– Да давно, – махнула рукой Лена, – пару месяцев назад.
– Значит, сдать в магазин не получится, – вздохнула Ольга.
И тут Ольга рассказала про дивный комиссионный, расположенный на Юго-Западе Москвы.
– Просто какой-то волшебный подвал, – сказала Ольга.
Лена поехала по названному адресу. Магазинчик со скромной вывеской действительно находился в подвале – шесть каменных ступенек вниз. Лена спустилась, заняла очередь и пошла бродить по магазинчику. Он и вправду был очень забавный. Антикварные бюсты из бронзы, старинные лампы и фарфоровые фигурки соседствовали с копеечным кисловодским фарфором.
«Ломоносовские» вазы и чашки стояли рядом с грузинской чеканкой семидесятых годов, уже тогда никому не нужной. Сумки от Лагерфельда, а рядом плетеные самопальные корзинки, эмалированные тазы и картины в тяжелых, под бронзу, рамах. Норковые шубы и телогрейки. Хрустальные люстры и выцветшие тряпичные абажуры с кистями. Изящные ботильоны на шпильке и кирзовые сапоги. Копеечная бижутерия и старинное кольцо с сердоликом. В общем, по этому магазинчику можно было ходить часами, дивясь и умиляясь. И непременно найти что-нибудь для души – пусть какую-нибудь мелочь.
Подошла Ленина очередь. Она зашла в небольшую приемную. За столом сидела худенькая приветливая девушка-товаровед.
– Что у вас? – поинтересовалась она.
Лена достала из пакета шубу. Девушка положила ее на стол и стала внимательно разглядывать, потом с силой встряхнула.
– Давно покупали? – вздохнув, спросила она.
– Пару месяцев назад, – ответила Лена. – И ни разу не надевала.
– Вижу, – опять вздохнула товаровед.
– Подождите, пожалуйста! – Приоткрыв дверь, она крикнула в зал: – Ирина Яковлевна!
В комнатку зашла высокая, полноватая женщина с немного восточным лицом и мраморной кожей. Не вошла, а вплыла.
«Шемаханская царица», – подумала Лена.
Приемщица кивнула на шубу:
– Посмотрите! Может, мне кажется?
Шемаханская царица сжала мех, подула, отогнула подкладку и внимательно посмотрела мездру. Потом подняла шубу и опять сильно встряхнула.
Она тоже тяжело вздохнула и печально сказала:
– Вы правы, Надежда Борисовна. Гремит.
– Что это значит? – испугалась Лена.
– А то, что вам подсунули брак. Слышите звук? – Директриса еще раз тряхнула шубу.
Лена кивнула.
– А что это?
– Сухой мех. Мертвый. Перед продажей эти аферисты чем-то промазывают его, и мездра становится мягкой и шелковистой. А потом еще больше высыхает. А это значит, будет ломаться и трескаться. Вы где ее покупали?
Лена назвала место.
– Ясно, – сказала она. – Чек хоть остался?
Лена кивнула.
– Тогда попробуйте поехать туда. Поскандальте. Пригрозите. Вызовите администрацию. Может, удастся вернуть деньги. Хотя я в это мало верю. Вряд ли. Но попробовать надо. – Она опять вздохнула и добавила: – Мне вас очень жаль. Если ничего не получится, приезжайте к нам. Повесим ее как брак. Может быть, купит кто-нибудь из портных, меховщиков – на воротники или там на отделку. Выбрать-то что-то можно. Но это все за копейки, сами понимаете.
Лена кивнула:
– Спасибо вам!
– Найдете меня в зале, чтобы еще раз в очереди не стоять, – сказала Шемаханская царица.
– Это директор? – спросила Лена у приемщицы, запихивая шубу обратно в пакет.
– Хозяйка, – строго ответила товаровед.
Лена поднялась по ступенькам и вышла на свет божий. Села на лавочку и рассмеялась – все правильно. По-другому и не могло быть. Бог не Тимошка. Она поехала на рынок. На том месте, где она покупала шубу, бойко торговали трусами и носками. Лена спросила, где торговцы мехами. Продавец ответила, что куда-то съехали – то ли аренду не потянули, то ли место бойчее нашли.
– Да проблемы у них какие-то были, – крикнула девочка с соседнего прилавка.
