Вокруг снаружи послышался шум шагов, и едва он успел обмотать болтаюшиеся звенья цепи вокруг свободной руки, как дверь отворилась и вошли двое пиратов.
– Эй, плотник, где молоток? – спросил один из них, в котором Крэддок узнал огромного квартирмейстера. – Сбей оковы у него с ног. А браслеты на руках оставь – так будет вернее.
Орудуя молотком и зубилом, плотник снял оковы с ног.
– Что вы хотите со мной делать? – спросил Крэддок.
– Поднимешься на палубу, там увидишь.
Матрос схватил его за руку и грубо потащил к трапу. Крэддок поднял голову: над ним сиял квадрат синего неба, рассечённый бизань-гафелем с развевающимися флагами. При виде этих флагов у Стивена Крэддока перехватило дыхание. Флагов было два, и один из них – флаг Британии – висел над флагом «Весёлого Роджера»: символ добропорядочности над символом злодейства.
Крэддок стоял в полном недоумении, но сильный толчок в спину погнал его вверх по трапу. Ступив на палубу, он увидел, что над красным вымпелом тоже полощется флаг Британии, а все снасти унизаны гирляндами.
Значит, кто-то вырвал корабль из рук пиратов? Но это совсем уж невероятно, ибо пираты облепили левый борт и восторженно размахивали высоко поднятыми в воздух шляпами. Самым заметным из всех был ренегат-помощник. Он стоял на самом краю полубака и неистово жестикулировал. Крэддок глянул через борт, увидел, кого они приветствуют, и мгновенно осознал всю серьёзность положения.
С левого борта, примерно на расстоянии мили, белели дома и форты Порт-Ройяла. Над всеми крышами развевались флаги. Впереди виднелся проход между скалами, ведущий в гавань Кингстона. Там, на расстоянии не более четверти мили, двигался, борясь с лёгким ветерком, небольшой шлюп. На верхушке мачты шлюпа развевался британский флаг, и все снасти были разукрашены. Палубу его густо заполняли какие-то люди. Они махали шляпами и выкрикивали приветствия. На общем тёмном фоне выделялись пятна алого цвета, и это означало, что на шлюпе находились и гарнизонные офицеры.
В один миг Крэддок понял, в чём дело. Шарки, дьявольски коварный и наглый пират, разыгрывал ту роль, которая предназначалась Крэддоку, если бы он вернулся в Кингстон победителем. Это в честь его, Крэддока, гремели салюты и развевались флаги. К «Счастливому избавлению» шёл шлюп с губернатором, комендантом и всем начальством острова затем, чтобы приветствовать его, Крэддока. Через каких-нибудь десять минут шлюп будет в пределах досягаемости пушек «Счастливого избавления», и Шарки выиграет такую крупную ставку, какая до сих пор не снилась ни одному пирату.
– Вывести его вперёд! – крикнул Шарки, когда Крэддок появился в сопровождении старшины и плотника. – Амбразуры пока держите закрытыми, но подкатите все орудия левого борта и будьте готовы дать залп всем бортом. Ещё два кабельтовых, и они наши.
– Они как будто поворачивают, – сказал боцман. – Мне думается, они нас распознали.
– Это мы быстро исправим, – сказал Шарки, уставившись на Крэддока. – Эй ты, стань здесь… вот здесь, где ты будешь виден, и они тебя узнают. Ухватись одной рукой за ванты и помахай им шляпой. Быстрее, не то твои мозги испачкают тебе одежду. Нэд, воткни-ка в него свой нож на один дюйм. Ну как, помашешь шляпой? Попробуй ещё разочек, Нэд… Эй, пристрелить его! Задержать его!
Но уже было поздно. Понадеявшись на наручники, квартирмейстер выпустил на секунду руку Крэддока. В ту же секунду тот вырвался из рук плотника. Под градом пистолетных выстрелов Крэддок перепрыгнул через борт и поплыл. В него попали и раз и другой, но требуется немало пистолетных пуль, чтобы убить отважного и сильного человека, который твёрдо решил довести до конца задуманное дело и лишь потом умереть. Крэддок превосходно плавал, и, несмотря на кровавый след, который он оставлял за собой, расстояние между ним и пиратским кораблём быстро увеличивалось.
– Мушкет! Дайте мне мушкет! – кричал Шарки, свирепо ругаясь.
