И чтобы предупредить какое-то исследование причины разницы между деревней в джунглях и Нью-Йорком, они идут на крайнее бесстыдство, объясняя индустриальный прогресс человека — небоскребы, тросовые мосты, электродвигатели, железнодорожные поезда, — тем, что человек — животное, обладающее «инстинктом создавать орудия труда».
Вы задавались вопросом, что стряслось с миром? Вы сейчас видите высшее достижение идеологем беспричинного и незаработанного. Все ваши шайки мистиков как духа, так и плоти сражаются друг с другом за власть над вами, рыча, что любовь — это решение всех проблем вашего духа, а кнут — решение всех проблем вашего тела, проблем тех, кто согласился не иметь разума. Они ждут, что человек будет по-прежнему производить электронно-лучевые трубки, сверхзвуковые самолеты, атомные двигатели и астрономические телескопы и получать кусок мяса в виде вознаграждения и кнут в виде стимула, при этом придавая человеку меньше достоинства, чем скоту, не обращая внимания на то, что мог бы им сказать любой дрессировщик: животное нельзя обучать страхом, измученный слон растопчет мучителя, но не станет работать на него или перевозить его грузы.
Не заблуждайтесь относительно характера мистиков. На протяжении веков их целью было ослабить ваше сознание, их единственной страстью — возможность править вами посредством силы.
От ритуалов колдунов в джунглях, которые искажали реальность, превращая ее в чудовищные нелепости, отупляя разум своих жертв и держа их в страхе перед сверхъестественным на протяжении застойных столетий, до сверхъестественных доктрин Средних веков, заставлявших людей жить в хижинах с земляными полами в страхе, что дьявол может украсть их суп, ради которого они работали восемнадцать часов, до убогого, низкорослого, улыбающегося профессора, который уверяет вас, что мозг не обладает способностью думать, что у вас нет органов восприятия, и вы должны слепо повиноваться всемогущей воле сверхъестественной силы: «общества». Это все один и тот же спектакль для одной и той же цели: низвести вас до уровня бесформенной массы, отрицающей верность своего сознания.
Однако все это нельзя сделать без вашего согласия. Раз вы позволили, вы заслуживаете этого.
Когда вы слушаете разглагольствования мистика о бессилии человеческого разума и начинаете сомневаться в своем сознании, а не в его и позволяете, чтобы ваше полуразумное состояние потрясали любым утверждением, решаете, что надежнее доверять его высшему знанию, в дураках оказываетесь вы оба: ваше согласие — единственный источник его уверенности. Сверхъестественная сила, которой мистик страшится, непознаваемый дух, которому он поклоняется, сознание, которое считает всемогущим, — ваши. Мистик — это человек, который отказывается от своего разума при первом столкновении с разумом других. Где-то в воспоминаниях своего детства, когда его понимание реальности сталкивалось с утверждениями других, с их произвольными распоряжениями и противоречивыми требованиями, он сдавался в таком низком страхе несамостоятельности, что отверг свою способность думать. При выборе между «Я знаю» и «Они говорят» он выбирал авторитет других, предпочитал подчиняться, а не понимать, верить, а не думать. Вера в сверхъестественное начинается с веры в превосходство других. Отказ человека принял форму ощущения, что он должен скрывать свое непонимание, что другие обладают каким-то таинственным знанием, которого лишен он один, что реальность — то, что они хотят из нее сделать какими-то средствами, которых он навеки лишен.
И с тех пор он, боящийся думать, остается во власти неопределенных чувств. Чувства становятся его единственным наставником, единственным остатком личного тождества. Он держится за них с неистовым инстинктом собственника, и мышление его посвящено лишь попытке скрыть от себя, что природой его чувств является ужас.
