Едва Селия нашла кормилицу, как я тут же туго перебинтовала свою грудь, а Селии заявила, что молоко пропало. Когда я слышала гневный плач ребенка ночью, я начинала буквально заливаться молоком, но наутро, честно глядя в глаза Селии, я клялась, что сухая.
Противные бледно-розовые рубцы на коже побледнели и стали едва заметными, как и обещала мне Мадам, а тени под глазами исчезли, как только я настояла, чтобы Селия, младенец и кормилица переехали в каюты подальше от моей.
Вот уж они спали мало. Когда я днем прогуливалась по палубе или сидела, глядя, как разрезает волны нос корабля и белые барашки исчезают вдали, как меловая черта, Селия в это время нянчилась с ребенком в душной каюте внизу.
Малышке пришлась не по вкусу морская жизнь, а тут еще молодая француженка, взятая нами в качестве кормилицы, временно лишилась молока из-за приступов морской болезни. Ребенка более или менее удавалось накормить, но часто она недоедала. И когда я видела лицо Селии после дня забот с няней и ночи убаюкивания ребенка, я едва не смеялась. Если б я даже не имела других причин избегать материнства, то один взгляд на лицо Селии мог бы убедить меня отказаться от него. Она казалась на много лет старше той застенчивой невесты, которая оставила Англию девять месяцев назад. Она выглядела так, будто родила по крайней мере тройню.
— Отдохни, Селия, отдохни, — сказала я, уступая ей место рядом с собой и подбирая юбки.
— Я могу присесть только на минутку, пока Джулия спит, — ответила Селия, присаживаясь на край скамьи, но продолжая прислушиваться к звукам в нижней каюте.
— Что беспокоит ребенка? — спросила я вежливо.
— Ничего нового, я думаю, — отрешенно ответила Селия. — Малейшее движение корабля расстраивает ее. Вдобавок у кормилицы пропало молоко, и малышка стала голодать. Но теперь молоко появилось, она сыта и будет хорошо спать.
Я дружелюбно кивнула, не проявляя, однако, никакого интереса.
— Я думаю, воздух Вайдекра пойдет ей на пользу, — сказала я, думая больше о себе.
— Да, конечно, — счастливым голосом отозвалась Селия. — Особенно, когда она увидит своего папу и свой дом. Я едва могу дождаться этого, а ты, Беатрис?
Мое сердце подпрыгнуло при мысли о Гарри и о доме.
— Я тоже, — подтвердила я. — Как долго мы не видели их. Я беспокоюсь, все ли там в порядке.
И бессознательно я наклонилась вперед, будто намереваясь разглядеть вдалеке землю и приблизить ее одним усилием воли. Мои мысли устремились вперед. Из подробных писем Гарри я знала, что весенний сев прошел хорошо, зима была мягкой, а корма хватило. Теперь крестьяне поняли, что турнепс может служить прекрасным кормом, наши животные доказали это, питаясь им всю зиму. Те французские лозы, которые Гарри привез из Франции и посадил на южных склонах наших холмов, похоже, прижились и казались не более скрюченными, чем у себя на родине.
Но случились и неприятности, о которых Гарри также написал мне. В своих экспериментах он допустил две ошибки. Одна из них была не такой уж серьезной: он решил вспахать старые поля, на которых мы уже давно ничего не сажали. При этом он потерял хорошее отношение людей, привыкших ходить через них, и сделал недоступным поле одного из наших работников. Кроме того, Гарри пренебрег всеми советами и посадил фруктовый сад на лугу Грин Лейн. И, конечно, скоро обнаружилось, что почва здесь необычайно скудная. Деревья быстро завяли, а липкая грязь на солнце превратилась просто в камень. Целые сто ярдов луговых угодий были погублены на этот год, а стоимость саженцев и потраченное время оказались довольно высокой платой за некомпетентность Гарри. Это одновременно и разозлило меня, поскольку я не могла предотвратить этого, и обрадовало, поскольку расходы все же оказались не слишком велики. И пожилые, умудренные опытом крестьяне, и даже молодые парни только качали головами по поводу глупости нового сквайра да шептались, что пора бы уж мисс Беатрис и возвратиться из путешествия.
Другая глупость Гарри могла стоить людям жизни, и этого я прощать не собиралась. Из своих умных книжек он почерпнул идею о том, чтобы контролировать уровень нашей реки Фенни, которая, с тех пор как стоит мир, бывала полноводной бурной весной и медлительной и пересыхающей летом. Так как к этому все привыкли (кроме Гарри, разумеется), то живущие на ее берегах фермеры приноровились к ее не такому уж и капризному нраву. Каждую весну мы, бывало, теряли то овцу, то глупого теленка, правда, я помню, как однажды в ней утонул ребенок, оставленный без присмотра. Но все же это не был бурный горный поток. Это была наша милая Фенни. И с ней вполне можно было управляться старыми, дедовскими методами.
Но они оказались недостаточно хороши для Гарри. Он рассчитал, что, если регулировать уровень воды в истоках реки, с помощью построенной плотины, то он приобретет дополнительную землю, где посадит свою чертову пшеницу. Все советы стариков, которые не рекомендовали ему делать это, он выслушал вежливо, но оставил без внимания. Мои письма, переполненные взволнованными протестами, он проигнорировал тоже. Он не сомневался в собственной правоте, и арендаторы послали своих сыновей строить дамбу, устанавливать скользящие затворы и рыть канавы, потешаясь при этом за спиной молодого Хозяина.
То, что случилось весной, мог, разумеется, предсказать каждый дурак, за исключением того дурака, который был сейчас сквайром. Воды позади выстроенной Гарри плотины поднялись гораздо выше, чем он рассчитывал, поскольку он не сделал поправку на таяние снега и сильные весенние дожди. Образовавшееся озеро затопило ореховую рощу, которая была старше самого Вайдекра, и все лучшие верхние луга. Под натиском воды ворота заклинило, плотина рухнула, и огромная стена воды, высотой с дом, понеслась по долине по направлению к Экру.
Ее первый удар пришелся на старый мост, и счастье Гарри, что там в это время не играли ребятишки и не стояли, покуривая, старики, так как вода в одно мгновение вырвала мост из берегов.
Затем волна широко растеклась, сея повсюду разрушения. На площади не менее двадцати футов по обоим берегам вода снесла кусты, постройки и даже деревья. Гордость Гарри, новое поле пшеницы, было начисто смыто, а когда вода схлынула, на его месте остался лежать толстый слой ила, каких-то досок и вырванных с корнем деревьев.
На новую мельницу пришелся самый сильный удар, но само здание уцелело, были только выбиты стекла первого этажа и двери. Старая же мельница, где мы с Ральфом встречались и любили друг друга, а также жалкая лачуга Мэг, оказались начисто уничтожены водой. Все следы нашей любви и память о ней унесло потоком. Даже солома, на которую он нетерпеливо бросал мои юбки, исчезла в водовороте.
В тот же день река вернулась в свои берега. Гарри писал, что, прискакав в деревню, он встретил понимающие и сочувствующие лица, но я не сомневалась, что за ними прятались улыбки. Каждый попрошайка с удовольствием прохаживался насчет глупости Хозяина, а оплата причиненного ущерба оказалась головокружительно высока. Гарри пришлось нанимать рабочих, отремонтировавших старый мост; затем он компенсировал ущерб арендаторам, чьи земли были залиты, а урожай унесен водой. Он заплатил мисс Грин за новые стекла для окон и ситец на занавески. Когда я читала эти письма, я просто полыхала от гнева, но сейчас я, конечно, уже успокоилась и только стремилась поскорее увидеть все своими глазами.
Кроме того, были вещи, о которых я не могла спросить Гарри, но которые живо интересовали меня. Как поживает молодой доктор, удалось ли леди Хаверинг уловить его в брачные сети для одной из прелестных сестер Селии? Мое сердце не волновала мысль о нем — он не был героем моего романа, потому что не мог завоевать для меня Вайдекр, — но его внимание льстило моему тщеславию и к тому же он интересовал меня.
Он был так не похож на тех людей, которых я знала, — сквайров, грубых арендаторов или предводителей графства. Но мое сердце не билось быстрее при мысли о нем. В нем не чувствовалось той таинственной силы, что была у Ральфа. Он не владел землей и, следовательно, очарованием Гарри. Он только немного интересовал меня. Но если он все еще свободен и по-прежнему улыбается холодной улыбкой голубых глаз, то я счастлива буду заинтересоваться им всерьез.
Я отсутствующим взглядом смотрела на море и на волны, перекатывающиеся на горизонте, подобно движущимся холмам, и думала о главном, что беспокоило меня дома: удалось ли схватить и повесить бунтовщиков в Кенте или же они — особенно один из них — разгуливают на свободе. Этот вопрос больше не заставлял меня кричать от страха по ночам, но иногда всадник на черной лошади снова являлся мне в кошмарных снах. Мысль о моем чудесном, сильном, любимом Ральфе, ковыляющем на костылях или, еще того хуже, едва ползающем по земле, наполняла меня ужасом и отвращением. Я всячески старалась изгнать из головы эти мрачные картины, но, если это не удавалось, то я принимала несколько капель лауданума, закрывала глаза и засыпала мертвым сном.
Если мятежники схвачены, то я могу жить спокойно. Ральф, вероятно, уже мертв. Его могли схватить и повесить, и никто, разумеется, не удосужился сообщить об этом в Вайдекр и тем более во Францию. Образ, являвшийся мне в ночных кошмарах, принадлежит мертвецу, а привидений я не боюсь.
Но если он действительно умер, то в душе я скорблю о нем. Мой первый любовник, мальчик, затем мужчина, который так страстно говорил о земле и наслаждении, и о потребности в них обоих. Умница, который слишком рано понял, что есть те, которые любят, и те, которые позволяют себя любить. Смелый, страстный, опрометчивый любовник, взявший меня без малейших сомнений и угрызений совести. Его откровенное влечение покоряло меня так, как это никогда не удавалось Гарри. Если б только он был Хозяином… но это всего лишь мечты, которые никуда не ведут. Ральф стал убийцей ради Вайдекра, и сейчас он сам одной ногой в могиле. Я надеюсь, что петля уже готова и почти накинута на его шею, и что любовь моего детства и юности обречена.
— Что это вдали, уж не земля ли? — неожиданно спросила Селия. Она показала вперед, и далеко на горизонте я увидела небольшую темную полоску.
— Не думаю, что это земля, — неуверенно ответила я, всматриваясь вдаль. — Капитан сказал, что она покажется только завтра. Правда, сегодня целый день дул попутный ветер.
— Я думаю, что это земля, — отозвалась Селия, и ее бледные щеки порозовели. — Как прекрасно вновь увидеть Англию. Я, пожалуй, возьму Джулию, чтобы показать ей ее родину.
И она быстро сбежала вниз и тут же вернулась, в сопровождении малышки и няни с ворохом пеленок.
— Будем надеяться, что девочку больше взволнует лицезрение своего папы, — скептически произнесла я, глядя на всю эту суету.
Селия рассмеялась без тени обиды.
— Конечно, я понимаю, что она слишком мала, но мне нравится все ей показывать и объяснять. Она скоро научится многое понимать.
— Во всяком случае, ты делаешь все возможное для этого, — сухо заметила я.
Селия взглянула на меня, удивленная моим тоном.
— Ты не… ты не сожалеешь об этом, Беатрис? — Она шагнула ко мне, и я увидела, как ее пальцы судорожно сжали шаль, в которую бьша укутана малышка.
— Нет. — Я улыбнулась ее тревоге. — Нет, ни в коем случае, Селия. Ребенок твой с полного моего благословения. Я сказала так только потому, что удивлена, как много она для тебя значит.
— Много значит? — Селия глядела на меня непонимающе. — Но она же действительно просто чудо, Беатрис. Я бьша бы сумасшедшей, если б не любила ее больше жизни.
— Вот и отлично, — сказала я, чтобы закончить разговор. Мне казалось непонятным, что безотчетная любовь Селии к детям превратилась в такую рабскую преданность. Селия нуждалась в ребенке для того, чтобы любить его. Мне же нужен был только наследник.
Я встала и прошла вперед, к носу корабля, чтобы получше разглядеть землю, которая уже превратилась в основательное темное пятно. Я прижалась грудью к канату и почувствовала, как что-то растет внутри меня. Сегодня вечером, самое позднее ночью, я буду лежать в объятиях сквайра Вайдекра. Я вздрогнула от предвкушения. Приближение дома пробудило во мне эти сладкие чувства.
Ветер скоро превратился в прибрежный бриз, паруса повисли, и моряки забегали по палубе. За обедом капитан поклялся, что уже утром мы будем в Портсмуте. Я склонилась над тарелкой, чтобы скрыть разочарование, Селия же расцвела от радости.
— Для Джулии главное — хорошо выспаться, — объяснила она. — По утрам она ведет себя лучше всего.
Я кивнула, стараясь прикрыть ресницами презрение, сверкнувшее в моих глазах. Селия, конечно, не может думать ни о чем, кроме ребенка. Но меня очень удивит, если Гарри дольше минуты задержится у колыбельки, когда рядом буду стоять я.
Я была удивлена. Я бьша горько удивлена.
Корабль вошел в портсмутскую гавань сразу после завтрака, и мы с Селией, стоя у борта судна, всматривались в толпу на набережной.
— Вот он! — воскликнула Селия. — Я вижу его, Беатрис. А вон там твоя мама.
Мои глаза отыскали Гарри, и я впилась ногтями в деревянные перила, чтобы удержаться от крика и не протянуть к нему руки. Я задыхалась от физической боли желания, пронизывавшего все мое существо. Я увидела, как наша мама позади Гарри выглядывает из окошка кареты, и помахала ей рукой, затем мои глаза опять обратились к моему брату, моему драгоценному любовнику.
Он первым взбежал по сходням, едва корабль успел пришвартоваться. И я бросилась к нему — без всякой мысли о праве первенства. Селия склонилась над коляской, вынимая оттуда дитя, и для меня не было причин ретироваться на второй план. Так же как для Гарри не было причин не заключить меня в объятия.
— Гарри! — воскликнула я и не смогла удержать дрожи в моем голосе. Я протянула к моему брату руки и подняла лицо для поцелуя, просто пожирая его взглядом. Гарри наклонился и легко поцеловал меня в уголок рта, глядя при этом поверх моего плеча.
— Беатрис! — сказал он. Затем посмотрел мне в лицо. — Я так благодарен, так благодарен тебе за то, что ты привезла их домой. Привезла их обеих.
И он мягко, — о как мягко! — отодвинул меня в сторону и прошел мимо меня, меня, женщины, которую он обожал, — к Селии. Он поспешил к Селии и моему ребенку и обнял их обеих.
— О, моя дорогая, — услышала я его нежный голос, предназначенный только для жены. Затем он склонился над ее чепчиком и поцеловал ее, поцеловал, забыв об усмехающихся матросах, о толпе на набережной, забыв и о моих глазах, сверлящих его спину.
Один долгий поцелуй, и его глаза засветились нежностью, а все лицо просияло. Затем он повернулся к ребенку.
— А это наша маленькая девочка, — сказал он. Его голос был полон удивления и восторга. Он осторожно вынул крохотный сверток из рук Селии и приподнял его так, чтобы покачивающаяся головка оказалась на уровне его лица.
— Здравствуйте, мисс Джулия! — забавно протянул он. — Добро пожаловать на свою родину! — Он помолчал и обратился к Селии: — Господи, она же копия папы! Настоящая Лейси! Разве ты не находишь? Чистокровная наследница, моя миленькая! — Он улыбнулся малышке и, уложив ее на сгиб локтя, высвободил ее ручонку и, поднеся к губам, поцеловал ее.
Охваченная ревностью и ужасом, я молча стояла у борта. Затем грубо бросила:
— Нам не мешало бы захватить багаж.
— О, да, — отозвался Гарри, не отрывая взгляда от порозовевшего лица Селии.
— Ты позовешь носильщика? — стараясь сохранять вежливость, настаивала я.
— Да, сейчас, — и Гарри не двинулся ни на дюйм.
— Селия, должно быть, хочет поздороваться с мамой и показать ей малышку, — нашлась я и увидела, как виновато Селия заторопилась к сходням с ребенком на руках.
— Не так, — нетерпеливо скомандовала я и, кликнув няню, чтобы вручить ей ребенка, подошла к Селии, чтобы расправить на ней шаль и шляпку, а затем во главе чинной процессии отправилась с ними на берег. Мама была так же хороша, как и Гарри. Она едва видела Селию и меня. Ее руки тянулись только к малышке, ее глаза видели только маленькое личико, обрамленное оборками чепчика.
— Что за чудное создание, — проговорила она восхищенным голосом. — Хелло, мисс Джулия. Хелло. Добро пожаловать домой.
Селия и я обменивались понимающими взглядами и стояли в почтительном молчании, пока мама ворковала с беби, а та пускала в ответ пузыри. Мама с восторгом осматривала каждый пальчик и атласные ножки малышки. Затем она подняла голову и посмотрела на нас обеих с теплой улыбкой.