– Отец его был честный, почтенный человек, – признал мистер Хенчи. – Старина Ларри Хайнс! Немало он сделал доброго на своем веку. Но опасаюсь, этот наш друг не чистой воды алмаз. Черт дери, я всегда пойму, если парню туго, но кого я не понимаю, это прилипал. Мог он в себе найти хоть на грош мужского?
– Я-то его не больно привечаю, когда он заявляется, – сказал старик. – Пускай его работает для своих, а не ходит сюда лазутничать.
– Ей-ей, не знаю, – с сомнением произнес О’Коннор, вынимая курительную бумагу и табак. – На мой взгляд, Джо Хайнс – прямая душа. Притом он способный, пером владеет. Вы помните эту его штучку…?
– А на мой взгляд, – сказал мистер Хенчи, – среди этих фениев и боевиков в горах есть некоторые слишком способные. Сказать вам мое личное и чистосердечное мнение насчет кой-каких этих шутников? Я думаю, из них половина на жалованье в Замке.
– Про то неведомо никому, – сказал старик.
– Но я-то знаю как факт, – сказал мистер Хенчи. – Они наемники Замка… Я не говорю, что Хайнс… Нет, черт дери, он-то, думаю, выше этого… Но вот есть один такой коротенький косоглазый сэр – вам понятно, на какого патриота я намекаю?
О’Коннор кивнул.
– Так он вот, если хотите, по прямой линии потомок майора Сэрра! У-у, патриот по крови! И он вам продаст свою родину за четыре пенса – ага – и будет на коленях благодарить Всемогущего Христа за то, что у него нашлась родина, чтобы ее продать.
Послышался стук в дверь.
– Войдите! – произнес мистер Хенчи.
У входа показалась фигура, напоминавшая бедного пастора или актера. Черная одежда была наглухо застегнута на его низеньком теле, и нельзя было сказать, носит ли он воротник церковного или мирского фасона, потому что воротник его заношенного редингота, в облезлых пуговицах которого отражалось пламя от свечек, тесно окутывал его шею. На голове его была круглая черная шляпа жесткого фетра. Лицо, поблескивавшее капельками дождя, выглядело как желтый сыр со слезой, за вычетом двух красных пятен, указывавших на скулы. Его очень длинный рот резко разинулся, выражая обескураженность, но в тот же момент он широко раскрыл свои синие живые глаза, чтобы выразить удивление и удовольствие.
– Как, отец Кеон! – воскликнул мистер Хенчи, вскакивая со стула. – Вы ли это? Входите, входите!
– Нет-нет-нет-нет! – произнес скороговоркой отец Кеон, сложив губы трубочкой, как говорят с маленькими детьми.
– Вы не хотите войти, присесть?
– Нет-нет-нет! – повторил отец Кеон, который говорил мягким и кротким, медоточивым голосом. – Я не должен вас беспокоить! Я просто ищу мистера Феннинга…
– Он тут рядом, в «Черном орле», – сказал мистер Хенчи. – Но, может быть, вы войдете все-таки на минутку?
– Нет-нет, благодарю вас, тут просто небольшое дело, – отклонил отец Кеон. – Благодарю вас.
Он начал ретироваться, а мистер Хенчи, взяв один из подсвечников, пошел, чтобы посветить ему на лестнице.
– Ну что вы, не затрудняйте себя!
– Но тут так темно на лестнице.
– Нет-нет, мне видно… Благодарю вас.
– Вы спустились уже?
– Все в порядке, спасибо… Спасибо.
Мистер Хенчи вернулся и, поставив на стол подсвечник, снова уселся у огня. Некоторое время прошло в молчании.
– Скажите мне, Джон, – произнес О’Коннор, раскуривая сигарету от очередного выборного листка.
– Да?
– А что он такое на самом деле?
– Спросите чего полегче, – отвечал мистер Хенчи.
– Я смотрю, их с Феннингом водой не разлить. Сидят почасту вместе у Каваны… Священник он вообще или нет?
– Ммм… думаю, что да… Я думаю, он, что называется, паршивая овца в стаде. У нас не так много их, слава Богу! но несколько таких имеются… По сути, несчастный человек…
– А чем он пробавляется?
– Еще одна тайна.
– Он приписан к какой-нибудь церкви, к часовне или там к заведению…
– Нет, – сказал мистер Хенчи, – полагаю, он путешествует за собственный счет… Эх, Господи прости, – прибавил он, – а я-то думал, что он – это дюжина портера.
– Мы можем хоть рассчитывать на глоток? – спросил О’Коннор.
