– Так что же случилось?
Мне не нравится, как спокойно он спрашивает о катастрофе, как будто я могу свободно разговаривать на эту тему, когда захочу.
– А я тогда расскажу тебе о том, как я заработал тот самый шрам. Но мне нужно узнать все про тот вечер.
– Почему тебе это так важно?
– Потому что ты мне нравишься. Никакой романтики тут нет. Это не для встреч и свиданий, я говорю, как ученик, изучающий географию США. И, наверное, еще потому, что тебе потом самой будет легче разговаривать об этом.
– Нет, тогда ты первый.
– Хорошо. Я выступал на очередном шоу в Чикаго с ребятами, с которыми случайно познакомился в баре. Они сказали мне что-то вроде: «Привет, старина, наш гитарист что-то слегка бузит, а ты, похоже, свое дело хорошо сечешь». Ну я и согласился, хотя слабо представлял себе, что именно им нужно. Все прошло просто блестяще. Я играл даже лучше, чем сам Хендрикс – они, разумеется, знали это. Об этом знал и их гитарист. Он подстерег меня после выступления и порезал пополам заточенным медиатором.
– Неужели? – Вдали показалось здание школы. Ребята выходят из автомобилей и собираются на лужайке.
– Возможно, в этой истории также была замешана девушка. – По его лицу я никак не могу разобрать, подшучивает он надо мной или говорит серьезно. Кажется мне, что первое. – А теперь ты.
– Только после того, как ты расскажешь мне, что произошло на самом деле. – Я набираю скорость, чтобы быстрее очутиться на площадке, где школьники оставляют свои велосипеды. Финч следует за мной, при этом он хохочет от всей души и, похоже, никак не может успокоиться. В кармане у меня раз за разом жужжит, сообщая об очередном текстовом послании, телефон. Я достаю его и вижу, что мне пришло уже пять одинаковых сообщений от Сьюз: «Теодор Фрик? Почему он?!»
Я оглядываюсь по сторонам, но не вижу ее.
– Увидимся завтра, – говорит он.
– У меня на завтра другие планы, ты был прав.
Он смотрит на мой телефон, потом на меня, причем по его виду я никак не могу понять, о чем он думает.
– Хорошо. Увидимся в любом случае, Вайолет-Ультрафиолет.
– Что ты сказал?
– Ты слышала.
– Школа вон там. – Я указываю ему в сторону знакомого здания.
– Я знаю, – небрежно бросает он и уходит в противоположном направлении.
Суббота. Я дома. Разговариваю по телефону с Линн Эткайнд, корреспондентом местной газеты. Она планирует прислать ко мне фоторепортера, чтобы он сделал несколько снимков. Линн интересуется:
– Как себя чувствует тот, кто спас жизнь другому человеку? Я знаю, разумеется, о той ужасной трагедии, что произошла с вами в прошлом году. Скажите, стало ли для вас это недавнее событие успокоением или даже, может быть, исцелением?
– Как это может стать исцелением?
– Может быть, вы поняли, что хотя и не сумели спасти жизнь своей сестре, зато спасли жизнь парню, Теодору Финчу…
Я просто вешаю трубку. Она говорила так, будто они – одно и то же. Это не я спасла ему жизнь. Это Финч герой, не я. Я самая обыкновенная девушка, которая претендует на роль героини, не имея на это никаких оснований.
Я все еще негодую, когда Райан приходит на место встречи на пять минут раньше. Мы пешком направляемся смотреть кино под открытым небом, потому что это всего через квартал от моего дома. Я держу руки в карманах пальто, но мы идем рядом, и наши локти и плечи иногда касаются друг о друга. Я снова будто на первом свидании.
В кино под открытым небом мы встречаем Аманду и Роумера, которые ждут нас в машине Роумера. У него старый здоровенный «Шевроле-Импала», размером с дом. Он называет его автомобилем для вечеринок, потому что там может разместиться целая компания в полсотни человек, не меньше.
Райан открывает для меня заднюю дверцу, и я забираюсь внутрь салона. Так как «Импала» припаркована и никуда ехать не собирается, я чувствую себя достаточно сносно, несмотря на то, что тут все пропахло сигаретным дымом, заплесневелой дешевой едой и даже немного травкой.
Меня, наверное, можно считать пассивным курильщиком, сколько всего вредного в данный момент я вдыхаю.
Мы будем смотреть сразу две части японского фильма про какое-то чудовище, а перед этим Райан, Роумер и Аманда оживленно обсуждают свою восхитительную учебу в будущем – они собираются поступать в Университет Индианы. Я рассуждаю о Линн Эткайнд, о весенних каникулах и поездке в Нью-Йорк. И еще я думаю о том, как плохо поступила с Финчем, как грубо себя повела, а ведь это именно он спас мне жизнь. Путешествовать с ним было бы куда интереснее, чем то, что я выбрала на сегодняшний день. Да любое другое занятие было бы куда интереснее!
В машине душно, пахнет дымом, даже несмотря на то, что все стекла опущены. Когда начинается вторая часть фильма, Аманда и Роумер ложатся, устраиваясь на широченном переднем сиденье и затихают. Но ненадолго. Потом время от времени до меня доносятся разные звуки, похожие то на чавканье, то на хлюпанье, как будто две голодные собаки поедают корм, отпихивая одна другую от миски.
Я стараюсь сосредоточиться на фильме, и когда у меня из этого ничего не получается, я предпринимаю попытку сочинить сценку в голове.
Голова Аманды появляется над сиденьем, ее рубашка расстегнута так, что мне становится виден ее бюстгальтер, нежно-голубой в желтый цветочек. Я понимаю, что этот образ навсегда останется запечатленным на моей сетчатке, и отныне будет пребывать со мной навеки…
Многое отвлекает меня от кино, и я пытаюсь заговорить с Райаном, но ему куда интереснее просунуть руку мне под рубашку. Мне каким-то образом удалось прожить семнадцать лет, восемь месяцев, две недели и один день, не занимаясь сексом на заднем сиденье «Импалы» (да и ни в каком другом месте), поэтому я сообщаю ему, что мне хочется осмотреть окрестности. С этими словами я открываю дверцу автомобиля и выхожу. Мы окружены машинами, а дальше начинаются кукурузные поля. Вот, собственно, и все, что можно тут рассматривать. И еще небо. Я задираю голову, и звезды мгновенно завораживают меня. Райан выбирается из автомобиля вслед за мной. Я делаю вид, будто неплохо разбираюсь в созвездиях, указываю на некоторые из них и тут же сочиняю истории про каждое.
Интересно, а чем сейчас занимается Финч? Может быть, выступает где-нибудь со своей гитарой. А может быть, проводит время с девушкой. За мной остается путешествие. Впрочем, я обязана ему гораздо большим. Я не хочу, чтобы он думал, будто я отвергла его предложение из-за своих так называемых друзей. Я даю себе задание просмотреть дома все необходимые материалы и решить, куда мы отправимся с ним в следующий раз. Искать по словосочетаниям: необычная Индиана, достопримечательности, уникальная Индиана, эксцентричная Индиана. Еще надо скопировать его карту, чтобы всегда быть уверенной в том, что я не повторяюсь.
Райан обнимает меня за плечи и целует, и в течение минуты я отвечаю на его поцелуй. Я будто переношусь во времени. Вместо «Импалы» стоит джип брата Райана, а вместо Роумера и Аманды в ней сейчас находятся Элай Кросс и Элеонора, и мы заехали в кино под открытым небом, чтобы посмотреть две части «Крепкого орешка».
Райан опять начинает забираться ко мне под рубашку, и я резко отстраняюсь. В тот же миг возвращается «Импала» вместе с Роумером и Амандой. Мы снова смотрим кино про японское чудовище.
– Мне, конечно, неприятно это говорить, но у меня что-то наподобие комендантского часа.
– И как давно? – Потом, видимо, он что-то вспоминает и извиняется: – Прости, Ви. – Я понимаю, он считает, будто это из-за катастрофы.
Райан предлагает проводить меня до дома, и, хотя я отказываюсь, убеждая его в том, что прекрасно доберусь сама, он настаивает на своем.
– Я отлично провел время, – говорит он, когда мы подходим к моему дому.
– И я тоже.
– Я тебе позвоню.
– Отлично.
Он тянется ко мне, чтобы поцеловать на прощание, и я ловко поворачиваюсь так, что он только чмокает меня в щеку. Я уже зашла в дом, а он все еще стоит на пороге.