– Ясно, – вздохнула Лена и улыбнулась. Она вышла из павильона и, оглянувшись, чтобы охранник не увидел и не принял ее за террористку, оставила пакет с шубой у входа. Потом подумала, что кто-нибудь из хитроумных продавцов может продать шубу еще раз ни в чем не повинному человеку. Она подхватила пакет и пошла к метро. «Скажу Сереже правду, – подумала она. – А эту дурацкую шубу разрежу на кусочки и выкину в помойку». Ей стало легче, и она поехала домой. Дома она засунула пакет с шубой на антресоль – до поры.
Как назло, через три дня ударили морозы. И конечно, муж поинтересовался, почему Лена не носит шубу. Лена рассказала всю правду – ну, почти всю: что ее смутили треск и ломкость меха, что она поехала к меховщику, и он подтвердил брак. Что дальше она поехала на рынок и никого не нашла.
Сережа слушал ее молча, и на скулах у него играли желваки.
– Сволочи, – сказал он и вышел из комнаты.
Лена с облегчением вздохнула. Одну ложь она прикрыла. А ночью ей приснилась Таня Лосева. Она вертелась в Лениной шубе перед зеркалом, и поверх воротника было надето аметистовое колье.
– Мне идет? – кокетливо спрашивала Таня.
Лена проснулась в холодном поту и сняла с себя абсолютно мокрую ночную рубашку. «Все продолжается, – подумала она. – И вряд ли когда-нибудь кончится. Надо скорее что-то решать с этими деньгами. Как можно скорее».
Ей казалось, что тогда ее отпустит – хотя бы немного.
А в середине февраля позвонила Жанка и что-то прохрипела в трубку – Лена не сразу поняла.
– Что-то случилось? – встревожилась Лена.
– Приезжай, – коротко бросила Жанка.
Через час Лена стояла под Жанкиной дверью. Та долго не открывала, а когда открыла… Лена покачнулась и прислонилась к дверному косяку.
Жанку невозможно было узнать. Тощая, бледная до синевы, с чернотой под глазами, со спутанными волосами, в застиранной старой ночнушке и босиком. Она молча прошла в комнату, легла на диван и отвернулась к стене.
– Что, Жаннуль, что случилось? – совсем растерялась Лена.
На любовную драму не похоже – Жанка, как Лене казалось, достаточно легко переживала такие истории.
Она села на край дивана и взяла Жанку за руку. Та резко повернулась к ней, с глазами, полными слез.
– Все плохо, Леночка! Все просто ужасно, – зашептала она, сильно сжимая Ленину руку. – У меня онкология, Ленка. Третья стадия. Надежд никаких. Практически никаких. – Она замолчала и посмотрела перед собой. – Здесь браться не хотят. Считают, что поздно. В Мюнхене есть клиника. Я с ними связалась. Говорят, что можно пробовать. Шанс невелик, но есть. Только надо срочно. А это такие деньги! Я всем своим мужикам позвонила. Все – в отказку. У каждого весомые причины. Один предложил десять штук евро, но это капля в море, понимаешь? Продать квартиру? А если я останусь жива? Где мне жить, инвалиду? – И Жанка завыла, по-бабьи, в голос.
– Подожди! – остановила ее Лена. – Подожди, слышишь! – И она затрясла Жанку за плечи. – Жан, остановись, ну, на минуту! Прошу тебя!
Жанка вырывалась и продолжала голосить.
– У меня есть деньги! – закричала Лена. – Слышишь, есть! – Лена кричала в голос. – Остановись, уймись, ради бога! Сколько нужно? Назови!
Жанка замолчала и посмотрела на Лену.
– Какие у тебя деньги, господи! – тихо сказала она. – Смех и грех.
– Сколько нужно? – сурово спросила Лена.
Жанка посмотрела на нее с усмешкой:
– Это не деньги, Лен. Это деньжищи. Откуда они у тебя могут быть?
– Наследство получила, – объяснила Лена.
– Мама с папой корову продали? Или козу? – зло усмехнулась Жанка.
– Нет, – спокойно ответила Лена. Не обижаться же на Жанку в таком состоянии. – Бабка оставила. А Элла, ее падчерица, дачу в Кратове продала. И половину отдала мне. Такое вот благородство неожиданное, – объяснила Лена.
Жанка молча уставилась на Лену.
– Ну, называй сумму, идиотка! – повторила Лена.
Жанка опустила глаза и еле слышно произнесла цифру.
– Есть! – закричала Лена. – Есть все до копеечки! И еще на билет останется! На бизнес-класс!
– Остроумная ты моя! – тихо сказала Жанка и вышла из комнаты. Лена пошла за ней. Жанка стояла на темной кухне, обняв себя за плечи, прислонившись лбом к холодному стеклу.
Лена подошла сзади и обняла подругу. Так они простояли долго – время словно остановилось. Стояли, обнявшись, и тихо всхлипывали.
– А как я тебе их отдам? – спросила Жанка.
Лена покачала головой:
– Даже не думай об этом. И вообще, давай приберемся, пожарим картошечки и закажем билеты в Мюнхен. У тебя, надеюсь, все бумаги и выписки готовы?
Жанка кивнула и уткнулась Лене в плечо.
Через час они ели картошку с квашеной капустой и запивали всю эту вкусноту томатным соком. Потом Жанка пошла в душ, а Лена постелила ей свежую постель. Конечно, домой она не поехала. Пока Жанка была в душе, позвонила мужу и прошептала, что у Жанки беда. Большая беда.
Спать легли вместе – второго спального места у Жанки не было. Можно, конечно, было бросить на пол подушки и устроиться там, но Лена испугалась, что Жанка может обидеться и, не дай бог, подумает, что Лена ею брезгует. Она тихонечко обняла Жанку, и они опять заплакали. Лена гладила Жанку по волосам – как маленькую дочку, и шептала всякие нежные и смешные слова. Потом они смеялись, вспоминали какие-то веселые школьные истории, опять плакали, и Жанка прижималась к Лене, как к матери или ребенку.
Наутро сварили крепкий кофе, и Лена поджарила из остатков сухого батона сладкие гренки – как любила Жанка. Та ела с аппетитом, и Лена с надеждой подумала, что так, с искренним и явным удовольствием, не может есть тяжело больной человек. Она смотрела на жующую Жанку, и сердце сжималось от жалости и нежности. Потом четко расписали план действий: заказать билеты, палату, уточнить сроки – и Лена помчалась домой.
Вечером, уложив детей, Лена вызвала мужа на разговор. Сели на кухне, заварили крепкого чаю, и Лена рассказала Сереже про Жанку. Муж слушал молча, вздыхая и качая головой. А потом сказал:
– Ну и правильно. Человеческая жизнь дороже машины и впечатлений от путешествий.
Лена кивнула и прижалась к Сережиному плечу.
– А эти деньги свалились, как шальные, – продолжил он. – А от шальных денег, знаешь… В общем, мы и шальные деньги – вещи, по-моему, несовместимые, а, Ленк?
Лена кивнула.
– Ведь мы и так жили неплохо, правда?
– Мы жили очень даже хо-ро-шо! – сказала Лена и еще крепче прижалась к мужу.
За окном тускловатым, желтым светом светили фонари, а под ними кружили свой нехитрый танец редкие снежинки.
Двое близких людей – самых близких на свете – еще долго сидели, обнявшись и думая об одном и том же: о хрупкости жизни, об истинной дружбе, о любви, о душевной близости, о родстве душ и о деньгах – странной субстанции, которой они никогда особенно не придавали значения и которая, как оказалось, способна спасти человеческую жизнь.
– Пошли спать, – словно очнулся Сережа. – Да, все забываю тебе сказать: эту чертову шубу надо наконец снести на помойку. А то, не приведи господи, моль заведется и сожрет наши неисчислимые богатства: мой чешский пиджак или твой корейский пуховик.
– Ты забыл про палас, – сказала Лена, и они рассмеялись.
Назавтра Лена достала с антресолей шубу, плотно завернула в пакет, а затейник-сынок крупно, черным маркером, написал на пакете «Опасно для жизни» и вынес его на помойку.
Лена с Сережей отвезли Жанку в Домодедово спустя десять дней. Перед прощанием и последними поцелуями Жанка протянула Лене тоненькую, непрозрачную папку.
– Это что? – спросила Лена.
– Дома посмотришь, – отмахнулась Жанка.
Они еще раз крепко обнялись, и Жанка пошла на таможенный досмотр. Они долго, пока она не исчезла из поля зрения, махали друг другу рукой.
В машине Лена открыла папку. Там лежало завещание на квартиру. На приколотой бумажке было написано Жанкиным почерком: «Ну, если в случае чего…»
Лена созванивалась с подругой почти каждый день. Все шло по плану: анализы, обследования. И наконец операция. Жанка позвонила после нее на третий день. Сказала, что чувствует себя неплохо, уже перевели в палату. А палата чудесная – из окна видны лес и озеро, погода прекрасная: тепло и солнечно, и на озере плавают белые и черные лебеди. Через две недели начнется реабилитация, и ее переведут в санаторий. Швы почти не болят, и вообще-то, хочется в Москву. И еще – жить.
К Жанкиному приезду Лена с Сережей сделали в ее квартире небольшой ремонт – поменяли обои и освежили потолки. Лена перестирала все шторы, помыла окна и люстры, а Сережа отдраил всю плитку и сантехнику. Любимая подруга была, в общем-то, пофигисткой и особой аккуратностью, увы, не отличалась. Лена сварила большую кастрюлю любимого Жанкиного рассольника, сделала винегрет и поджарила куриные котлеты. Да, и еще сварила трехлитровую банку клюквенного морса. Встречали Жанку поздно вечером. Выглядела она совсем неплохо, но при подъезде к дому задремала. Устала. А когда они зашли в квартиру и включили свет…
Жанка ревела около часа, и Лена вместе с ней.
– Какие же вы все-таки дуры! – сказал Сережа и принялся есть со сковородки холодные котлеты.
На майские поехали к родителям в деревню – помочь с посадками.
Сережа с отцом собирали парник, дети резвились, а Лена с мамой готовили обед. Вечером, когда одуревшие от воздуха и усталости дети рухнули в кровати и мгновенно уснули, взрослые сели пить чай. Отец с матерью странно переглянулись, мать кивнула, и отец вышел из комнаты. Мать загадочно улыбалась. Отец вошел и протянул Сереже пухлый конверт. Они снова переглянулись с матерью, вздохнули, и отец торжественно произнес:
– Это вам от нас подарок. Деньги на новую машину. Ваша совсем на ладан дышит. На «Мерседес», конечно, не хватит, а вот на вполне приличную кореянку – запросто. – И они с матерью радостно переглянулись.
Лена бросилась к отцу на шею, а Сережа разнервничался, вышел на крыльцо и закурил. Отец подошел к нему, тоже закурил, и они, такие сдержанные в обычной жизни, крепко обнялись.
Ночью Лена прижалась к мужу и шепотом сказала:
– Слушай, Сережка. Ты только не обижайся и пойми меня правильно. – Она замолчала, а потом осторожно продолжила: – Давай купим машину попроще и выкроим деньги на поездку в Париж, в Диснейленд. Мы же детям обещали!
– Умница ты моя! – сказал муж и приподнялся на локте. – А я лежу и думаю: что-то не так, и на душе кошки скребут. А ты – одним махом поставила все на место! – Он чмокнул ее в щеку и рассмеялся. – А может, не машину, а шубу, а, Ленок? – спросил он.
– Ну уж нет, – твердо ответила Лена. – У меня есть еще вполне приличный пуховик, который не успела сожрать моль. И вполне еще приличное зимнее пальто, если поменять воротник на чернобурку или енота. И потом, знаешь, меха не всем идут. Старят как-то. Я и от шубы, если честно, в восторге не была. И мне ее совсем, ну ни капельки, не жалко. А на новой машине мы поедем в Прибалтику или в Одессу. Здорово, правда? Целое огромное путешествие. Всей семьей!
– Почему или в Прибалтику или в Одессу? – удивился Сережа. – Можно и туда и туда. Кто нам мешает?
Лена уткнулась ему в плечо и счастливо засопела.
Удачный день
(повесть)
– Я не понимаю, что тебя так напрягает, – сказал Дементьев и затянулся сигаретой, искусно выпуская в потолок тоненькие колечки дыма и с любопытством наблюдая за ними.
– Ну, да, – ответила Светка. – Слушай, не строй из себя идиота! – зло добавила она, снимая с плечиков оставшиеся вещи и бросая их в чемодан.
– А по-моему, все по чесноку, – спокойно продолжал Дементьев.
– Что – «по чесноку»? – взвилась Светка. – То, что ты выгоняешь меня на улицу среди зимы, зная при этом, что мне совершенно некуда идти?
– Светунь, твои проблемы, – ласково отозвался он. – Уговор дороже денег.
– Какой уговор? – Светка от возмущения и обиды с размахом плюхнулась на диван. – И это ты называешь уговором? Выкидывать меня на улицу в девять часов вечера?
– Уговор, – уверенно кивнул Дементьев. – Конечно, уговор. И сволочью, кстати, я абсолютно себя не чувствую. Я предупредил тебя заранее. А ты что думала – рассосется?