– А про голубую дубленку, как у Зойки? – совсем шепотом спросила она.
– Можно, – ответила Лена и подумала: «Маленькая аферистка. Короче, вся в мать».
А на утро все одновременно разболелись. У всех подскочила температура, полились сопли, начался сухой кашель.
– Погуляли, – мрачно прокомментировал муж.
Лена почему-то почувствовала себя виноватой. Вызвали врача – конечно, грипп, и серьезный, с осложнениями. Нужно соблюдать строгий постельный режим. И – как всегда – много питья: морсы, компоты.
В общем, Лена выползла на кухню и стала варить клюквенный морс. Кому постельный режим, а кому – кухонный. Стояла у плиты, обливаясь потом, на дрожавших ногах. А через день все захотели есть. Лена позвонила соседке и попросила купить курицу, молоко и поставить все это под дверь. Потом она сварила большую кастрюлю бульона с рисом и предупредила, что есть они будут это три дня. Пока не съедят. Рухнула в постель и объявила, что ее больше нет ни для кого. Спала почти двое суток. Отдаленно слышала споры и крики детей. В голове мелькало: значит, все нормально, все живы. И она засыпала опять. Дней через восемь все постепенно оклемались. В квартире царил полный бардак. Лена села на диван и расплакалась. Сил совсем не было. Но все повели себя благородно. Муж взялся за пылесос, дочка неумело гоняла тряпкой пыль, а сын ожесточенно тер ершиком унитаз. На обед сварили картошку, вспороли банку сайры и открыли мамины соленые помидоры. Поев, все дружно рухнули в постель абсолютно обессиленные. Вечером смотрели по телевизору какой-то детектив, Лена не особенно следила за сюжетом. Она поглядывала на своих близких и думала о том, какая она счастливая. Господи! Хоть бы не сглазить!
Карантин в школах закончился, хотя грипп все еще не отступал. Но родители возмущались, что дети без присмотра и совсем разболтались. Так хотя бы полдня в школе, на общественном питании.
В школе все сморкались и кашляли. Но скоро и дети, и учителя втянулись, и началась прежняя жизнь.
А настоящая зима все не приходила. На улице было слякотно, мокро и противно – типичная погода конца ноября. Лена мечтала о снеге и хорошем морозце и о том, чтобы наконец «выгулять» шубу. Каждый вечер она открывала шкаф и гладила ее.
– Просто как дитя родное, – смеялся муж.
А потом грипп свалил Жанку. Она позвонила и еле пропищала:
– Жрать нечего, лекарств нет.
– Я приеду, – с готовностью отозвалась Лена.
Жанка долго отнекивалась:
– Ты что, сумасшедшая? Я тебя не пущу. А вдруг заразишься?
Лена убедила ее в том, что она уже переболела, так что повторно заболеет вряд ли.
Она купила продукты, фрукты, овощи, соки и поехала к подруге.
Жанка валялась на диване с замотанным шарфом горлом. Кашляла сухо и хрипло, как собака лает. Лена возилась на кухне – варила овощной суп. Жанка орала из комнаты, что никакой суп она есть не будет, потому что, как женщина холостая, супов не готовит и не ест, а уж тем более овощных, и жалобно просила поджарить ей картошку. Лена вздохнула и принялась чистить и резать картошку, которую они съели с маринованными огурцами. Порезали колбаски. Жанка вытащила бутылку «Хеннесси».
– Ты что, спятила? – задохнулась от возмущения Лена. – Кто при гриппе пьет спиртное?
– Не кипиши, – спокойно остановила ее Жанка. – Я пью, и ты выпьешь. От этого хуже не будет. Только лучше. Тем более такой коньяк! У меня большой опыт! – И Жанка, хрипло рассмеявшись, со стуком поставила бутылку на журнальный столик.
Лена вздохнула – знала, Жанку не переспоришь, особенно в таком вопросе.
Короче говоря, налили по первой. Коньяк оказался действительно мягким и вкусным, но Жанка останавливаться на этом явно не собиралась. Лена сдалась, налили по второй. Жанка тонко порезала кружочками лимон и на каждый кружок насыпала молотый кофе, перемешанный с сахарным песком.
– Ну как закусь? – довольно ухмыльнулась она и добавила: – Уф, сразу полегчало.