Финч
15-й день (и я по-прежнему бодрствую)
Я отправляюсь к Вайолет рано утром и застаю ее родителей за завтраком. Ее отец носит бороду, очень серьезный, с морщинками возле губ и глаз, что говорит о его постоянной озабоченности. А мать выглядит так, как, наверное, будет выглядеть сама Вайолет лет через двадцать пять. У нее светло-русые волнистые волосы, лицо в форме сердечка. А черты похожи, только более заостренные, что ли. Взгляд у нее теплый, но уголки рта немного опущены.
Они приглашают меня присоединиться к завтраку, а я прошу их рассказать мне о Вайолет, какой она была еще до катастрофы, потому что я раньше ее не знал. Когда она спускается к нам из своей комнаты, они вспоминают, как два года назад Вайолет вместе с сестрой должны были отправиться в Нью-Йорк на весенние каникулы, но вместо этого они решили следовать за парадом из Цинциннати в Индианаполис, а оттуда в Чикаго в надежде взять у кого-нибудь из участников интервью.
Увидев меня, Вайолет удивленно произносит, как будто видит меня во сне:
– Финч?
Я так же неожиданно реагирую:
– Неужели парад?
– Боже мой! Зачем вы ему рассказываете об этом?
Я не могу удержаться и начинаю хохотать, мгновенно заражая смехом ее родителей, и мы все втроем смеемся, не в силах остановиться, как старые добрые друзья, а Вайолет смотрит на нас, как на сумасшедших.
Чуть позже мы стоим перед ее домом, потому что пришла ее очередь выбирать место. Вайолет приблизительно определяет маршрут и уверяет меня, что я просто должен довериться ей. Потом она идет по лужайке в направлении выезда на дорогу.
– А я сегодня не захватил велосипед, – говорю я и, прежде чем она успевает мне что-то сказать, поднимаю руку вверх, как будто приношу присягу, и продолжаю: – Я, Теодор Финч, находясь в нездравом уме, обязуюсь не разгоняться больше сорока километров в час в городе и пятидесяти на скоростной трассе. В любой момент, как только тебе захочется остановиться, мы будем останавливаться. Я просто прошу тебя попробовать.
– Снег идет.
Она преувеличивает. Снега почти не видно, такой он редкий.
– Он обязательно растает. Послушай, мы исходили уже все, что только можно в радиусе, доступном для велосипедистов. Если мы поедем на машине, то сможем увидеть значительно больше. Наши возможности станут безграничными. Хотя бы посиди немного в салоне. Сделай мне приятное. Ты садись, а я постою рядом, даже не рядом, где-нибудь в сторонке. А то ты подумаешь, что я подготовил очередную засаду – ты сядешь в машину, а я как выпрыгну – и сразу за руль.
Она не двигается с места.
– Нельзя давить на людей и заставлять их делать то, что они не хотят. Ты просто вторгаешься в чужую жизнь и начинаешь ею распоряжаться: мы будем делать то-то и то-то, но при этом ты ничего не хочешь слышать. Ты не думаешь ни о ком, кроме самого себя.
– Кстати, я думаю только о тебе и о том, что ты приковала себя к своей комнате, да еще к этому дурацкому оранжевому велосипеду. Мы поедем туда. Мы поедем сюда. Туда-сюда, но только не дальше, чем за пять километров отсюда.
– Может быть, это мои самые любимые места.
– Не думаю. Сегодня утром твои родители описали мне очень симпатичную девушку, какой ты была раньше. Та, другая Вайолет, забавная и добрая, и еще она большая выдумщица, даже несмотря на то, что у нее отвратительный музыкальный вкус. Я вижу перед собой забитое существо, которое боится выбраться из своей норы. Окружающие очень осторожно подталкивают тебя вперед, предельно осторожно, только чтобы не расстраивать бедную Вайолет. Да тебя нужно не подталкивать, а активно пихать, иначе ты так навсегда и останешься на колокольне, которую выстроила для себя.
Внезапно она срывается с места и в одно мгновение оказывается в салоне автомобиля. Она сидит и осматривается, и хотя я честно пытался немного убраться в салоне, все же на приборной панели каким-то образом скопились и огрызки карандашей, и какие-то бумажки, окурки, зажигалка и несколько медиаторов. На заднем сиденье у меня лежит одеяло и подушка. Их она тоже заметила, это я определил по ее взгляду.
– Расслабься. Соблазнить тебя не входит в мои планы. Если бы было иначе, ты бы сразу узнала. Ремень пристегни. – Она послушно выполняет мое указание. – Теперь закрывай дверь. – Я стою на лужайке, скрестив руки на груди, пока она захлопывает дверцу.
Я не спеша подхожу к машине со стороны водителя, открываю дверцу и заглядываю внутрь. Она изучает надписи на салфетке, которую я позаимствовал из местечка под названием «Гарлем-авеню-лаунж».
– Что теперь скажешь, Ультрафиолет?
Набрав в легкие воздуха, она выдыхает:
– О’кей.
Я осторожно трогаюсь с места и еду со скоростью черепахи по ее району. Мы медленно минуем дом за домом. При каждой остановке и на светофорах я подбадриваю ее:
– Отлично. Просто превосходно.
Затем я выезжаю на более широкую дорогу и постепенно набираю скорость до пятидесяти километров:
– А так ничего?
– Здорово.
– А теперь?
– Прекрати без конца спрашивать меня.
Мы еле-еле плетемся, поэтому все легковушки и грузовики с легкостью обгоняют нас и сигналят, не понимая, что происходит. Один водитель даже прокричал нам в окошко что-то обидное и нахально умчался вперед. Меня так и подмывает нажать на педаль газа, но я тут же беру себя в руки и вспоминаю о том, как часто мне приходилось тормозить, чтобы все остальные могли нагнать меня.
Чтобы не думать об этом и заодно отвлечь Вайолет, я начинаю разговаривать с ней. Примерно так же, как на колокольне:
– Всю свою жизнь я бегаю либо в три раза быстрее, чем все остальные, либо, наоборот, в три раза медленнее. Когда был маленьким, я бегал в гостиной кругами по ковру, снова и снова, без конца. В итоге я со временем протоптал в ковре круглую дорожку. Пол у нас был бетонный, поэтому ковер был надежно приклеен к нему. Так вот, отец, рассердившись на меня, голыми руками оторвал от пола этот ковер, представляешь? Более того, он не стал стелить новый, и у нас в комнате так и оставался бетонный пол с обрывками ковра, намертво приклеенными к нему на века.
– Так поезжай быстрее, чего ты ждешь?
– Нет, ни за что, как договаривались.
Но я постепенно ускоряюсь. Сейчас я чувствую себя просто великолепно, потому что я не только уговорил Вайолет ехать на машине. К тому же отцу пришлось уехать из города по делам, а это означает, что сегодня не будет обязательного семейного ужина.
– Кстати, у тебя обалденные родители. Насчет предков тебе здорово повезло, Ультрафиолет.
– Спасибо.
– Значит… парад. Вам удалось взять интервью?
Она выразительно смотрит на меня.
– Ладно. Тогда расскажи мне про катастрофу. – Я даже не рассчитываю на ее рассказ, но она смотрит куда-то вдаль и вдруг начинает говорить:
– Я мало что помню. Помню, как садились в машину после окончания вечеринки. Она поругалась с Элаем.
– С Элаем Кроссом?
– Они встречались почти год. Она была расстроена, но меня за руль почему-то не пустила. Между прочим, это я ей сказала, что надо поехать через мост. – Ее голос становится тише. – Помню, мы увидели предупреждающую надпись о том, что у моста и на нем самом дорога обледенела. Потом помню, как машина скользнула вбок, и Элеонора выкрикнула: «Я ее не удержу». Затем мы словно очутились в воздухе, и Элеонора очень громко закричала, а потом была сплошная темнота. Я очнулась только через три часа уже в больнице.
– Расскажи мне о ней.
Она продолжает смотреть в окно.
– Она была умницей, упрямой, часто грустила, но и посмеяться тоже любила. Когда сердилась, становилась просто невыносимой, а в другое время – милая, старалась защитить всех, кого любила. Ее любимый цвет – желтый. Я тоже ее всегда поддерживала, даже когда мы ссорились. Я делилась с Элеонорой буквально всем, потому что она обладала удивительной чертой – никогда никого не осуждала. В общем, она была моей лучшей подругой.