Олег Назаров (промоутер): Где-то через год после открытия “Тоннеля” диджеев вдруг стало очень много. Появились всякие DJ Кефир, DJ Примат... То есть где-то они существовали и до этого, но раньше все эти люди жили как-то параллельно.
DJ Лавски (Константин Петров): К середине десятилетия публика в дорогих заведениях типа планетария полностью сменилась. То есть понятно, что это все равно были бандиты, но теперь все они стали, блядь, продвинутыми. Бандиты носили модную одежду, разбирались в музыке, понимали, что такое электро и кто такой диджей.
DJ Слон (Олег Азелицкий): Я помню, один раз был на вечеринке. Приходят дамочка с каким-то бандосом, тот показывает пальцем на Федю Бумера и говорит: “Слушай, а че Федя не может определиться? Он то дедовский олд-скул играет, то охуенную музыку. Это что такое?! Ты ему передай, что если он джангл будет играть, то мы, блядь, его поддержим, а если хаус, то хуй!”
DJ Бумер (Федор Крылов): Бандосы в то время были вообще очень продвинутые. У них были бабки, и они много ездили по Европе... Кто-то тачки перегонял, кто-то просто отдыхать ездил. И оттуда они приезжалиуже очень продвинутыми в плане музыки, таблеток, наркотиков и ночного отдыха. Надо помнить, что в прежние времена любые ночные заведения в России были вообще запрещены. То есть опытаночной жизни ни у кого не было. А бандосики его сюда импортировали. Пятнадцать лет назад они были почти миссионеры. (Смеется.) Хозяевам заведений эта публика нравилась, потому что бандиты хорошо покупали таблетки... Самое смешное, что от таблеток они становились добрыми, не знали, как себя вести, и превращались в маленьких детей. Но иногда у них что-то там переклинивало, и они начинали стрелять в потолок.
DJ Лена Попова: Когда закрылся “Тоннель”, вся эта публика перебралась в заведение, которое называлось “Трансформатор”. Располагалось оно на 22-й линии Васильевского острова. Там играли все диджеи, потому что иногда нам просто нечего было жрать. При этом само место было ох какое лихое. Оно полностью принадлежало бандюганам и постоянно переходило из рук в руки. Боролись за “Трансформатор” целых три группировки. Там проходили своего рода корпоративные вечеринки, только это была корпорация бандитов. На этих вечеринках люди жрали галлюциногенные грибы в таких количествах, что страшно было смотреть... Там один человек просто умер.
DJ Бумер (Федор Крылов): Я родился в Перми, а в Петербург переехал как раз к открытию “Тоннеля”. Других клубов в стране тогда не было, и о “Тоннеле” все говорили. Вот, мол, в Питере открылось крутое заведение. Ну и вообще тогда в Петербурге было очень весело. Москва в те годы и рядом не стояла. Меня все это впечатлило, и в 1994-м я решил сюда переехать.
Я приехал на пермском поезде в пять часов утра. С сумками, со всем дерьмом в руках. Куда идти, я не знал. Знал только, что, судя по карте, где-то во-о-о-о-он там должна быть квартира, коммуналка, в которой можно кинуть вещи и умыться. И утром я шел с Московского вокзала по Суворовскому проспекту, тащил свою скромную коллекцию пластинок (тогда она казались мне настоящим сокровищем) и проигрыватель.
С собой у меня была достаточно приличная сумма. Уже тогда я пытался как-то зарабатывать. Какой именно это был бизнес, сейчас я сказать не могу. Скажу только, что не криминальный. Я привез с собой кое-какие деньги, но примерно за полгода все их потратил. Тусовался я очень активно, и деньги быстро закончились.
Ко мне постоянно приходили друзья. У меня дома сложилось довольно модное место. Это была просто комната в коммуналке. Но у меня постоянно сидела толпа народу. Сидеть у меня считалось круто: прийти ко мне в коммуналку, послушать музон, побаловаться с вертушками, потусоваться. Приезжало много всяких знакомых, которые меня подкармливали, приносили какие-нибудь маковые рулеты. Потому что я реально полгода жил на одних макаронах, и то если повезет. Жестко было. Но при этом середина 1990-х была, наверное, лучшей порой моей жизни. Денег мне хватало только на макароны, а если оставалось что-то еще, я бежал в видеопрокат, который находился через дорогу, чтобы брать видеокассеты. Я старался смотреть хотя бы один новый фильм в день. Если получалось, то я был счастлив. Все было реально, все было по правде.