Потом трепались о том о сем – короче, обо всем понемногу, но в основном, конечно, говорили о Жанкиных мужиках. Та отзывалась о них отнюдь не лестно: все они жлобы и потребители. Ни на одного из них она по большому счету не может рассчитывать. Любви нет, а есть один голый секс и времяпрепровождение. В общем, все пустое.
Лена глотнула коньяка и тихо сказала Жанке:
– А ты роди!
– Ага! – ответила та. – Без мужа, без родителей. Без братьев и сестер. Я же вообще одна на белом свете! – И Жанка разревелась.
Лена тут же пожалела о том, что сказала.
– А кто будет кормить моего ребенка? – продолжала реветь Жанка. – И на няню мне, между прочим, тоже еще надо заработать!
– Да, Жануль, извини. Ты, конечно, права. Это я бестактная дура.
Выпили еще по одной – запили обиду. Лена чувствовала, что уже прилично опьянела, да и Жанку, похоже, развезло, хотя по части выпивки она человек стойкий. В общем, ля-ля-тополя – и разговор свернулся на Славу. Заплетающимся языком Жанка выражала абсолютное и безоговорочное восхищение подругой.
– Сильна баба! Таких мозгов и такой хватки я ни у кого не встречала! Такое придумать! А главное – воплотить! – Жанка захлебывалась от восторга. – Жизнь у нее в Питере была ох не сахар! Даже голодали они с матерью. И это в наше-то время! А как жизнь свою повернула! Гигант! Мозговой центр! Ее бы в ЦРУ или в МОССАД. Она бы и там порядочек наладила.
Лена молчала. Очень хотелось сказать просто, по-бабьи: «Были бы у тебя такие возможности, такой исходный капитал, и ты бы распорядилась по-умному. Грамотно. Хотя Славиных заслуг я не отрицаю». Но Лена молчала, как партизан на допросе.
А Жанку несло дальше. Она сползла с дивана на ковер и глотнула коньяк прямо из бутылки. «Скоро вырубится, – подумала Лена. – Уложу ее и поеду домой».
Жанка икнула и сказала шепотом:
– Знаешь, там такая история, ну, в общем, такая пурга! Я когда узнала – две ночи не спала. Не могла в себя прийти. – Она снова глотнула из горлышка и поманила Лену пальцем: – Слушай сюда!
Лена вздохнула, пожала плечами и придала лицу равнодушное выражение.
– В общем, однажды мы с Эдиком, Славиным мужем, нажрались. Так нажрались, что вспоминать страшно. Я потом два дня болела – подняться не могла. – Жанка уставилась в окно. На лице чувствовалась работа мысли. – Две бутылки коньяка и бутылка рома, по-моему, – вспоминала она туговато. – А Эдик вообще на это дело слабоват и не на это – тоже. Как мне кажется. Хотя, может быть, я ошибаюсь. Такие маленькие и хиленькие иногда оказываются будь здоров! – И она хихикнула.
Лена покраснела, Жанка продолжила.
– Так вот, хиленький такой, дохлый. Нервишки слабые. Славка ему пить вообще не дает – он после пьянки неделю в себя прийти не может. Но Славка тогда в Париже была. У них там квартира. В шестнадцатом округе, между прочим! – Жанка многозначительно подняла кверху указательный палец. Лена знать не знала, что такое шестнадцатый округ, но поняла одно – это явно круто. «Ого! – подумала она. – Еще и в Париже квартира. А ведь Слава ни словом не обмолвилась. Вот уж кто не трепло!»
– А Эдик ко мне с тоски заскочил, – продолжала Жанка. – Друзей у него нет, человек он замкнутый и достаточно одинокий. В общем, вещь в себе. Ну, и мы с ним накатили, как я уже сказала. И тут Эдюшу понесло, он мне все выложил, а после на кухонном столе и вырубился. Мордой в капустный салат. Когда пришел в себя, ничего не помнил. Это я точно тебе говорю. Иначе бы помер от страха, а потом меня пришил. Сто пудов. – Жанка сделала страшные глаза. – Для таких, как они, пришить ничего не стоит, – прошептала она зловещим шепотом.
– Жан, может, хватит? – Лена кивнула на бутылку.
– Когда хватит, я тебе скажу, – честно пообещала Жанка.
Лена тяжело вздохнула: события принимали нежелательный оборот. Спать уложить Жанку, пожалуй, не получится. Лена с тоской посмотрела на часы. Она хорошо была знакома со своей школьной подругой.