Когда мистик заявляет, что чувствует существование превосходящей разум силы, он действительно его чувствует, но эта сила — не всезнающий сверхдух Вселенной, это сознание любого прохожего, которому он уступил собственное. Мистиком движет стремление впечатлять, обманывать, льстить, вводить в заблуждение, использовать это всемогущее сознание других. «Они» — единственный его ключ к реальности, и он чувствует, что может существовать, только обуздывая их таинственную силу и вымогая их непостижимое согласие. «Они» — единственное его средство восприятия, и, как слепой, полагающийся на зрение собаки-поводыря, он чувствует, что должен держать их на привязи, чтобы жить. Контролировать сознание других становится его единственной страстью; жажда власти — это сорняк, растущий только на пустырях отвергнутого разума.
Каждый диктатор — мистик, и каждый мистик — потенциальный диктатор. Мистик жаждет от людей повиновения, а не согласия. Он хочет, чтобы люди подчиняли свое сознание его утверждениям, эдиктам, желаниям, прихотям, как его сознание подчинено их сознаниям. Он хочет влиять на людей посредством веры и силы и не находит удовлетворения в их согласии, если вынужден зарабатывать его посредством фактов и разума. Разум — враг, которого он страшится и вместе с тем считает ненадежным; разум для него — средство обмана; ему кажется, что люди обладают некоей более могущественной силой, чем разум. И только их беспричинная вера или вынужденное повиновение могут дать ему чувство безопасности, доказательство, что он обрел контроль над тем таинственным даром, которого у него нет. Он стремится приказывать, а не убеждать: убеждение требует назависимости и основывается на абсолюте объективной реальности. Он добивается власти над реальностью и средствами ее постижения, над разумом людей, способностью помещать свою волю между существованием и сознанием, словно согласясь фальсифицировать реальность по его указаниям, люди будут на самом деле создавать ее.
Как мистик — паразит в материи, который присваивает созданное другими богатство, точно так же он — паразит в духе, который крадет созданные другими идеи и опускается ниже уровня безумца, создающего собственное искажение реальности, до уровня паразита безумия, ищущего искажения, созданного другими.
Существует лишь одно состояние, соответствующее стремлению мистика к бесконечности, беспричинности, безликости, — смерть. Какие бы непонятные причины он не приписывал своим непередаваемым чувствам, тот, кто отвергает реальность, отвергает существование, и чувства, которые потом движут им, представляют собой ненависть ко всем ценностям человеческой жизни и страсть ко всему злу, уничтожающему ее. Мистик наслаждается зрелищем страдания, бедности, раболепства, ужаса: они дают ему ощущение торжества, доказательство крушения разумной реальности. Но никакой другой реальности не существует.
Чьему бы благу ни призывал служить мистик, будь то благо Бога или того бесплотного чудовища, которое именует «народом», какие бы идеалы ни провозглашал в терминах какой-то сверхъестественной важности, в сущности, в реальности, на земле его идеал есть смерть, его стремление — убивать, его единственное удовлетворение — мучить.
Разрушение было единственной целью, какой только достигали мистики со своим кредо, и это единственная цель, какой они достигают сейчас, словно причиненные их действиями катастрофы не заставили их усомниться в своей доктрине. Если они заявляют, что ими движет любовь, то их не останавливают горы трупов, и это потому, что правда об их душах хуже, чем бесстыдное оправдание, какое вы позволяете им, оправдание, что цель оправдывает средства, и что ужасы, которые они практикуют, представляют собой средства для благородных целей. Правда заключается в том, что эти ужасы и есть их цели.
Вы настолько порочны, что верите, будто способны приспособиться к диктатуре мистика и угождать ему, повинуясь его приказаниям.
Но угодить ему нельзя никак: если станете повиноваться, он будет менять свои приказания. Он хочет повиновения ради повиновения и разрушения ради разрушения. Вы настолько трусливы, что верите, будто можете прийти к соглашению с мистиком, уступая его вымогательствам, но откупиться от него никак нельзя. Откуп, которого он хочет, — это ваша жизнь, и чудовище, которое он хочет подкупить — это скрытый пробел в его разуме, побуждающий его убивать, дабы скрыть от себя, что смерть, которой он жаждет, — его собственная.
