ведь жалеть пошел, а Елена жалость не принимает. Как бы с ним не случилось тоже, что и с ней, Анной. Конечно, Петр не расплачется, но душу перед ней вывернуть может. Нужно ему это уже давно. Может и не удержаться. Все дело в самой Елене. Заглянешь ей в глаза и тут же понимаешь: выслушает, поймет и простит. И в церковь ходить не надо.
Глава 36
– А ты какие грибы больше любишь, соленые или жареные? – Алена из всех сил пыталась разговорить молчавшего всю дорогу Санька.
– А это какие как! Грузди да белянки – соленые, шампиньоны и опята, белые опять же, – жареные, – ответил Санька и опять замолчал. «Трындычиха!» – подумал он с досадой. Досадовал он всю дорогу на себя. Зачем девку с собой потащил?! Ведь не за грибами он в самом деле направился, факт! Грибы он по пути соберет, какие под ноги попадутся. Есть у него одна идейка, где Миху можно поискать. Место глухое, к нему только почти ползком добраться можно. Если по короткой дороге. А если в обход, то и полный рост пройти под деревьями. Правда, под ногами по большей части болото. Ну, и куда он девку городскую тащит! Олух царя небесного! И не бросишь теперь!
– Куда ты меня завел? – Алена встала и тревожно осмотрелась. Лес резко потемнел. Солнечные лучи совсем не проходили сквозь сплетенные вверху кроны деревьев. Казалось, что уже вечер. Алене стало не по себе.
– Испугалась? – Санек посмотрел на нее с надеждой: вдруг откажется идти дальше? Тогда он е быстренько выведет на дорогу и укажет путь обратно в деревню.
– Еще чего! Просто интересуюсь, – Алена подошла к Саньку поближе. Главное, от него не отставать!
– Мы прошли Ведьмину опушку, – махнул Санька на светлое пятно, оставшееся за деревьями.
– А почему она Ведьмина?
– Потому, что все окрестные ведьмы там хоровод водят. Раз в год, весной. Не знала? – он усмехнулся. В ведьм и чертей он не верил.
– Знаю, читала. А что там, в черном лесу грибов больше?
Санек задумался. Сказать или нет, зачем они туда идут? Уходить она не собирается, факт!
– На самом деле мне одно место надо проверить.
– Зачем?
– Ладно, скажу. Там подальше тоже есть поляна. Просто туда взрослые не пройдут. Давно уж не ходят.
– Ой! – взвывала вдруг Алена, больно зацепившись волосами за древесный сук.
– Ты давай осторожней. Ветки, вишь, сплетены вместе. Под ними пролезать придется. Давай за мной.
– А что там, на поляне?
– Изба там. Охотничья. Так, стенки одни. И печка. А вдруг Миха там?
– Как он туда попасть бы смог? Тут только если по – пластунски!
– Есть еще одна дорога. Там и протащить можно, если что. Только здесь короче. Вот я и подумал…
– Тогда пойдем! – У Алены загорелись глаза. Вот это уже что-то! А то грибы!
Санек молча кивнул. «А она ничего», – подумал он и опустился на колени. Алена нагнулась за ним. Они проползли несколько метров. Дальше уже можно было выпрямиться.
Полянка была так себе, крохотная. Посреди слабо освещенного круга Алена увидела остатки почерневших бревен.
– И это изба?
– Я ж говорю, давно не ходят тут! – Санька решительно пошел к бывшей сторожке. Он сразу же понял, что Михи там нет. Вот и все. Теперь где искать-то? Санек присел на бревно. Алена с любопытством оглядывалась вокруг. «А ведь она почти идеально круглая! И деревья будто высажены специально. Красиво!» – она достала сотовый телефон и повернулась к Саньку.
– Встань вот так, на фоне избушки, я тебя сфоткаю!
– Зачем это?
– На память. Уеду – дома вспоминать буду, – ответила она немного кокетливо.
Санек не спеша поднялся. «Вот еще, придумала!» – пригладил он вихры на затылке. Алена нажала кнопку «снять».
– Смотри, – она протянула телефон Саньке.
– Ничего так, красиво, – тот согласно кивнул головой.
– Давай еще разок, а потом ты меня! – Алена стала пятиться назад, чтобы найти удобное место. Нога зацепилась за торчащую корягу, и она неожиданно села на пятую точку. Телефон отлетел в сторону.