– У меня тоже уж пересохло, – сказал старик.
– Я трижды спрашивал этого шпаненка, – сказал мистер Хенчи, – соизволит ли он прислать дюжину портера. И сейчас вот снова спросил, только он у стойки, без пиджака, очень глубокомысленно балабонил с олдерменом Каули.
– Что же вы ему не напомнили? – сказал О’Коннор.
– Ну, я ж не буду встревать, пока он говорит с олдерменом Каули. Я подождал, пока не вышло перехватить его взгляд, и говорю: «Так насчет того дельца, про которое я вам…», а он мне на это: «Все будет в порядке, мистер X». Да видать, этот мальчик-с-пальчик все давно позабыл.
– Какая-то тут у них комбинация, – проговорил О’Коннор задумчиво. – Я вчера видел их всех троих на углу Саффолк-стрит, и что-то они так горячо обсуждали…
– Сдается мне, я знаю эту игру их, – сказал мистер Хенчи. – На сегодня, если ты хочешь стать лорд-мэром, надо, чтоб ты был должен денежки отцам города. Тогда они тебя сделают лорд-мэром. Истинный Бог! Я вот подумываю, не сделаться ли мне самому отцом города. Что вы на это скажете? Подойду?
О’Коннор рассмеялся.
– Ну, если главное – это быть в долгах…
– Буду выезжать из Дворца в мантии из говностая, – продолжал мистер Хенчи, – а Джек будет сзади на запятках в пудреном парике – а? как?
– Меня тогда возьмите личным секретарем, Джон.
– Непременно. А отца Кеона назначу личным духовником. Устроим семейный праздник.
– Ей-ей, мистер Хенчи, – сказал старик, – вы б лучше подошли, чем из них некоторые. Я вот намедни говорю со старым Киганом, с привратником. «А как тебе новый хозяин, Пэт?», это я ему. «У вас никак помене стало приемов», я ему. «Приемов!», это он мне. «Да ему на обед хватит запаху от кухонной тряпки». И дале что он сказал, это как Бог свят, я не мог поверить.
– А что? – спросили О’Коннор и мистер Хенчи.
– Он грит: «Вот как тебе это будет, ежели лорд-мэр Дублина для своего стола посылает в лавку за фунтом баранины? Как тебе этакая широкая жизнь?», это он мне. «Диво! Ну, диво!», я ему. «Фунт баранины», он мне, «привозют в ризиденцию мэру». «Диво!», я ему, «что ж это теперича за люди стали»?
При этих словах раздался стук в дверь, и в комнату просунулась голова подростка.
– Чего еще? – спросил у него старик.
– Из «Черного орла», – отвечал подросток, протискиваясь в дверь боком и ставя на пол корзину, в которой позвякивали бутылки.
Старик с помощью подростка переместил бутылки из корзины на стол и пересчитал всю партию. По окончании операции подросток надел корзину на руку и спросил:
– А бутылки есть?
– Какие бутылки? – спросил старик.
– Ты нам не позволишь их сперва выпить? – спросил мистер Хенчи.
– Мне велели, чтоб я спросил про бутылки.
– Приходи завтра, – сказал старик.
– Слушай, парень, – сказал мистер Хенчи, – сбегай-ка к О’Фарреллу и скажи, чтобы он дал нам штопор, для мистера Хенчи, скажи. Нам на пару минут всего. А корзинку оставь пока.
Подросток удалился, а мистер Хенчи начал бодро потирать руки, приговаривая:
– Ха, не так уж он, выходит, и плох. Сдержал свое слово, как-никак.
– Нет стаканов, – молвил старик.
– Не бери в голову, Джек, – сказал мистер Хенчи. – Многим неплохим людям уже случалось пить из бутылки.
– Как бы ни было, это лучше, чем ничего, – сказал О’Коннор.
– Он, правда, неплохой малый, – сказал мистер Хенчи, – только этот Феннинг его в кулаке держит. Сам-то он, понимаешь, хочет как лучше, на свой проходимский лад.
Подросток принес штопор. Старик взял его, откупорил три бутылки и отдал обратно, а мистер Хенчи предложил посыльному:
– А ты выпить не хочешь, парень?
– Если угостите, сэр, – отвечал он.
Старик с недовольной миной открыл еще одну бутылку и передал подростку.
– Тебе лет сколько? – спросил он.
– Семнадцать, – ответил тот.
Старик не сказал больше ничего, и подросток, взявши бутылку со словами, обращенными к мистеру Хенчи: «Мое вам почтение, сэр», – выпил ее до дна, поставил на стол обратно и утер рот рукавом. Потом он забрал штопор и вышел в дверь боком, бормоча некие прощальные приветствия.
– Вот так вот оно и начинается, – произнес старик.
– Коготок увяз, – дополнил мистер Хенчи.
Старик раздал три откупоренные бутылки, и трое одновременно выпили, Хлебнув, каждый поставил свой сосуд на полку камина в пределах досягания и сделал долгий удовлетворенный выдох.
– Что ж, я сегодня изрядно потрудился, – сказал мистер Хенчи после пары.
– В самом деле, Джон?
– Точно. Я ему обеспечил два или три верняка на Доусон-стрит, то есть мы с Крофтоном. Между нами говоря, Крофтон, он так-то приличный малый, конечно, но только голоса собирать – в этом ему грош цена. Молчит как рыба, стоит и глазеет на людей, а я отдуваюсь.
Тут в комнату вошли двое. Один из них был очень толст, и его костюм синей саржи грозил свалиться с его покатой фигуры. У него было широкое лицо, по выражению сильно напоминавшее теленка, синие неподвижные глаза и седеющие усы. Другой был куда моложе и тоньше, и лицо его было худым и гладко выбритым. На нем был очень высокий двойной воротничок и шляпа-котелок с широкими полями.
– Привет, Крофтон! – сказал мистер Хенчи, обращаясь к толстяку. – Про волка речь…
– Так, а откуда тут выпивка? – спросил молодой. – Никак коровка отелилась?
– У Лайонса глаз, конечно, тут же на выпивку! – сказал О’Коннор со смехом.
– Это вы так собираете голоса, – сказал Лайонс, – пока мы с Крофтоном таскаемся по дождю, по холоду да обрабатываем народ?
– Да разрази ваши души, – парировал мистер Хенчи, – я в пять минут больше обработаю народа, чем вы с Крофтоном за неделю.
– Открой-ка пару бутылок, Джек, – сказал О’Коннор.
– Как же открыть-то? – отвечал тот. – Штопора у нас нет.
– Ха, погодите-ка! – сказал мистер Хенчи, живо поднявшись с места. – Показать вам небольшой фокус?
Он взял со стола две бутылки и, подойдя к огню, поставил их на каминную решетку.
Потом снова уселся у огня и отхлебнул из своей бутылки. Мистер Лайонс устроился на углу стола, сдвинув шляпу далеко на затылок, и принялся болтать ногами.
– Которая бутылка моя? – спросил он.
– Эта вот, – указал мистер Хенчи.
Мистер Крофтон уселся на какой-то ящик и устремил неподвижный взор на свою бутылку. Он не открывал рта по двум причинам. Первая, уже достаточно веская, заключалась в том, что ему было нечего сказать; другой же причиной было то, что он считал своих компаньонов ниже себя. Он был сборщиком голосов для консерватора Уилкинза, но, когда консерваторы сняли своего кандидата и, выбрав меньшее из двух зол, отдали поддержку националистам, он подрядился работать для мистера Тирни.
Вскоре раздалось извиняющееся «Пок!» – и из бутылки мистера Лайонса вылетела пробка. Лайонс соскочил со стола, подошел к камину, забрал бутылку и вернулся на место.
– А я как раз тут рассказываю, Крофтон, – сказал мистер Хенчи, – как мы сегодня заполучили недурную порцию голосов.
– И кого ж вы заполучили? – спросил Лайонс.
– Значит, во-первых, Паркса, во-вторых, Аткинсона, и еще я вдобавок обработал Уорда, с Доусон-стрит. Он, кстати, мировой мужик, этакий старый барин чистой воды, старый консерватор! «Но ведь, однако, кандидат ваш – националист?», это он мне. «Он уважаемый джентльмен», я ему. «Он стоит в поддержку всего, что идет на пользу страны. И он вносит изрядные суммы за недвижимость», это я дальше. «У него обширные домовладения в Дублине, у него три конторы, так что уж он-то прямо заинтересован в низких местных налогах! Он гражданин видный, почитаемый всеми», я значит нажимаю, «он Блюститель Закона о Бедных, и он не состоит ни в одной партии, ни в плохой, ни в хорошей и ни в средней». Вот как их надо обрабатывать.
– А как насчет адреса королю? – поинтересовался Лайонс, выпив и облизнув губы.