Вы настолько наивны, что верите, будто силы, выпущенные в вашем мире на волю, движимы алчностью к материальному добру, погоня мистиков за добычей — лишь ширма, скрывающая от их разума суть их мотивов. Богатство — это средство человеческой жизни, и мистики требуют богатства, подражая живым, убеждая себя, что хотят жить. Но для них обладание награбленной роскошью не радость, а бегство. Они не хотят владеть вашим состоянием — хотят, чтобы вы его лишились. Они не хотят преуспеть — хотят, чтобы вы потерпели неудачу. Они не хотят жить — хотят, чтобы вы умерли; не желают ничего, они ненавидят существование и спасаются бегством. Каждый старается скрыть от себя, что он сам — объект своей ненависти.
Вы, так и не понявшие сущности зла, вы, считающие их «заблудшими идеалистами» — да простит вас Бог, которого вы изобрели! — они и есть сущность зла. Они, эти антиживущие объекты, стремящиеся пожрать мир, чтобы заполнить бескорыстную пустоту своих душ. Им нужно не ваше богатство. Тут заговор против разума, а это значит против жизни и человека.
Это заговор без руководителя и направления, и случайные люди настоящего времени, наживающиеся на страданиях той или другой страны, просто пена, несомая потоком из сломанной канализации столетий, из резервуара ненависти к разуму, логике, способности, достижениям, радости, который заполняли все скулящие антилюди, проповедовавшие превосходство «сердца» над разумом.
Это заговор всех тех, кто хочет не жить, а отделаться от жизни, кто хочет отсечь маленький уголок реальности и тянется ко всем остальным, отсекающим другие уголки. Это заговор, объединяющий звеньями уклончивости всех, кто стремится к нулю как к ценности: профессора, не способного думать и находящего удовольствие в том, что калечит разум студентов; бизнесмена, который, чтобы защитить свою инертность, находит удовольствие в том, что ограничивает способности конкурентов; невротика, который для защиты своего отвращения к себе находит удовольствие в том, чтобы ломать уважающих себя людей; неумелого, получающего удовольствие от того, что он разрушает достижения; посредственности, находящей удовольствие в том, чтобы уничтожать величие; евнуха, упивающегося тем чувством, что выхолащивает все удовольствия; всех интеллектуальных изготовителей оружия, всех, кто проповедует, что уничтожение добродетели превратит пороки в добродетель. Смерть — предпосылка, лежащая в основе их теорий, смерть — цель их практических действий, и вы — последние из их жертв.
Нас, служивших живым буфером между вами и сущностью вашего кредо, уже нет рядом, чтобы спасать вас от результатов ваших избранных убеждений. Мы не хотим больше оплачивать своими жизнями ваши долги или моральный дефицит, накопленный всеми вашими предыдущими поколениями. Вы жили во взятом в долг времени, и я — тот человек, который потребовал возврата долга.
Я — тот человек, существование которого ваши пробелы позволяли вам не замечать. Я — тот человек, ни жизни, ни смерти которого вы не хотели. Вы не хотели моей жизни, так как боялись понять, что я нес ту ответственность, от которой вы отказались, и ваши жизни зависели от меня; не хотели моей смерти, потому что знали это.
Двенадцать лет назад, когда работал в вашем мире, я был изобретателем. Был представителем той профессии, которая появилась в человеческой истории последней и должна была исчезнуть первой на пути к дочеловеческому уровню. Изобретатель — это человек, который спрашивает у Вселенной: «Почему?», он не позволяет ничему вставать между ответом и своим разумом.
Подобно тем людям, которые открыли пользу пара или нефти, я открыл источник энергии, который был доступен с возникновения земного шара. Но люди умели его использовать лишь как объект поклонения, ужаса и легенд о боге-громовержце. Я сделал экспериментальную модель двигателя, который в будущем принес бы состояние мне и тем, кто нанял бы меня. Это был двигатель, который повысил бы эффективность каждой человеческой установки, использующей энергию, и сделал бы производительнее каждый час, который вы проводите, зарабатывая на хлеб.
Потом однажды вечером, на заводском митинге, я услышал, что приговорен к смерти за свое достижение. Трое паразитов утверждали, что мой мозг и моя жизнь — их собственность, что мое право на существование условно и зависит от удовлетворения их желаний. Назначение моей способности, говорили они, служить потребностям тех, кто менее способен. Я не имел права жить, говорили они, по причине моей способности жить; их право жить было безусловным по причине их неспособности.
Тут я понял, что неладно с миром, понял, что уничтожало людей и государства и где нужно вести битву за жизнь, понял, что врагом была извращенная мораль, и мое согласие было единственной ее силой. Я понял, что зло бессильно, неразумно, слепо, антиреально, и единственным оружием его была готовность добра служить ему. Как паразиты вокруг меня провозглашали свою беспомощную зависимость от моего разума и ждали, что я добровольно приму рабство, принудить к которому меня они не могли, полагались на мое самоуничтожение для того, чтобы снабдить их средствами осуществления своих планов, так во всем мире и во всей человеческой истории, во всевозможных версиях и формах — от вымогательства бездельничающих родственников до злодейств коллективизированных стран, добро, способные люди разума, уничтожавшие себя своей деятельностью, отдавали злу кровь своей добродетели и принимали от зла яд гибели, давая таким образом злу силы выживания, а своей добродетели — бессилие смерти. Я понял, что достигнут тот пункт в поражении каждого добродетельного человека, когда злу для победы нужно его согласие, и никакой вред, причиненный ему другими, не достигнет цели, если он решит не давать согласия. Я осознал, что могу положить конец вашему насилию, произнеся мысленно одно слово. Я произнес его. Это слово «нет».
Я ушел с того завода. Ушел из вашего мира. Сделал своей обязанностью предостерегать ваши жертвы, давать им способ и оружие борьбы с вами. Способом был отказ отклонять возмездие. Оружием была справедливость.
Если вы хотите знать, что потеряли, когда я ушел и мои забастовщики покинули ваш мир, встаньте посреди пустого клочка земли на девственной, не исследованной людьми, местности и задайтесь вопросом, какого способа выживания вы достигли бы и долго ли прожили бы, если бы отказались думать, когда не у кого научиться выживать, или, если бы предпочли думать, многое ли смог бы открыть ваш разум. Задайтесь вопросом, сколько независимых открытий вы сделали за свою жизнь, и сколько времени потратили на совершение действий, которым научились у других, задайтесь вопросом, смогли бы вы открыть, как обрабатывать землю и производить продукты, смогли бы изобрести колесо, рычаг, катушку индуктивности, генератор, электронно-лучевую трубку. А потом решите, можно ли назвать способных людей эксплуататорами, живущими плодами вашего труда и лишающими вас богатства, которое вы создаете, и посмеете ли поверить, что вы обладаете возможностью порабощать их. Пусть ваши женщины взглянут на старуху из джунглей со сморщенным лицом и отвислыми грудями, сидящую, размалывая пищу в миске час за часом, столетие за столетием, и зададутся вопросом, снабдит ли их «инстинкт изготовления орудий труда» электрическими холодильниками, стиральными машинами, пылесосами, и если нет, захотят ли они уничтожить тех, кто обеспечил им все это, но не «инстинктом».
Оглянитесь вокруг, дикари, неуверенно бормочущие, что идеи создаются человеческими средствами производства, что машина — продукт не человеческой мысли, а таинственной силы, производящей человеческое мышление. Вы не открыли индустриального века и держитесь за мораль варварских эпох, когда жалкая форма человеческого существования создавалась физическим трудом рабов. Каждый мистик всегда хотел иметь рабов, чтобы они защищали его от материальной реальности, которой он страшится. Но вы, нелепые, мелкие атависты, слепо таращитесь на небоскребы и дымовые трубы вокруг и мечтаете о порабощении создателей материальных ценностей — ученых, изобретателей, промышленников. Когда вы требуете общественной собственности на средства производства, вы претендуете на общественную собственность на разум. Я учил своих забастовщиков, что вы заслуживаете только одного ответа: «Попытайтесь его взять».