– Больно? – Санька тут же подскочил к ней.
– Нет, ничего, – она пошарила рукой в траве, – телефон уронила.
Санек опустился рядом. Что-то было не так. Трава местами была выдрана с корнями, как будто кто-то тащил из земли пучки с силой. Санька прополз дальше. Так и есть. Подсохшие пучки лежали еще и еще. И так до самой избушки.
– Сань, ты что? – Алена подползла к нему.
– Глянь, кто-то траву драл. Вот еще пук! И еще, – Санька махнул рукой.
– И что?
– Здесь же никто не ходит!
– А звери?
– Какие? Они что, траву выдирали и раскладывали по поляне? Умные такие? Нет, это человек. Смотри, пучки как вдоль дорожки лежат. Все, больше нету, – Санька уперся в бревно.
– Сань, посмотри, пожалуйста, – Алена показала рукой на то место, где раньше был пол. Из невысокого холма, покрытого травой, торчала какая-то железка. Скорее, даже ручка. Сквозь нее был просунут толстый металлический прут, похожий на лом, которым дворники колют зимой лед.
Санек живо перепрыгнул через бревна.
– Как я забыл, здесь же есть подпол! – он вытащил лом из ручки, раскидал землю, которой была присыпана крышка, и потянул за ручку.
– Миха, Миха, ты здесь?
Снизу раздался стон. Алена завизжала.
– Тихо ты! Нож в руку возьми и стой тут. В случае чего – беги, – Санька протянул ей пакет с ножами, которые взял для грибов, а сам стал спускаться по лестнице.
– Сань, я не запомнила, куда бежать, – жалобно пролепетала Алена, но Санька ее уже не слышал.
– Миха, ты? – он увидел на полу что-то продолговатое, похожее на тело. Или ему только показалось?
– Санек? – голос был не брата, факт. Голос, скорее, принадлежал ребенку, а не горластому Михе.
– Миха, ты? – он дотронулся до его руки. Она была холодной и влажной.
– Санек, не строй идиота, помоги лучше, – Миха, а теперь уж Санек в этом не сомневался, схватил его за запястье.
– Ты че, раненый? Там кровь твою нашли.
– По голове долбанули.
– Кто?
– А я видел? А ты один?
– Не, с Аленой!
– Че, мужиков нет с тобой?
– Да кто ж сюда долезет? Ты сможешь сам, по лестнице?
Миха не ответил. Вдруг снаружи раздался крик.
– Блин, это фигура твоя, наверное, пришла! Это ж она тебя! – он быстро поднялся на несколько ступенек и высунулся наружу. Алена прыгала и махала кому-то рукой.
– Сюда, быстрее!
На поляну со стороны болота выходил участковый и Аленин отец.
– Фу, слава Богу! Лукич пришел. Счас тебя вытащат! – крикнул он брату и снова высунулся наружу.
– Дядя Лукич, как вы нашли это место? – он старался говорить спокойно, а у самого все внутри сжалось от страха: попадет ему, факт!
– Ты почему никому не сказал, куда идешь? Да еще девчонку за собой потащил, паршивец! Миха-то там?
Санек кивнул.
– Живой, что ли? – спросил Лукич спускаясь.
– Живой я, Семен Лукич!
– Я ж твоей матери сразу сказал, человек армию прошел, его голыми руками не возьмешь! Что болит-то?
– По голове получил. Затылок ноет.
– Давай подниматься, – Лукич помог Михе встать. Тот пошатнулся.
– Чем помочь, Семен Лукич? – крикнул Махотин вниз.
– Принимай, – коротко бросил Лукич, подстраховывая сзади медленно поднимающегося по ступенькам Миху.
Санек шел за Аленой, замыкая цепочку. И откуда только участковый знает тропу через болото? Мужики сюда сроду не ходили, факт! С одной стороны, хорошо, что знает. Миху нашел. С другой – попадет ему от участкового! Еще и мать наподдаст, как пить дать.
– Дядя Лукич, а вы откуда про тропу знаете?
– Что я, пацаном не был? – усмехнулся Лукич. А молодец Санек! Не испугался. Да и дочка Борькина, тоже ничего девица!
Он наблюдал за ними из кустов. Как вовремя он вернулся! Сейчас они отойдут подальше и он заберет из избы припрятанные там оставшиеся документы. За ними и вернулся! Да еще паренька проведать. Он бы его покормил, а потом уехал насовсем. А потом, в городе, позвонил бы в милицию и сказал, где искать. Грех на душу не взял бы, нет! А мальчишку и так забрали, оклемается! А ему здесь больше делать нечего. Все дела теперь в городе. Все должно получиться, ведь до сих пор ему везло!
Глава 37
– Ну, и что это значит? – Кучеренко с насмешкой смотрел на друга, который старательно отводил глаза в сторону.
– Ты о чем?
– На старости лет спятил, да? Посмешищем стать желаете, барин? Мне, холопу, и то понятно, почему у тебя такая сытая морда. Крест, ты правда не понимаешь, чем это чревато?
– Отстань, Короткий! – Крестовский вяло отмахнулся.
– Только не говори, что влюбился!
– Не скажу.
– Тогда расставание будет легким и безболезненным, так? – Кучеренко испытующе посмотрел ему прямо в глаза.
– Я не собираюсь с ней расставаться, понял? – Крестовский разозлился.
– Ты забыл, чья она дочь?
– При чем здесь Бориска? Ему-то с какого бока? Она совершеннолетняя!
– Ладно, не школьница! Я не Бориске. Я о ее матери, его первой жене, которую ты…
– Заткнись!
– Бориска сейчас носом землю роет. Злой, как Бобик. Кстати, я из Рождественки приехал, если тебе интересно. Дочь твою домой привез.
– Лизу?
– Может, я не в курсе, у тебя еще одна есть?
– Она что, с мужем поругалась?
– Говорит, достал он ее. Но это их дело. Важно другое. Знаешь, зачем я туда ездил?
– Ну!
– Баранки гну. Бориска такое же в точности письмишко получил, один в один. Вот, – Кучеренко небрежно кинул на стол конверт. Крестовский медленно его открыл.
– Почерк тот же. Лиза сказала, что получил он эту писульку прямо перед отъездом. То есть, уже после того, как домик прикупил. Так что, причина его внезапной любви к деревенским просторам не в этом. В принципе, он мог и просто так этот дом приобрести, по велению души, скажем. А тут – письмо. Появился интерес. С Лизкой у них не слава богу, Кротовка рядом… Может от нечего делать расследованием заняться, сыщик хренов!
– Да что он может узнать? Там поумирали все давно, кто мог хоть что-то рассказать. И матушка моя, царство ей небесное, и тетка Любавы.
– Так до тебя дошло, что будет, если Ларка все узнает? Это тебе не ее забитая мать. Эта горло перегрызет, только тронь! Побаиваюсь я ее, Крест, честно! – Кучеренко не шутил.
– Брось, она у меня теперь с руки есть станет! – голос Крестовского был до того самодовольным, что Кучеренко рассмеялся.
– Не переоценивай себя, ты для нее старый пень. Просто с деньгами.
– Ларка не такая!
– Ага! А я – дух святой! Ты что, Крест, нюх потерял? Уж ты-то на счет баб никогда не ошибался!
– Поэтому и говорю: ей до моих денег! Видел бы ты…
– Только не начинай! – Кучеренко досадливо поморщился, – Знаешь, один половой акт на скрипучем диванчике еще ни о чем не говорит.
– А то, что она мне жизнь спасла?
– Да ладно, Крест! Любая на ее месте…
– Этот щенок, заметь он ее тогда в кафе, убрал бы ее, не задумываясь. Ты что, думаешь, она этого не понимала?
– Так не заметил же! – Кучеренко равнодушно пожал плечами.
– Ну, вот что! Тему закрыли, – Крестовский холодно посмотрел на друга. «Эх, растекся, как блин по сковородке, старый дурак! Сделает его эта девка, как пить дать!» – ему никогда не нравилась дочь Бориса. С первого дня, когда она появилась у того в доме. Он чувствовал угрозу, исходящую от этого комочка плоти, завернутого в пеленки. Он знал, кто ее подбросил Борису. Знал и молчал уже много лет. Девочка росла, если не пригретая, то принятая Лизой. С раннего детства независимая, с характером, упорная до наглости. Все – таки окучила она «дедушку». Кучеренко бы голову отдал на отсечение, что эта маленькая дрянь уже в десятилетнем возрасте знала, какую власть имеет над мужским полом. И уже тогда этим пользовалась! Колечки, браслетики, сережки – камушки натуральные, золото эксклюзивное. Крест для нее ничего не жалел. Внучка родная таких цацек не имела! Мужики от нее млеют! Только он один понимает, что она за стерва!» – Кучеренко посмотрел на Крестовского с жалостью. Тот отвернулся.
– Так что ты дальше делать собираешься?
– Дальше – по списку. Помнишь шофера своего? Серегу Котова?
– При чем здесь он?
– Да не он. А вот жена его… Кстати, она ухаживала за Верой Александровной?
– Галина? Она его жена?
– Гражданская. Вот к ней я и наведаюсь.
– Зачем? Она столько лет молчала. Но, дело твое – проверяй. А что там с этим?
– Севкой? А! Забудь, не твой вопрос! – Кучеренко неопределенно взмахнул рукой. Этой проблемы для него уже не было.
Глава 38
Вишняков уже пришел. Кажется, только закрыл за собой калитку, а уже стоит возле ее дома. Топчется, как малолетка перед первым свиданием. Вишняков навесил на лицо улыбку и ступил на кирпичную дорожку, ведущую к дому. Краем глаза ухватил колыхнувшуюся занавеску. Еще потоптался на крыльце, вздыхая и томясь неведомо от чего. Он готов не был. Слишком короткий путь от его дома до ее. Придумать, с чего начать разговор, он не успел. «Бог в помощь» – пожелал он себе и постучался. Никакого ответа. И где она? А занавеска? Ведь трепыхнулась, или у него глюк?
Елена по ту сторону двери стояла ни жива ни мертва.
«Не хочет пускать!» – дошло, наконец, до него, – «Вот это да! Во, попал! И что делать-то? Ломиться, пока не откроет? Или уйти? Нет уж, дудки, Елена Ивановна! Я уже здесь!». С досады он саданул ладонью по двери. Потом дернул за ручку. С недоумением глядя, как открывается дверь, совсем даже не запертая, чертыхнулся. Морщась от боли в ладони – все – таки сильно саданул – он шагнул в полутемные сени и тут же дальше – в дом. Всего два шага – раз и два. Что-то теплое коснулось его груди. От яркого света он на секунду зажмурился, на ощупь, как слепой, схватил это теплое и прижал к своим губам. Руки, пахнущие молоком и еще чем-то сладковато – сдобным. Веки тяжело опустились, давая блаженное неведение, возможность узнать так, не глядя, свое, родное, только тебе предназначенное. Уже без сомнений и страхов. Почти мертвыми от напряжения губами он ткнулся в ее щеку, неудовлетворенный, отмирая, попытался уловить ее дыхание. Поймал, впился губами, уже горячими и смелыми в ее мягкий рот, готовый то ли крикнуть, то ли застонать. Получился вздох. Шумный, прерванный его поцелуем, просящий и стыдливый. Он скорее почувствовал ее стыд, чем услышал. Испугался, что оттолкнет, не поняв, что нет ничего постыдного, наглого. Прижал крепче, чтобы не шелохнулась даже, немного боясь причинить ей боль, а, потому отвлекая ее от этой боли губами, которые, казалось, сами, отдельно от него знали, что им делать. Они дышали уже вместе, выныривая на поверхность и жадно глотая воздух. Вместе проваливались в очередной поцелуй, и никому из них не удавалось сказать ни словечка. Он торопился, жадничал, руками ощупывая ее плечи, бедра, губами изучая лицо, шею и ямочку над ключицами. Она почему-то притягивала его неимоверно. Уткнувшись в эту ямочку, он терялся, слабело разгоряченное тело и хотелось уже всего и поскорее. Кто-то там свыше подсказывал не спешить, но он все чаще дотрагивался до этой ямочки, а потом, осмелев, опустился ниже и замер. Никогда не было так боязно сладко. И тут же пришло понимание, почему не надо торопиться. Дальше не должно быть на бегу, вот так, на пороге комнаты, залитой ярким солнцем. Дальше нужно не спешить, нужен вечер, а потом ночь, а потом утро! А иначе это теряет свой смысл, получается банальный половой акт, торопливо и бестолково. Он так не хотел. То есть он хотел, до черноты в глазах от одной только мысли. Но не так.