Ко мне постоянно приезжали знакомые и говорили: “У тебя вертушка! У тебя вся хуйня, почему ты не выступаешь?!”
Надо понимать: в первой половине 1990-х в Петербурге было от силы пять комплектов вертушек. Ну, и как-то пошло: “Дай вертушки, а? Ну и сам заодно поиграй”.
DJ Дэн (Андрей Котов, участник группы “Мальчишник”): У нас был концерт в Петербурге, и там мы познакомились с Бумером. Это был такой карикатурный фрик. Он тогда еще не играл, а только плясал... Это теперь он пытается переписать историю – будто все началось с него. Но на самом деле в те годы он был еще никто...
DJ Бумер (Федор Крылов): После переезда в Петербург я быстро стал рейвером, с крашеной головой, в виниловых штанах в обтяжку. Я был мегафриком! В оранжевой футболке, в каких-то латексных, блядь-пиздец, штанах... Война и немцы! Первый раз я отыграл в клубе “Лагуна”, куда меня привела подружка. А потом как-то пошло-поехало, и уже через два месяца я играл практически везде.
Сводил я очень хорошо. Сводил, скретчил, и с техникой у меня было все в порядке. И один из моментов, почему меня стали везде приглашать, был связан с тем, что я играл... ну не знаю... я играл круто. Технично. По тем временам никто не скретчил, а я играл хаус и при этом скретчил. Многие приходили не послушать, как я играю, а посмотреть: “Круто Федя скретчит! Давай! Покажи фишку! Ты-жи-жи-жи-уо-о-о-о-о-о-о! Бля-а-а-а, вот это круто!”
DJ Бумер (Федор Крылов): Я, наверное, стал первым молодым диск-жокеем, которого приняла вся эта старая тусовка, сложившаяся еще на Фонтанке. Потому что никто из молодежи в то время еще не появился. Единственным молодым диск-жокеем, которого как-то восприняли, был я. На тот момент кроме меня и DJ Тоника скретчил только Женя Грув. Но мы уже скретчили намного круче. Мы делали всякие технические фишки: вертелись, играли спиной и даже задницей. И кстати, одно время я много гастролировал именно с показательными выступлениями. Был в жюри каких-то конкурсов местных диск-жокеев. А в 1995-м Леха Хаас приехал откуда-то и говорит: “Ты охуенную музыку играешь! Это ведь джангл! Я хочу, чтоб ты с этой музыкой играл в „Тоннеле“!”
Он начал ставить меня в “Тоннеле”. Хоть я и не был резидентом клуба, но играл часто.
DJ Фонарь (Володя Фонарев): Бандиты, которые ходили на вечеринки, никуда не делись. (Смеется.) Они и сейчас ходят. Просто трансформировались. Ну, наверное, к середине 1990-х их стало меньше. Кого-то застрелили, кто-то сторчался, кто-то сменил форму бизнеса.
DJ Лавски (Константин Петров): Бандиты очень активно тусовались года четыре. Ну считай, с 1991-го по 1995-й, а потом куда-то все запропастились. Хотя, в общем, понятно куда – в землю.
DJ Кома (Алексей Дунаевский): Но тогда бандиты в “Трансформаторе” еще замечательно отдыхали. Сперва по колесу, потом – по пять, потом героин. У них были такие настоящие наркоманские “качели”.
DJ Лавски (Константин Петров): Специально для них стали открываться заведения уже совсем нового типа. Считай, спортивные клубы – почти что качалка под музыку. Бандосам стали уже совсем не нужны ни наши рожи, ни наша музыка. Потому что если рейвер ел таблетку для того, чтобы лучше понять музыку, то для бандитов таблетки были самоцелью, а музыка – это фон. Просто чтобы лучше вставляло. А вставляло их лучше всего под такую низкопробную голландскую колбасу.