Он был прославленным стрелком, и его железные нервы никогда не подводили его в критическую минуту. Черноволосая голова, то взлетавшая на гребне волны, то низвергавшаяся вниз, уже находилась на полпути к шлюпу. Шарки долго прицеливался, прежде чем спустить курок. При звуке выстрела пловец выпрямился, взмахнул рукой, подавая шлюпу знак предостережения, и голос его загремел на весь залив. Шлюп поспешно повернул назад, и бортовой залп пирата уже не достиг цели.
Угрюмо улыбаясь в смертельной агонии, Стивен Крэддок медленно шёл ко дну, где его ждало золотое песчаное ложе.
1900 г.Неудачное начало
– Доктор Орас Уилкинсон дома?
– Это я. Входите, прошу вас.
Посетитель, казалось, был чуть удивлён тем, что дверь ему открыл сам хозяин дома.
– Я хотел бы поговорить с вами.
Доктор, бледный молодой человек с нервным лицом и холёными бакенбардами, в которые упирался высокий белый воротничок, одетый в строгий и длинный чёрный сюртук, какие носят только врачи, потёр руки и улыбнулся.
В плотном, крепко сбитом человеке, стоявшем перед ним, он угадал пациента, первого своего пациента. Скудные его средства таяли, и он уже задумывался над текущими хозяйственными расходами, хотя безопасности ради давно запер в правый ящик стола деньги, предназначенные для арендной платы за первые три месяца. Он поклонился, жестом пригласил посетителя войти, небрежно, словно он случайно оказался в прихожей, запер дверь, проводил незнакомца в скромно обставленную приёмную и предложил сесть. Сам доктор Уилкинсон сел за стол и, соединив кончики пальцев, стал внимательно разглядывать посетителя. Интересно, что его беспокоит? Лицо, кажется, слишком красное. Кое-кто из его прежних преподавателей уже поставил бы диагноз и поразил бы пациента описанием симптомов, прежде чем тот успел вымолвить слово. Доктор Орас Уилкинсон мучительно ломал голову, пытаясь угадать недуг своего первого пациента, но природа сотворила его всего-навсего трудолюбивым и усердным человеком, а не блестящим медиком. Мысли его вертелись вокруг цепочки от часов у посетителя, которую он видел перед собой. Она сильно смахивала на медную, и он сделал вывод, что может рассчитывать не более как на полкроны. Что ж, и полкроны на земле не валяются, особенно когда ты только начинаешь.
Пока врач внимательно разглядывал посетителя, тот шарил по карманам своего плотного сюртука. Из-за тёплой, не по погоде, одежды и усилий, которые потребовались для этого, лицо его из кирпичного стало свекольным, а лоб покрылся испариной. Именно это и натолкнуло наконец наблюдательного медика на догадку: не иначе как спиртному посетитель обязан таким цветом лица. Да, беда этого человека в том, что он пьёт. Нужен, правда, некоторый такт, чтобы дать понять пациенту, что причина его недуга ясна для врача.
– Фу, жарко! – заметил незнакомец.
– Да, в такую погоду так и тянет выпить лишнюю кружку пива, хотя это и вредно, – ответил доктор Уилкинсон, многозначительно глядя на посетителя поверх сомкнутых пальцев.
– Вот чего ни за что бы не посоветовал вам.
– Мне? Я пива не пью.
– Я тоже. Двадцать лет, как бросил.
Гнетущая пауза. Доктор Уилкинсон вспыхнул, лицо у него стало такое же красное, как у собеседника.
– Чем я могу быть полезен? – спросил он, взяв стетоскоп и легонько постукивая им по ногтю большого пальца.
– Да-да, я как раз хотел перейти к делу… Я давно знаю, что вы приехали, но как-то не собрался сразу…
Он неуверенно кашлянул.
– Понимаю, – произнёс доктор сочувственно.
– Я должен был зайти к вам ещё три недели назад, но знаете, как это бывает, всё откладываешь.
Он снова кашлянул, прикрыв рот большой красной ладонью.
– Я думаю, что больше не надо ничего рассказывать, – сказал доктор Уилкинсон, уверенно беря дело в свои руки. – Ваш кашель говорит сам за себя. Затронуты бронхи, если судить на слух. Крохотный очажок, ничего страшного, правда, есть опасность, что он увеличится, так что вы правильно сделали, что пришли. Кое-какие профилактические меры, и вы совсем поправитесь. Снимите, пожалуйста, жилет, рубашку не надо. Вдохните поглубже и низким голосом скажите «девяносто девять».
Краснолицый рассмеялся:
– Да нет, со мной всё в порядке, доктор. Кашель оттого, что я жую табак. Дурная привычка. С вас причитается девять шиллингов и девять пенсов по счётчику. Я – агент газовой компании.
Доктор Орас Уилкинсон рухнул в кресло.
– Так вы не больной? – пробормотал он.
– Нет, сэр, я ни разу в жизни не был у врача.
– Так вон что… По вашему виду и в самом деле не скажешь, что вы доставляете врачам много хлопот. Ума не приложу, что нам делать, если все будут такие здоровяки, как вы. – Доктор пытался замаскировать разочарование шуткой. – Хорошо, я как-нибудь зайду в контору и внесу эту небольшую сумму.
– Сэр, было бы удобнее, поскольку я уже пришёл… И вам не хлопотно…
– Ну что же, пожалуйста!
Эти вечные денежные дела причиняли доктору больше неприятностей, чем скромный образ жизни или скудная еда. Он вытащил кошелёк и высыпал содержимое на стол: две монеты по полкроны и несколько пенсов. Правда, в ящике стола припрятаны десять золотых соверенов. Но это плата за помещение. Если притронуться к ним, он погиб. Нет, лучше уж голодать.
– Вот незадача! – сказал он, улыбаясь, словно произошло что-то совершенно неслыханное. – У меня вышла мелочь. Боюсь, что мне всё-таки придётся зайти в контору.
– Как вам угодно, сэр.
Агент поднялся и, оценив намётанным глазом всё, что находилось в комнате, – от ковра стоимостью в две гинеи до восьмишиллинговых муслиновых занавесок, – откланялся.
После его ухода доктор Уилкинсон прибрал в комнате, что он, по обыкновению, делал раз десять на дню. С краю на столе положил для вящей убедительности «Медицинскую энциклопедию Куэна», чтобы пациенты видели, какие у него под рукой авторитеты. Потом он вынул инструменты из своей карманной сумки – ножницы, щипчики, хирургические ножи, ланцеты – и аккуратнейшим образом разложил их на виду рядом со стетоскопом. Перед ним были раскрыты журнал, дневник и книга регистрации посетителей. Нигде не было ни единой записи, новенькие глянцевые обложки внушали подозрение, поэтому он потёр их друг о друга и даже поставил несколько чернильных клякс. Чтобы пациент не заметил, что его имя первое, он заполнил первую страницу в каждой книге записями о воображаемых визитах, которые он нанёс безымянным больным за три последних недели. Проделав всё это, он уронил голову на руки и погрузился в томительное ожидание.
Ожидание клиента всегда томительно для молодого человека, едва начинающего карьеру, но особенно томительно для того, кто знает, что через несколько недель, а то и дней жить будет не на что. Как ни экономить, деньги будут утекать, точно вода, из-за бесчисленных мелких расходов, совершенно непонятных, пока не имеешь собственного дома. И вот сейчас, сидя за столом и задумчиво глядя на горстку серебряных и медных монет, доктор Уилкинсон не стал бы отрицать, что его надежды успешно практиковать в Саттоне быстро улетучиваются.
А ведь это был оживлённый, процветающий город, тут было столько денег, что оставалось загадкой, почему знающий человек с умелыми руками должен бежать отсюда из-за невозможности найти работу. Со своего места доктор Орас Уилкинсон видел, как мимо его окна в обе стороны бежал и вихрился бесконечный людской поток. Он поселился в деловом квартале, где воздух всегда наполнен глухим городским шумом, стуком колёс и шарканьем бесчисленных шагов. Тысячи и тысячи мужчин, женщин, детей каждый день проходили мимо его двери, но каждый спешил по своим делам и едва ли замечал маленькую медную табличку на ней и давал себе труд подумать о человеке, который ждал внутри. А ведь совершенно очевидно, что многие из них нуждались в его помощи. Мужчины, страдающие дурным пищеварением, и анемичные женщины с прыщеватыми лицами и больной печенью – все они проходили мимо; они нуждались в нём, он нуждался в них, но их разделял неумолимый закон профессиональной этики. Что ему было делать? Не мог же он, выйдя за дверь, схватить за рукав первого встречного и шепнуть ему на ухо: «Прошу прощения, сэр, я только хотел сказать, что ваше лицо усеяно угрями, на вас неприятно смотреть, позвольте рекомендовать вам отличное средство с мышьяком, оно будет стоить не больше, чем один обед или ужин, но, несомненно, поправит ваше здоровье?» Сказать такое – значит унизить высокое и благородное звание врача, а нет более ревностных хранителей профессиональной чести, чем те, кому эта профессия стала злой мачехой.
Доктор Орас Уилкинсон всё так же задумчиво глядел в окно, как вдруг кто-то резко дёрнул звонок у входной двери. Колокольчик звонил часто, и каждый раз он загорался надеждой, которая тут же гасла и наливала сердце свинцовым разочарованием, когда он встречал на пороге нищего или коммивояжёра. И всё-таки наш доктор был молод, обладал отходчивым характером, так что, несмотря на горький опыт, душа его снова радостно отозвалась на призыв. Он вскочил на ноги, окинул взглядом стол, придвинул на более видное место справочники и поспешил к двери. Но, выйдя в прихожую, он чуть не застонал от досады. Сквозь застеклённый верх двери он увидел перед домом цыганский фургон, нагружённый плетёными столами и стульями, а у входа мужчину и женщину с ребёнком. Он знал, что с этими людьми лучше даже не вступать в разговор.
– Ничего нет! – крикнул он, чуть отпустив цепочку замка. – Уходите! – Он захлопнул дверь, но колокольчик зазвонил снова. – Уходите! – крикнул он в сердцах и пошёл к себе в приёмную. Но едва он успел опуститься на стул, как колокольчик зазвонил в третий раз. Закипая от гнева, он кинулся назад, распахнул дверь.
– Какого?..
– Простите, сэр, нам нужен врач.
В одно мгновение он уже с приятнейшей профессиональной улыбкой потирал руки. Значит, им всё-таки нужен врач, а он хотел прогнать их с порога – первые посетители, которых он ждал с таким нетерпением. Правда, люди эти из самых низов. Мужчина, высокий цыган с гладкими волосами, отошёл к лошади. Перед ним стояла невысокая суровая женщина с большой ссадиной у глаза. Голова у неё была повязана жёлтым шёлковым платком, к груди она прижимала младенца, завёрнутого в красную шаль.
– Входите, сударыня, – любезно произнёс доктор Орас Уилкинсон. Уж тут-то диагноз можно поставить безошибочно. – Присядьте на диван, через минуту вам будет лучше.
Он налил из графина воды в блюдце, наложил компресс из корпии на повреждённое место и сделал перевязку secundum artem[41].
– Спасибо, сэр, – сказала женщина, когда он кончил. – Так хорошо теперь и тепло. Да благослови вас Бог, доктор. Но пришла-то я не с глазом.
– Не из-за глаза?
Доктор Орас Уилкинсон начинал сомневаться в преимуществе быстрого диагноза. Поразить пациента – вещь, конечно, превосходная, но до сих пор пациенты поражали его.
– Нет, у ребёночка вот сыпь.
Она отвернула шаль и показала крохотную темноволосую черноглазую девочку. Её смуглое горячее личико обметала тёмно-красная сыпь. Ребёнок, хрипло посапывая, смотрел на доктора слипающимися со сна глазёнками.
– М-да! Верно, сыпь… и порядочно высыпало.
– Я пришла показать её вам, чтобы вы могли утвердить.
– Что утвердить?
– Ну, если что случится…
– Вот оно что… Подтвердить, значит.
– Ну а теперь я, пожалуй, пойду. А то Рубен – это мой муж – спешит.
– Неужели вы не возьмёте лекарства для девочки?
– Вы видели её, значит, всё в порядке. Если что случится, я скажу вам.
– Вы должны взять лекарство. Ребёнок серьёзно болен.
Он спустился в маленькую комнатку, которую приспособил под хирургический кабинет, и приготовил две унции успокаивающей мази в пузырьке. В таких городках, как Саттон, немногие могут позволить себе платить и врачу и фармацевту, и если врач не умеет приготовить лекарство, то ему вряд ли удастся заработать на жизнь.
– Вот лекарство, сударыня. Способ употребления на этикетке. Держите девочку в тепле и не перекармливайте.
– Премного благодарна вам, сэр.
Женщина взяла ребёнка в руки и пошла к двери.