– Послушайте меня, – молвил мистер Хенчи. – Как я сказал старому Уорду, то, что нам надо для страны, это капитал. Приезд короля значит прежде всего приток монеты в страну. И граждане Дублина выиграют от этого. Поглядите, сколько фабрик стоят пустыми вдоль набережных! И прикиньте, какие деньги будут в стране, если мы снова запустим старые промыслы, старые заводы, верфи, эти самые фабрики. Капитал, требуется капитал.
– Но как же, Джон, – возразил О’Коннор, – неужели мы будем приветствовать английского короля? Ведь еще Парнелл…
– Парнелл умер, – молвил мистер Хенчи. – Сейчас я скажу вам, как я смотрю на это. Вот малый, который сел на престол, после того как мамаша его не подпускала туда до самых седых волос. Он знает жизнь, знает мир, и он нам хочет добра. Он отменный парень по всем статьям, достойный парень, я так считаю, и не надо меня кормить баснями насчет него. Он просто сказал себе: «Старушка ни разу не ездила к этим диким ирландцам. Черт дери, а я вот съезжу и погляжу, какие они такие». И что, мы станем оскорблять человека, когда он приедет к нам с дружеским визитом? А? Правду я говорю, Крофтон?
Мистер Крофтон тяжко кивнул.
– И все ж таки, если начистоту, – возражающе сказал Лайонс, – та жизнь, какую вел король Эдуард, она, знаешь, не больно-то…
– Не стоит поминать старое, – сказал мистер Хенчи. – Я лично так восхищаюсь им. Он самый натуральный разбитной парень, как мы с тобой. Он выпить не дурак, он где-то и повеса, пожалуй, он хороший спортсмен. Черт побери, мы как ирландцы могли бы уж показать красивую игру?
– Звучит все неплохо, – заметил Лайонс, – но теперь давайте посмотрим на дело Парнелла.
– Бога ради, – удивился мистер Хенчи, – какая же тут, спрашивается, связь?
– Я хочу сказать, – продолжал Лайонс, – у нас есть наши идеалы. Почему это мы должны приветствовать такую личность? Как ты считаешь, после того что он сделал, Парнелл мог быть нашим вождем? А почему тогда мы должны одобрять такое поведение у Эдуарда Седьмого?
– Сегодня день Парнелла, – сказал О’Коннор. – Не надо нам поднимать старую муть со дна. Сейчас мы все его чтим, когда он ушел, – все, даже консерваторы, – добавил он, повернувшись к Крофтону.
Пок! Запоздалая пробка вылетела из бутылки Крофтона – и последний, поднявшись с ящика, направился к огню за добычей. Вернувшись на место, он низким голосом произнес:
– Наша сторона его чтит, потому что он был джентльмен.
– Вы в самую точку, Крофтон! – с жаром воскликнул мистер Хенчи. – Он был единственный, кто мог усмирить эту шелудивую свору. «Лежать, щенки! Шавки, цыц!» Он с ними только так обращался. Заходите, Джо, заходите! – пригласил он, увидев появившегося в дверях Хайнса.
Хайнс медленно вошел в комнату.
– Открой еще бутылочку, Джек! – продолжал мистер Хенчи. – Да, я же забыл про штопор! Тогда передай мне одну, и я пристрою ее.
Старик передал ему бутылку, и он поставил ее нагреваться.
– Присаживайся, Джо, – сказал О’Коннор, – мы как раз говорили о Вожде.
– Да-да! – подтвердил мистер Хенчи.
Хайнс уселся на край стола рядом с Лайонсом, но ничего не сказал.
– Но есть по крайней мере один, – произнес мистер Хенчи, – кто от него не отрекся. Клянусь Богом, это я о вас, Джо! Нет, я Богом готов поклясться, вы стояли за него как мужчина!
– Джо, слушай, – сказал вдруг О’Коннор, – а прочитай-ка нам эту штучку, что ты сочинил, – помнишь ведь? Она у тебя с собой?
– Да-да, – поддержал мистер Хенчи, – прочитайте. Вы не слыхали, Крофтон? Стоит послушать, это просто отлично.
– Давай-давай, Джо, – понукал О’Коннор, – раскочегаривайся.
Хайнс, казалось, не сразу понял, про какой плод его пера они говорят; но, минуту подумав, отвечал:
– А, вы об этом… Да это уж сейчас устарело.
– Всё, Джо, начали! – отвел О’Коннор.
– Всем тихо, – сказал мистер Хенчи. – Читайте, Джо!
Еще с минуту Хайнс колебался. Потом, среди общего молчания, он снял шляпу, положил ее на стол, встал. Казалось, он мысленно повторял стихи про себя. После довольно долгой паузы он объявил:
Откашлявшись, он начал читать: