Мне знакомо это чувство. Я понимаю его даже лучше, чем свою мать или сестер, или даже Чарли Донахью. Мы с этим чувством не расстаемся в течение всей моей жизни. Так было, когда я получил перелом, неудачно ударив по мячу и рухнув на землю прямо перед Сьюз Хейнс. Или когда во время истеричного хохота из моего носа что-то вылетело и приземлилось прямо на Гейба Ромеро. Из всего седьмого класса надо было попасть именно на него!
Итак, потому что я знаю это чувство, и Вайолет готова вот-вот разрыдаться, я сталкиваю свои учебники на пол. Естественно, все взгляды переводятся на меня. Я наклоняюсь за ними и швыряю их в стены, окна, головы, а в заключение спектакля наклоняю свой стул и с грохотом оказываюсь на полу. Слышны смешки, аплодисменты и выкрики: «Фрик!»
Мистер Блэк беспомощно хрипит:
– Если это все… Теодор… я хотел бы продолжить.
Я выпрямляюсь, ставлю стул на место, собираю с пола все книги, снова нагибаюсь, успевая одновременно улыбнуться Вайолет. В ее глазах я читаю удивление, облегчение и, возможно, даже некоторое волнение. Мне хочется верить, что у нее тоже возник некий интерес к моей особе, но скорее всего я принял желаемое за действительное. Я обворожительно улыбаюсь, стараясь изобразить ту самую улыбку, которая безотказно действует на мою мать и из-за которой она готова простить не только мое позднее возвращение домой, но и любые странности. (Во всех других случаях я вижу, как она смотрит на меня – если вообще смотрит в мою сторону – и, как мне кажется, думает: «Откуда в тебе все это? От отца, наверное, откуда еще?»)
Вайолет улыбается мне в ответ. Мне сразу же становится лучше хотя бы от того, что лучше стало ей самой, и еще потому, что она улыбается мне, как будто я для нее становлюсь тем самым человеком, которого невозможно игнорировать. Получается, что я спасаю ее уже второй раз за один день. «Добросердечный Теодор, – обычно в таких случаях говорит моя мама и тут же добавляет: – Даже чересчур». Это уже критика, впрочем, именно так я и воспринимаю ее слова.
Мистер Блэк внимательно смотрит на Вайолет, потом переводит взгляд на меня:
– Как я уже говорил… ваш проект заключается в том… чтобы вы составили отчет-доклад… про две… или даже лучше три… достопримечательности штата Индиана. – Затем он начинает объяснять, что эти объекты мы будем выбирать сами, поэтому он нас ничем не ограничивает, предоставляя полную свободу действий. И не важно, как далеко будут расположены эти объекты и насколько сомнительна их историческая или географическая ценность. Наша задача – отправиться туда и увидеть все своими глазами, отснять на камеру, может быть, сделать видеосюжет, углубляясь при этом в историю края, а потом доходчиво объяснить ему, почему именно эти места заставляют нас гордиться тем, что именно мы являемся жителями штата Индиана. Если удастся объединить выбранные объекты каким-то образом, тем лучше для нас. На выполнение этого проекта нам выделяется вся оставшаяся часть полугодия, и отнестись к этому делу необходимо со всей серьезностью.
– Вы будете работать… в командах… по два человека. Это задание… составит треть… вашей зачетной работы перед окончанием школы…
Я снова поднимаю руку:
– А мы сами сможем выбрать себе напарника?
– Да.
– Тогда я выбираю Вайолет Марки.
– Вы сможете договориться об этом… вместе с ней после урока.
Я поворачиваюсь так, чтобы видеть Вайолет, положив локоть на спинку стула:
– Вайолет Марки, я хочу, чтобы ты стала моим партнером в этом проекте.
Теперь на нее смотрят и все остальные, отчего ее лицо начинает розоветь прямо на глазах. Она обращается к мистеру Блэку:
– Может быть, для меня найдется какой-нибудь другой проект, индивидуальный? Я могла бы, например, самостоятельно провести какие-нибудь исследования и написать полный отчет на эту тему. – Ее голос звучит тихо, но немного испуганно. – Я не готова…
– Мисс Марки, – перебивает ее учитель, – я собираюсь… оказать вам огромнейшую услугу… всей вашей жизни… и отказать вам в вашей просьбе.
– Отказать?
– Да. Начинается новое полугодие… И вам пора… возвращаться к нашим баранам!
Кое-кто смеется над его шуткой. Вайолет смотрит прямо на меня, и теперь я отчетливо читаю в ее взгляде самый настоящий страх. Только теперь я вспоминаю про катастрофу. Она связана как-то с Вайолет и ее сестрой. Это случилось прошлой весной. Вайолет выжила, а ее сестра погибла. Вот почему она старается избегать внимания к своей особе.
Во время оставшейся части уроки мистер Блэк рассказывает нам о тех местах, которые могли бы нам понравиться. Причем, по его мнению, мы обязательно должны побывать там, и не важно, уедем ли мы после школы отсюда или нет. В общем, он перечисляет те места, которые рекомендуются туристам: прерия Коннор, дом Леви Коффина, музей Линкольна, дом Джеймса Уиткомба Райли, где он провел детство. Правда, я-то сам прекрасно понимаю, что большинство из нас проведет остаток своей жизни именно здесь, в этом захудалом городишке.
Я снова пытаюсь поймать взгляд Вайолет, но она больше не поднимает глаз на меня. Наоборот, она вжалась в стул, глядя прямо перед собой.
На выходе из класса меня уже поджидает Гейб Ромеро, и, разумеется, он, как всегда, не один. За ним стоит Аманда Монк, вызывающе уперев руки в бока, ее окружают Джо Виатт и Райан Кросс, местная звезда бейсбола. Райан хороший парень, общительный, порядочный, спортсмен и отличник, староста класса. Но у него есть и отрицательная черта. Дело в том, что он уже с детсадовского возраста понял, кто он такой и что именно собой представляет.
– Ты на меня так больше не смотри, – предупреждает Роумер.
– А я и не на тебя смотрел. Поверь мне на слово, но в этом кабинете существует не менее сотни предметов, на которые мне гораздо интереснее смотреть, чем на тебя. Между прочим, туда также входит и голая задница мистера Блэка.
– Педик.
Так как мы с Роумером считаемся заклятыми врагами уже много лет, он, не колеблясь, выбивает из моих рук учебники. И хотя эта выходка не котируется даже у пятиклассников, я чувствую, как во мне разрывается черная граната гнева – какое знакомое чувство! – и черный ядовитый дым расходится по всей грудной клетке. Точно такие же чувства я испытывал и в прошлом году за несколько мгновений до того, как схватил парту, поднял ее в воздух и швырнул прочь. Нет, не на Роумера – это только он привык считать себя центром Вселенной, полагая, что все вокруг происходит именно из-за него. Нет, я целился в школьную доску в кабинете мистера Джири, в нее я и попал.
– Поднимай их теперь, болван. – С этими словами Роумер проходит мимо меня, не забывая при этом больно толкнуть меня плечом в грудь. Мне хочется зажать его голову в шкафчике, залезть ему в горло глубоко-глубоко и вынуть его сердце, разумеется, через рот. Это происходит потому, что в фазе бодрствования все в тебе оживает и требует немедленно наверстать упущенное.
Но вместо этого я считаю ровно до шестидесяти, налепив на свое дурацкое лицо еще более идиотскую улыбочку. «Меня не оставят после уроков. Меня не исключат из школы. Я буду паинькой. Я буду тихим и послушным. Я буду вести себя спокойно».
Мистер Блэк наблюдает за нами, стоя в дверях своего кабинета, и я кивком даю ему понять, что все в порядке, я полностью контролирую ситуацию, нет никакой опасности, руки у меня не чешутся, кожа не зудит, кровь в висках не стучит, и он может спокойно отправляться по своим делам. Я дал себе слово, что этот год станет для меня другим. Отдавая отчет происходящему, а это включает в себя все мои поступки, я буду постоянно бодрствовать и всегда находиться здесь, а не только наполовину здесь. Всегда и во всем.
Дождь кончился, мы с Чарли Донахью расположились на стоянке, прислонившись к его машине под блеклым диском январского солнца. Мы беседуем о том, что на этом свете Чарли любит больше всего, не считая себя. Мы говорим о сексе. Рядом стоит наша подруга Бренда и внимательно слушает. Она прижимает книги к своей очень большой груди. Ее волосы отливают то розовым, то красным.
На зимних каникулах Чарли работал в кинотеатре, куда проводил бесплатно всех хорошеньких девчонок, что предоставило ему массу возможностей поразвлечься, даже слишком много, особенно на последнем ряду, где у кресел отсутствуют подлокотники.
– Ну а у тебя что? – спрашивает он у меня.
– А что у меня?
– Ты чем занимался?
– Да так, ничем. Мне просто не хотелось ходить в школу, я выехал на шоссе и помчался, куда глаза глядят. – Не буду же я объяснять своим друзьям про фазу сна. Зачем? Даже если бы я смог, какой в этом смысл? И вот что мне особенно нравится в Чарли и Брен – мне не надо им ничего объяснять. Я делаю что хочу, и все. Они только пожмут плечами – это же Финч, что тут говорить!
– Тебе надо хорошенько потрахаться, – со знанием дела кивает Чарли. Он таким образом хочет напомнить мне о происшествии на колокольне. Если я хорошо потрахаюсь, то, по его мнению, оставлю мысли о самоубийстве. Если верить Чарли, то это универсальный выход из любой сложной ситуации. Получается, что если бы все крупные политические деятели регулярно трахались, то в мире скорее всего исчезли бы все проблемы.
– Ты самая настоящая свинья, Чарли, – хмурится Бренда.
– Ты так говоришь, потому что влюблена в меня.
– Тебе так хочется думать. Почему ты не ведешь себя так же, как Финч? Вот он – настоящий джентльмен.
Немногие смогли бы назвать меня именно так, но это мне как раз и нравится, что между собой мы можем становиться все время кем-то другим.
– Пощади меня, – вздыхаю я.
Но Брен отчаянно качает головой:
– Нет, я совершенно серьезно. Джентльмена сейчас не часто встретишь. Они стали такими же уникальными, как девственники или лепреконы. Если я когда-нибудь выйду замуж, то только за одного из них.
– Не могу удержаться, чтобы не уточнить: за девственника или лепрекона?
Она больно бьет меня по той части руки, где у мускулистых мужчин расположены мышцы.
– Существует разница между джентльменом и никаким мужчиной. – Чарли вновь кивает мне и тут же добавляет: – Только без обид, приятель.
– А я и не думал обижаться. – Это правда, по сравнению с ним, мне ужасно не везет с женщинами. Именно это он и хотел сказать. Поначалу вы можете подумать, что мой рост компенсирует остальные мои недостатки, но давайте смотреть правде в глаза. Дело в том, что моя репутация летит далеко впереди меня (по крайней мере, в Бартлетте), и в довершение всего у меня просто отвратительный вкус. Меня увлекают настоящие стервы или недотроги, или такие, о которых я даже и мечтать не смею. Гораздо больше мне везет с незнакомками.
Так или иначе, но я уже почти не слушаю их, потому что за спиной Брен я снова замечаю ее – Вайолет. Я уже чувствую, что влюбляюсь в нее, причем увязаю глубоко, по самые уши. Со мной такое уже приключалось неоднократно. (Это были Сьюз Хейнс, Лайла Коллман, Оливия Риверс, три Брианы – Бриана Харли, Бриана Бейли и Бриана Будро…) И все только из-за того, что она улыбнулась мне. Но это была чертовски очаровательная улыбка. Искренняя, которую сейчас и не встретишь. Особенно в адрес меня, Теодора Фрика, обитателя страны Отклонение.
Брен поворачивается, пытаясь посмотреть, что такого я за ней увидел. Потом она бросает на меня презрительный взгляд и ядовито ухмыляется. Я инстинктивно прячу от нее руку.
– Все вы, мужики, одинаковые, – бросает она.
Дома мама разговаривает по телефону, одновременно размораживая очередную порцию запеканки, которую готовит моя сестра Кейт в начале каждой недели. Заметив меня, мама удивленно приподнимает брови, не прерывая разговора. Кейт сбегает вниз по лестнице, выхватывает у меня из руки ключи от машины и бросает на ходу:
– Все потом, лузер.
В общей сложности у меня две сестры – Кейт, она всего на год старше меня, и Декка, ей восемь. Совершенно ясно, что она явилась ошибкой, это она сама выяснила в возрасте шести лет. Правда, все мы понимаем, что если кто тут и ошибка, так это точно я.
Я поднимаюсь наверх, мокрые ботинки противно скрипят на ступеньках, и громко захлопываю дверь в свою комнату. Я достаю старую виниловую пластинку и, не глядя на конверт, ставлю ее на такой же древний проигрыватель, найденный в подвале. Пластинка подпрыгивает на царапинах и звучит так, будто я решил послушать музыку двадцатых годов прошлого столетия. Но мне хочется просто представить себя школьником восьмидесятых, может быть, именно там Теодор Финч оказался бы к месту.
Порывшись в ящиках стола, я нахожу сигарету, сую ее в рот, и пока пытаюсь отыскать зажигалку, вдруг вспоминаю, что мой Теодор Финч из восьмидесятых не курит. Боже, как же я его ненавижу – этого приглаженного чистюлю. Я оставляю сигарету незажженной, теперь пытаясь просто высосать из нее весь никотин, беру в руки гитару, некоторое время играю на ней, потом откладываю в сторону и перехожу к компьютеру. Перед этим я поворачиваю стул задом наперед, потому что только так я могу сосредоточиться по-настоящему.
Я пишу:
Пятое января. Метод: школьная колокольня. По десятибалльной шкале оценка «как близко я подошел к решению проблемы» – пять баллов. Прыжки с высоты учащаются во время полнолуния и в праздники. Одним из самых известных прыгунов был Рой Раймонд, основатель «Виктория сикрет». Известный факт: в 1912 году некто Франц Райхельт спрыгнул с Эйфелевой башни, одевшись в плащ-парашют, который сам и разработал. Он прыгнул с целью испытания своего изобретения, полагая, что полетит. Но вместо этого он упал вниз и ударился о землю, словно метеор, оставив после себя углубление в пятнадцать сантиметров. Хотел ли он покончить жизнь самоубийством? Сомнительно. Мне кажется, он был слишком самоуверенной личностью и к тому же дураком.
Небольшое исследование с помощью Интернета доказывает, что, по мнению психиатров, лишь от пяти до десяти процентов всех самоубийств совершаются путем прыжка с высоты. Очевидно, что такой способ выбирается только из-за простоты его выполнения. По этой же причине стали популярными такие места, как Сан-Франциско с его мостом Золотые Ворота (место назначения самоубийц номер один во всем мире). А у нас тут всего-навсего какая-то неубедительная городская башенка да холм высотой чуть менее четырехсот метров.
Я пишу:
Причины, по которым не стоит прыгать: слишком отвратительное зрелище. Слишком публично. Слишком многолюдно.
Потом я закрываю «Гугл» и перехожу в «Фейсбук». Здесь я сразу же нахожу страничку Аманды Монк, потому что она дружит со всеми, даже с теми, кого терпеть не может. Я нахожу бесконечный список ее друзей и ищу Вайолет.
Так и есть, вот она. Кликаю мышкой на ее фото, и вот она появляется сама, еще больше и эффектнее, и улыбается точно так же, как улыбалась недавно мне. Но чтобы посмотреть информацию о ней и другие фотографии, нужно стать ее другом. Я сижу, уставившись в экран, и понимаю, что мне очень хочется узнать о ней побольше. Кто она такая – эта Вайолет Марки? Я снова открываю «Гугл», стараясь отыскать там тайный способ входа в «Фейсбук». Может, это какой-то особый цифровой код или кодовое слово. В общем, я ищу легкий путь.
Но вместо этого я нахожу какой-то странный сайт, который называется «Ее сестра», где Вайолет Марки указана как соавтор, редактор и один из его создателей. Там все, как положено, – парни, красота, мода, но все записи сделаны до двенадцатого апреля прошлого года. И еще мне удается отыскать небольшую газетную статью из рубрики «Новости»:
Элеонора Марки, восемнадцатилетняя ученица выпускного класса в школе Бартлетт, не справилась с управлением своего автомобиля на Чапел-роуд приблизительно в час ночи тринадцатого апреля. Превышение скорости и скользкая дорога могли стать причиной катастрофы. Элеонора погибла при ударе. Ее шестнадцатилетняя сестра Вайолет, находившаяся в том же автомобиле на пассажирском сиденье, отделалась незначительными ушибами и ссадинами.