Илья Барамия (музыкант, группа “Елочные игрушки”): Как-то мы должны были выступать, а перед выступлением весь день писали новый трек, целиком состоящий из сбивок. Такой странный брейкбит. И вот вечером мы играли, а на танцпол пришли два грузина со своими девчонками. Один из них так разошелся, что пошел вприсядку. Прыгает, радуется! И в какой-то момент он сел, ожидая момента, чтобы поэффектнее выпрыгнуть. А тут как раз пошла эта серия сбивок. Минуту идут сбивки... две минуты... Он сидит, ждет, когда же уже выпрыгивать. В конце концов встал, плюнул, махнул рукой и ушел. Решил, что в настоящей музыке мы ничего не понимаем.
DJ Лавски (Константин Петров): На вечеринках тогда появилось словосочетание, такой клич радости “опа-опа-опа-па!”. Его привез Мистер Малой, звезда рэпа. Он все время так орал, ну а прогрессивные бандиты того времени переняли этот клич у него. И на всех вечеринках помимо того, что звучало из колонок, был слышен еще и дополнительный саунд: вот это самое “опа-опа-опа-па”. Таких бандитов мы называли “колбасеры опа-опа-опа-па”.
Олег Назаров (промоутер): Я познакомился с Мистером Малым еще в “Тоннеле”. Ему было лет двенадцать. Он был подвыпивши и, пошатываясь, шел по залу с двумя шлюхами из “Прибалтийской”. А он им примерно по пояс. Подходит к бару, достает пачку баксов, отслюнивает сотню, кидает бармену и говорит: “„Мартини“ мне и моим крошкам!” И смачно шлепает одну из девчонок по заднице. Широко жил шкет!
DJ Кома (Алексей Дунаевский): В те годы диджеи были как каста избранных. И конечно, в “Трансформаторе” бить нас никто не пытался. Правда, меня периодически подозревали в продаже наркотиков, и приходилось оправдываться. Просто музыка, которая играла в “Трансформаторе”, мне не нравилась, и я болтался по залу, везде ходил, к кому-то подсаживался. Там посижу, здесь поболтаю. Когда барыги это видели, они напрягались: че это за чувак?!
Помню, в этом клубе была замечательная вечеринка, на которой выступали диджеи и почему-то певица, которая поет про розового фламинго... Не помню, как зовут... очень худая... а!.. Алена Свиридова! Точно! Просто у бандитов был такой вкус: им хотелось, чтобы у них в клубе выступали все, кто им нравится. Не важно, что это совсем разная музыка и разные люди, что это трудно соединить...
DJ Слон (Олег Азелицкий): Как только Свиридова запела своего “Фламинго”, рейверы завизжали от ужаса и побежали с танцпола. Это была не вечеринка, а полный тухляк. Будто похороны! Хозяева понимали, что на таких исполнителях в Петербурге кассы не сделаешь.
DJ Лавски (Константин Петров): Все мы начинали с того, что денег не было. Первые вечеринки мы ведь делали своими руками. Соответственно, не зарабатывали на них либо вообще ничего, либо очень мало. Клубы типа “Норы” сначала не платили вообще, потом стали давать деньги на такси, потом уже стали платить шестьдесят рублей. Не знаю, почему именно шестьдесят. Странная сумма, конечно.
Но к середине десятилетия с деньгами все стало вдруг очень хорошо. Пооткрывались сомнительные клубы типа “Трансформатора”, и хозяева этих клубов теперь могли обеспечить нам очень серьезный уровень дохода. В том же “Трансформаторе” была знаменитая вечеринка, куда позвали Алену Свиридову и меня. Свиридова тогда получала триста долларов за выступление, а мне хозяева дали четыреста пятьдесят и долго заглядывали в глаза: “Извини, что не можем дать пятьсот!”
К 1996—1997 годам эпоха действительно сменилась. Все эти, блядь, гонорары, они росли моментально. То есть на той неделе ты получаешь сто, а на следующей неделе уже триста. Тогда всем казалось, что дальше дела будут идти еще прекраснее.
Вечеринка в ядерном реакторе
(1996—1998)
DJ Бумер: А еще в том году я поехал в Крым выступать на “Казантипе”. Знаешь, да? Это вечеринка в недостроенном ядерном реакторе. Когда я приехал и выступил, все вдруг поняли, что... В общем, все приходили слушать только одного диск-жокея. Это было что-то из разряда “Вы должны это видеть! Вы должны это слышать!”.
Никита Маршунок (основатель фестиваля “Казантип”): “Казантип” родился случайно. Первая вечеринка состоялась в 1992-м. Смешно, конечно, говорить, но там стояло несколько колонок АС-90, светило несколько фонариков и на берегу моря стояло человек триста моих знакомых. В самый последний день того фестиваля, когда мы сидели на берегу моря, кто-то сказал: “Вот сейчас родилось что-то настоящее!”
DJ Массаш (Александр Массальский): Самый первый раз на “Казантип” мы ехали в поезде. Тумблер спал на третьей, багажной, полке, а Женя Нейманд, брат Дениса, который потом стал режиссером и недавно снял фильм “Жесть”, тогда уехал с нами вообще случайно. Пошел нас провожать и уехал. Без документов, без вещей... Тогда такое часто случалось.
Никита Маршунок (основатель фестиваля “Казантип”): В 1993 году по странному стечению обстоятельств мне достались ключи от атомного реактора. Я не очень понимал, как это можно использовать, но в моем окружении были люди, которые сразу сказали: “Никита, сюда надо тащить электронику!”
Сам я в то время слушал совсем другую музыку. У меня был гранжевый период и совершенно другое настроение. И вообще электронная музыка была тогда совсем в зачаточном состоянии. Но нужна была радикальная смена музыкального формата, а электроника никого не могла оставить равнодушным. Я помню, был момент, когда почувствовал, что стою у истоков чего-то нового, какой-то музыкальной революции, да еще и с ключами от атомного реактора в кармане.
На самом деле до этого мы тусили в этой крымской деревне уже лет десять. Я пытался проводить здесь соревнования по виндсерфингу. Приезжали спортсмены, катались на досках... Тогда я коллекционировал хороших людей. И наступил момент, когда я понял, что если кого-то сюда приглашаю, то должен продумать, чем эти люди будут заниматься. Должен обеспечить им возможность досуга. Я купил звук, свет. Ну и повесил на себя кучу обязательств: общение с официальными структурами, с бандитскими формированиями и все остальное, чтобы оградить людей от всей этой херни. Я уже почувствовал, что в ответе за них.
В первый раз всем было безумно хорошо. Это было мероприятие совсем другого размера – не такое, как сейчас. Серферов было не очень много, но все знали друг друга по именам. Первый раз настолько мне понравился, что я не бросил, а стал заниматься “Казантипом” и дальше. Это ведь очень заразная вещь... Когда ты эту энергию чувствуешь, когда ты ею управляешь... Бросить невозможно! Это вам любой владелец клуба, любой промоутер и диск-жокей скажет. Никогда не променяешь это ощущение. Страшная зараза!
DJ Фонарь (Володя Фонарев): Впервые я попал на реактор в 1997 году. У меня было ощущение, будто я оказался внутри кинофильма “Чужие”. Совершенно футуристический дизайн! Неимоверные декорации, здание стоимостью в миллионы долларов с такими потолками, что гигантский воздушный шар свободно парил под потолком этого здания. Все очень огромное и при этом совершенно недостроенное. В любой момент ты мог сломать себе шею. Отовсюду торчали прутья и металлические штыри... Очень много людей переломалось. Это ведь настоящая атомная электростанция. Ее начали строить в 1980-х, а потом СССР развалился, и все бросили. Но при этом реактор так и остался там, внутри.
В наш самый первый приезд на “Казантип” шли жуткие ливни. Мы еле добрались. А потом машина подъезжает, и я понимаю, что реактор – это такой гигантский живой организм. Живущее своей отдельной жизнью существо размером со все это здание. Наверное, все это чувствовали, потому что насчет реактора бродило огромное количество легенд: и космические тарелки сюда прилетают, и мертвецы от радиации по ночам встают... Все это, конечно, очень подходило для электронной музыки. У меня в жизни вообще было всего два таких серьезных впечатления: “Love-parade” в Берлине, когда мы с DJ Грувом играли для полутора миллионов человек, и “Казантип”.