– А тебе что, совсем не интересно? – возмутилась Жанка и громко икнула. – Такая вот ты у нас не сплетница! – усмехнулась она недобро.
– Валяй, рассказывай! – устало сказала Лена, окончательно поняв, что в данный момент Жанка и сон – вещи несовместимые.
Та села поудобнее, закурила очередную сигарету, тяжело вздохнула и прошептала:
– Вообще-то, конечно, это страшная тайна!
– Тогда, может, не стоит? – со слабой надеждой спросила Лена.
Жанка замотала головой:
– Мне носить это в себе знаешь как тяжело? А ты моя лучшая подруга.
– В общем, решила мне жизнь облегчить, – вздохнула Лена.
Жанка кивнула и вдохновенно начала:
– Короче говоря, поженились они в Питере. Эдик учился в Мухинском, а Славка там натурщицей подвязалась. Любовь у них случилась безумная. Сумасшедшая любовь. Славка с матерью жила – бедствовали страшно. Мать все время болела. А Эдька жил в общаге – он был приезжий. Поженились. Родили ребенка. А жрать нечего. Тогда Эдька стал ювелиркой заниматься. Не золотом, нет, конечно, – тогда могли за это посадить – только серебром. Но таланты у него открылись необыкновенные. Просто нечеловеческие таланты. Стали появляться клиенты, деньги. Вещи он делал такие, хоть сейчас – в музей. Он и ходил в музей – смотрел на украшения и дома пытался повторить. Получалось. Копии были великолепные, с виду не отличить. Дальше – больше. Стали доставать золото – у бабулек питерских скупать. Современное золото не годилось. Потом какой-то местный «левша» сделал ему клейма – точь-в-точь старинные. И Эдька начал упражняться с золотишком. Бродил по музеям, фотографировал. С каталогами возился. И стало получаться! Такие вещи делал – под восемнадцатый век, девятнадцатый. А продавать все это было же стремно! Такие сроки можно было получить! Реализацией занималась, понятно, Слава. Эдик к этому отношения не имел. Боялся до одури. В общем, решили они в Москву переехать. Москва большая, их здесь никто не знал. И дело потихоньку пошло. Вещи эти стоили таких денег, что они очень быстро разбогатели. Слава окружными путями находила клиентов – к тому времени появились нувориши, новые, огромные деньги. Да и вообще в Москве публика попроще в каком-то смысле, много приезжих – необразованных, туповатых: дамочки из Лангепаса, Нефтеюганска. В каждом ухе – по коттеджу. Но им было очень в кайф покупать старые цацки – престиж. Можно сказать, что от бабушки-дворянки осталось. Но Слава с Эдюшей, конечно, не зарывались – действовали очень тихо и осторожно. Открыли какой-то бизнес, чтобы было понятно, откуда у них бабки. Отмывали, короче, – так это, что ли, называется. Про то, что Эдик ювелиркой занимается, конечно, никто не знал. Знали, что в прошлом – художник, картинки для удовольствия иногда малюет. А так – серьезные люди, серьезный бизнес. Но, конечно, боялись. Эдик вообще периодически, пару раз в год, в клинике неврозов лежал. Я ему говорю: можно, мол, открыть магазин. На Арбате или на Тверской, например. Так не рисковать. Да, вещи современные, но потрясающие. Эксклюзивные вещи. Наверняка нашлись бы покупатели. И немало. Но он объяснил, что очень много заморочек – конкуренты, бандиты, чиновники. Аренда в центре бешеная. А потом, все богатенькие хотят «Шопард», «Картье», «Тиффани». Пока себе имя сделаешь… Если еще сделаешь.
– Неужели они не боятся? – прошептала одними губами Лена. – А если все-таки найдется человек, который вскроет их аферу?
– Слушай, сейчас такие подделки, эксперты теряются. Шишкина и Айвазовского подделывают – никакая экспертиза отличить не может. Хотя был прецедент. Нашелся какой-то умник. Они поохали, поахали, свалили все на родственников, которые наследство оставили, и деньги вернули, с возмещением морального ущерба, чтобы не трепался. А он и не трепался. Кому охота в дураках ходить. И потом, они так делали, что их покупатели не пересекались. Но страх, конечно, был. Хотя раньше – больше. А сейчас все воруют, что могут. И по-крупному, и по-мелкому. Взятки берут, откаты. И никто ничего не боится. А здесь люди своим трудом зарабатывают. Да, с гнильцой бизнес. А где не без этого? – усмехнулась Жанка. – Бизнес всегда либо смердит, либо пованивает, особенно в нашей любимой стране. Это тебе, школьной училке, не понять, вы с Сережкой беззубые. А все, кто рискует, пьют шампанское, «Вдову Клико», и едят устриц на Лазурном Берегу. И отказываться от этой жизни, один раз понюхав, не собираются, поверь мне! Я их видела-перевидела. Никакие риски в ответ не входят. У кого хватает наглости, смелости или чего там еще – все руками и ногами держатся за свою дольче виту. – Жанка икнула и испуганно сказала: – Что-то мне хреново, Ленка!
Лена подхватила ее и поволокла в ванную.
– В туалет, – скомандовала Жанка заплетающимся языком.
Из туалета донеслись утробные звуки. Потом Лена поднимала Жанку с пола, затаскивала в ванную, мыла холодным душем, вытирала, укладывала в постель и поила крепким и сладким чаем. Когда наконец посмотрела на часы, было полпервого ночи. Она позвонила мужу и сказала, что останется у Жанки, ей, бедняге, совсем плохо. Впрочем, это была чистая правда. Лена бросила на ковер одеяло и подушку, укрылась пледом, но поняла, что заснуть не может.
Было страшно и одновременно противно и мерзко – от того, что ее посчитали последней дурой и наивной овцой, что, впрочем, оказалось чистой и абсолютной правдой. Развели ее, как последнюю лохушку. Подставили. Заставили врать. Она ругала себя, что соблазнилась деньгами, врала мужу, придумывая хитроумную историю. Втянула Эллу. Если та узнает, ее точно хватит инфаркт или инсульт. И виновата в этом будет ее скромная родственница Леночка, которой она безмерно доверяла. Тихая и честная учительница средней школы, верная жена, заботливая дочь, примерная мать. А Танька-Селедка? Обманутая Татьяна Александровна Лосева? Понятно, не на последнее гуляла. Но разве дело в этом? Разве ее, Лену, это оправдывает? И вообще, как там, в Уголовном кодексе: незнание не освобождает от ответственности. Правильно.
Лена встала, взяла пачку Жанкиных сигарет, послушала ее хриплое дыхание и пошла на кухню. Вот там она в голос разревелась. Рыдала так, что начался кашель. Она прикрыла дверь на кухню, боясь разбудить Жанку, и попыталась найти хотя бы валокордин. Увы, в Жанкиной аптечке были только контрацептивы – она всегда отличалась отменным здоровьем. Лена открыла окно и умылась холодной водой. Не дай бог, проснется Жанка – как ей объяснить эту истерику? Потом она нашла в холодильнике полбутылки водки и залпом выпила полстакана. Минут через пятнадцать стало немножко легче, и она стала думать, как ей быть. Позвонить Славе – означало подставить Жанку и Эдика. Хотя на этого умельца ей было глубоко плевать. Хороша парочка – Шерочка с Машерочкой. «Отец, слышишь, рубит, а я отвожу», – усмехнулась Лена и вздохнула: хорош смех!
Да черт с ними! А она, Лена? А если приедет Танина невестка Лариска? А она точно приедет. И Таня подарит ей браслет с крабом и расскажет всю историю. А та пойдет и проверит. Ведь за такое и вправду могут прибить. В лучшем случае – потребовать назад всю сумму. Славу никто не видел, и она, понятно, от всего откажется. Скажет, что Лена сумасшедшая. В худшем – Танины родственники заявят в следственные органы или в прокуратуру. Слава откупится – с ее-то деньгами! Или смоется в свой Париж. А сядет Лена, как соучастница. Сажают всегда крайних, а не организаторов – это ясно. Дети останутся сиротами, родители умрут от горя и позора, а Сережа от нее откажется, потому, что он любил другую Лену – честную и бескорыстную. А эта – аферистка и обманщица. В общем, захотелось броситься в окно – прямо сейчас. Лена с силой открыла створку – пятнадцатый этаж. Стало холодно и страшно. Она села на табуретку и опять разревелась. Вся ее жизнь показалась мелкой и ничтожной. Она вспомнила стихи Евтушенко: