Наконец, по-прежнему не отрывая глаз от своих нот, он сказал, полагая, что его слушают: «А теперь попробуем дать в финале большое крещендо арфы и фортепиано». И тут же требуемое усиление звука произошло, хоть и совсем в иной форме: раздался грохот, и Джордж, обернувшись, увидел распростершихся на полу арфу, Грейси и малыша. Поднимая их по очереди – Грейси, ребенка и арфу, – он бранился без передышки, упрекая Грейси в отсутствии интереса к серьезной музыке, тогда как она думала лишь о том, не ушибся ли малыш. Под конец он повернулся к ней и, рассчитывая напоследок испепелить ее своим презрением, воскликнул: «Это вы виноваты, что у нас получился такой Бах!» – на что Грейси, щупая ребенку подгузник, отвечала: «Нет, это он!»
На следующее утро, отправляясь на поле для гольфа в компании двух сестер и Дика, верного поклонника Габриэль, Джордж все еще расстроенно качал головой. Его трудности усугублялись тем, что играть в гольф Грейси умела не лучше, чем крестить яхты. Он нарочно собрал вместе всю четверку, чтобы разрешить ситуацию с ребенком, но у игры Грейси имелись препятствующие этому особенности. Когда Габриэль с Диком дружной парочкой уходили вперед и спускались в какую-нибудь песчаную яму, Грейси неизменно застревала в другой песчаной яме далеко позади, и он вынужден был носиться между ними, как связист между двумя системами траншей, стараясь, чтобы их группа вконец не распалась. И дело было не в том, что Грейси так уж плохо била по мячу, а в том, что в огромной сумке, которую нес ее здоровяк-кэдди, находился маленький ребенок мужского пола, постоянно отвлекавший ее от игры. Насколько Джордж мог разобрать в те краткие минуты, когда пылко взывал к ее совести, она учила ребенка считать, сообщая ему, сколько очков набрала своими ударами, и лишь благодаря склонности более молодой пары уединяться в дюнах ему кое-как удалось собрать всех воедино и более или менее связно обсудить с ними, как устроить будущее малыша. Возможно, подумал Джордж, поставленная задача ему не по силам, но он был неутомим и на следующий день взялся за выполнение очередного замысла, мобилизовав все свои профессиональные знания и навыки.
Он организовал конкурс красоты, на котором Грейси должна была победить. Мало того, он приложил все усилия к тому, чтобы разрекламировать это соревнование как можно шире. Со всей Новой Англии и из Нью-Йорка прибыли корреспонденты светской хроники. Фотографов собралась тьма-тьмущая. Грейси тщательно проинструктировали с помощью сестры; ее соперниц с той же тщательностью выбрали из местных дурнушек и перезрелых девиц, чтобы победа Грейси никому не показалась слишком уж несправедливой. Судей также отобрали с особой тщательностью, однако…
Джордж вновь не учел уникальности своей подопечной. Когда одна из участниц попросила Грейси прикрепить к ее спине номер, та послушно выполнила ее просьбу. Но Грейси перевернула номер шесть, так что он превратился в девятку, а несколько минут спустя ее старая любимая нянька, прихватившая с собой усыновленного ею ребенка, дала ему поиграть с номером Грейси, в результате чего последний также перевернулся вверх ногами, став вместо девятки шестеркой. По уговору с жюри, победу следовало присудить девятому номеру.
Когда все участницы конкурса продефилировали перед разгоряченной публикой, Джордж вынес в зал информационные листки с сообщением о победе очаровательной мисс Ван Гросси – и через несколько минут увидел, как вместо Грейси почетный кубок вручают девушке, на спине у которой по ошибке появилась заветная девятка.
Новость полетела по телеграфу в Нью-Йорк, и на сей раз редакторы отделов светской хроники изловчились опубликовать ее под обманчивыми заголовками, тонко намекающими на действительную подоплеку. Конечно, колумнисты не могли прозевать такой лакомый кусочек, и у Джорджа опять возникла причина задуматься о том, какое право он имеет называть себя агентом по рекламе, если то и дело садится в лужу. Но у него еще оставались в запасе кое-какие козыри, и…
Он поставил все на один музыкальный вечер. Джордж и Грейси вместе вошли в гостиную; опираясь на его руку, она величественно прошествовала к временной сцене в конце комнаты. Это была последняя затея Джорджа: он собирался прославить Грейси по всему миру как великую арфистку.
Он представил ее зрителям краткой речью, и она вежливо поблагодарила его. Когда утихли рукоплескания, Джордж объявил первый номер с собой в качестве аккомпаниатора, и Грейси осторожно взяла на струнах пробный аккорд. После чудесного начала вдруг прозвучал жуткий диссонанс. Но Джордж не сбился с ритма, и Грейси как ни в чем не бывало продолжала играть. Внезапно из-за фортепиано выглянул ребенок, который там прятался. Уже не совсем младенец, он понимал, что Джордж считает его помехой, и старался ему не показываться. Украдкой он подбирался к Грейси все ближе и ближе и как раз в тот момент, когда ей потребовалось сыграть трудный пассаж, выскочил из своего укрытия, споткнулся и полетел головой вперед прямо в арфу.
На этом выступление, конечно, завершилось; раскланиваясь и толкая перед собой арфу, Грейси сумела спрятать ребенка от глаз всех присутствующих, кроме Джорджа. Когда они вышли из комнаты, и Джорджу, и Грейси было ясно, что ребенку надо срочно подыскать безопасное убежище. Грейси с трудом вытащила малыша, запутавшегося в струнах арфы, после чего они с Джорджем побежали на лодочную станцию, в кладовку, и уложили малыша спать на парус, растянутый горизонтально для проветривания. Там они сели рядышком и принялись ждать, пока он заснет. Еще раньше, чем он закрыл глаза, Джордж с Грейси привалились к стене и задремали сами. Наутро их бесцеремонно разбудил не кто иной, как мистер Ван Гросси. Открыв глаза, они увидели, как он сердито берет ребенка на руки и шагает по лужайке прочь, явно намереваясь каким-то образом от него избавиться. Грейси с Джорджем кинулись коротким путем на пристань, где обнаружили Дика и Габриэль, собирающихся на яхту. Джордж нашел плоскодонку, спрятал ее под причалом и, усевшись туда, стал делать записи на машинке. Грейси быстро объяснила юным влюбленным, что все можно будет уладить, если они скажут, будто тайно обвенчались и ребенок принадлежит им. Когда на сцене появился разгневанный Ван Гросси с ребенком на руках, она уже успела их убедить. Известие, что Дик с Габриэль женаты, страшно расстроило мистера Ван Гросси, но не успел он излить свой гнев, как послышался пушечный выстрел, означающий, что яхтам пора готовиться к старту. Философски решив, что нет смысла плакать по сбежавшему молоку, Ван Гросси сунул ребенка своей старшей дочери и вместе с Диком и Габриэль помчался на моторном катере к яхте, напоследок крикнув Грейси, чтобы она выходила в море вместе с Джорджем, как только тот объявится. Едва он скрылся из виду, Джордж вылез из-под причала. Они с Грейси прыгнули в единственный оставшийся катер и отправились на место гонок.
Из-за всей этой суматохи и переживаний перед самым началом исторической регаты Джордж с Грейси были очень возбуждены. Грейси сидела на корме, правя одной рукой и держа ребенка в другой, а Джордж устроился на носу с машинкой на коленях, подложив под нее надувную подушку. Они отошли от причала футов на двадцать, и тут катер вдруг перевернулся и развалился надвое. Та половина, где остался Джордж, медленно затонула, и его машинка отплыла от него на подушке, так что он не мог ее достать. Ребенок умудрился взобраться на другую подушку и плавал на ней, довольный, тогда как половина лодки с мотором, в которой сидела Грейси, на бешеной скорости кружила вокруг него. Ребенок с удовольствием наблюдал, как часть лодки Джорджа наполняется водой и идет на дно. Джордж отчаянно барахтался, пытаясь догнать уплывающую машинку. Грейси никак не удавалось остановить лодку, но минуту спустя она наконец врезалась в причал и тоже шлепнулась в воду. Потеряв катер, они были вынуждены воспользоваться единственным оставшимся средством передвижения, а именно маленькой, видавшей виды плоскодонкой. Джордж с Грейси забрались в нее – Грейси села на весла – и подобрали ребенка и машинку, после чего двинулись дальше, туда, где уже собралось множество катеров и лодок со зрителями. Грейси еле успела подгрести к корме отцовской яхты и привязать к ней плоскодонку, и тут раздался стартовый выстрел. Грейси с Джорджем поспешно вскарабкались на борт, но в суматохе забыли про ребенка, и лишь когда яхты стартовали, Грейси с ужасом вспомнила, что малыш остался в привязанной сзади лодчонке. Яхта Ван Гросси шла первой, и Грейси с Джорджем соображали, как спасти ребенка, а тот смеялся и хлопал в ладоши, сидя в лодке, которая прыгала и вертелась в кильватере большого судна. Вдруг Грейси решила, что для спасательной операции ей необходима длинная веревка; Джордж остался наблюдать за малышом, а Грейси кинулась бежать по палубе и у основания главной мачты нашла как раз такую веревку, какую хотела.
Однако веревка была привязана к свайке у основания мачты. Ничуть этим не обеспокоившись и даже не заметив, что именно эта веревка удерживает на месте главный парус, Грейси тянула до тех пор, пока ей не удалось выдернуть свайку. Когда свайка наконец вылетела, огромное полотнище паруса рухнуло вниз, практически задушив судно, и яхта-соперник победоносно вырвалась вперед.
Спустя некоторое время под парусиной, укрывшей всю палубу, точно одеяло, появились признаки жизни. Из-под одного края вылезли Дик с Габриэль и радостно обнялись. У подножия мачты вырос бесформенный горб, и оттуда, словно ничего не случилось, послышался оклик: «Эй, Джорджи, ты где?» Откуда-то с кормы раздался слабый, расстроенный голос Джорджа: «Я здесь, Грейси». Выпутавшись из-под паруса, она кинулась к нему. Джордж решил, что в этой ситуации самым благоразумным будет как можно скорее удалить Грейси с места происшествия. Помогая ей спуститься в плоскодонку, где их поджидал малыш, он заявил: «Вот что, Грейси, – пожалуй, ради блага всего человечества я буду мучиться с тобой до гробовой доски». Весело хихикнув, Грейси села за весла. «Ах, Джордж, ты и правда умеешь сказать девушке приятное!» Плоскодонка направилась к берегу, и Джордж с привычной для него страдальческой миной склонился над машинкой, чтобы напечатать свое последнее информационное сообщение. По мере того как суденышко удалялось, Джордж торопливо выстукивал: «НАСЛЕДНИЦА ВАН ГРОССИ В БЛИЖАЙШЕЕ ВРЕМЯ ОТПРАВЛЯЕТСЯ В СВАДЕБНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ С…»
КОНЕЦ
«В дороге вдвоем» – история о сценаристе, который переживает творческий ступор и в поисках вдохновения отправляется на товарняке в компании бродяг. Поначалу это читается как что-то совершенно новое для Фицджеральда, но уже на второй странице рукописи возникает «хорошенькая восемнадцатилетняя девушка», Крис Купер случайно становится героем истории, и мы вновь в фицджеральдовском мире. Перипетии и разные способы путешествия, дорожные удовольствия и опасности всегда увлекали Фицджеральда – вспомним хотя бы автомобили и то, как они представлены в «Гэтсби». Здесь товарные поезда едут по пустыне и кустарниковым пустошам, «светятся в темноте девятнадцать зеленых диких глаз автобуса», полного «сонных пассажиров». Здесь мелизмы, ставшие типовыми в его рассказах: женщина, которая сменила имя, как Джей Гэтсби, и создает себя заново, но не может уйти от своего прошлого; бриллиант, если не такой большой, как «Ритц», то как бриллиант Хоупа. Тем не менее ощущение новизны появляется у сценариста, которому уже хочется сбежать от Голливуда и писать пьесы; девушка, достаточно находчивая для того, чтобы обойтись без мужской помощи, благоволит к нему из других соображений.
Фицджеральд послал рассказ Гарольду Оберу в январе 1935 года, и Оберу он понравился. Фицджеральд немедленно захотел «сделать вариант для кино». Четвертого марта Обер предложил рассказ журналу «Космополитен», сказав редактору Биллу Ленглу, что цена – 1500 долларов, хотя рассказ стоит двух тысяч. Из переписки по поводу рассказа мало что сохранилось: письма Фицджеральда Оберу с 19 февраля до 30 декабря 1936 года были изъяты из архива Обера. Сам Обер написал на папке: «…где письма Скотта ко мне за этот период, одно письмо Скотта 5 окт. 1936». (Некоторые письма всплыли на аукционе – среди прочих, на аукционе Бонемс в декабре 2015 года письмо Скотта от 10 сентября 1936 года, где он пишет об автобиографических эссе «Крушение» в «Эсквайре» как об «аварийных вещах», написанных из-за того, что «Пост» не брал его рассказы или требовал переделок. Пятого июня 1936 года Обер написал Фицджеральду: ««Колледж юмор» просит какой-нибудь Ваш рассказ. У нас четыре непроданных, которые мы можем им показать. «В дороге вдвоем», «Кошмар», «Ну, и что вы сделаете?» и «Сама по себе»; из них «Ну, и что вы сделаете?» мне кажется лучшим. Верхняя цена у «Колледж юмор» 500 долларов, и, поскольку это все старые рассказы, возможно, Вы не захотите их предлагать. Черкнете мне?» В письме Оберу от 19 июня, проданном на аукционе «Сотбис» в 1982 году, Фицджеральд отказывается. У Обера в картотеке: «Автор, возможно, переработает».)
По рассказу видно, что Фицджеральд подумывал о Голливуде, но герой, сценарист Крис Купер, в конце отвергает этот план. Видно также, что Фицджеральд пытался приспособить сюжет к голливудским стандартам: фильм о бродягах был бы слишком грустным, требуется любовный мотив. Но ироничной подачи материала и романа Криса с Джуди оказалось недостаточно, чтобы продать рассказ. Фицджеральд вернулся к намерению стать драматургом: студентом в этом качестве, он пользовался большим успехом, а потом в 1923-м потерпел провал с сатирической комедией «Размазня» в Атлантик-сити. В 1937 году он писал Максвеллу Перкинсу: «Думаю выкраивать несколько часов, чтобы накропать пьесу – давний обаятельный мираж». Этого так и не случилось.
В дороге вдвоем
IКогда товарный поезд остановился, в небе уже загорелись звезды – так неожиданно, что Крис поразился. Поезд стоял на возвышенности. Милях в трех впереди виднелась гроздь огоньков, тусклее и желтее, чем звезды, и он решил, что там Даллас.
За четыре дня он разобрался с порядком загрузок и выгрузок и уже понимал, что в Далласе какие-то вагоны уйдут на запасные пути. Если решит ехать дальше, может забраться на товарняк перед утром. И после долгой бездеятельности – если не считать того, что весь вечер ему пришлось держаться за балку, – прогулка до города представлялась роскошью. Роскошью из «Тысячи и одной ночи».
Он потянулся и глубоко вздохнул. Ему было хорошо – так хорошо давно уже не было. Если есть еда, чем плохо? При слабом свете звезд он увидел, что из других вагонов осторожно выбираются фигуры попутчиков и, как он, вдыхают сухой воздух Техаса.
Это напомнило Крису о девушке.
Девушка ехала в тормозном вагоне. Он понял это утром, в Спрингфилде, когда в окне мелькнуло и тут же скрылось лицо; позже, на часовой стоянке он увидел ее как следует, в каких-нибудь двадцати футах.
Конечно, она могла оказаться женой тормозного кондуктора… или бродяжкой. Но тормозной кондуктор был морщинистый ветеран, которому впору пенсия, а не хорошенькая восемнадцатилетняя девушка. А если бродяжка – если в самом деле, – то очень непохожая на тех, с какими он до сих пор сталкивался.
Перед походом в город он сидел и разогревал консервированный суп. Он отошел шагов на сто от полотна, развел костерок и перелил мясной бульон в складную сковородку.
Он был доволен, а с другой стороны, огорчен, что взял с собой утварь; доволен потому, что это было удобно, а огорчен потому, что это отгораживало от остальных беззаконных пассажиров. Четверка, только что объединившаяся чуть дальше по дороге, такой утвари не имела. У них была помятая кастрюля, пустые консервные банки и достаточно случайного материала и соли, чтобы приготовить «шамовку». У старших был навык; молодые – учились.
Крис доел суп под пологом просторной ночи.
– Поехать бы к этим звездам, – произнес он вслух.
Поезд буркнул, издал где-то впереди печальный фальшивый звук и, лязгнув сцепкой, продвинулся еще на несколько сот ярдов.
Крис не поднялся с места. Не поднялись и бродяги дальше у полотна. Видимо, так же, как он, решили сесть в Далласе. Когда полутемный хвостовой вагон отъехал чуть дальше, поезд снова с лязгом встал.
…В тускло освещенной двери вагона медленно, нерешительно появился силуэт девушки. Силуэт – или она – пересек гаревую обочину и остановился на траве.
По всему было видно, что девушка хочет побыть в одиночестве – но не удалось. Как только четверка у полотна увидела девушку, двое сразу встали и пошли к ней. Крис закончил собирать вещи и, не делая шума, направился туда же. Конечно, они могли быть ее приятелями, но вид их ему не нравился, и в случае конфликта он намерен был принять не их сторону.
События развивались быстрее, чем он ожидал. Между мужчинами и девушкой произошел короткий разговор, причем ей явно не нравилось их общество. Затем один из них взял ее за локоть и хотел потащить к их стоянке. Крис неторопливо подошел поближе и окликнул их: