— Все вы, товарищи, знаете: вышел новый приказ министра о повышении скоростей движения. Говорить вам, для чего это сделано, думаю, не надо — время предъявляет к транспорту повышенные требования... Я приехал на вашу дорогу не столько инспектировать, сколько помочь... Приказ, разумеется, есть приказ, его надо выполнять.
— Вы можете меня спросить, — продолжал Климов, прямо обращаясь теперь к машинистам из первого ряда, — нас-то зачем собрали?
— Вот именно! — сказал кто-то из середины красного уголка.
— Да... — Климов на мгновение замолчал. — Но нам бы хотелось поговорить с вами, рабочими, узнать ваше мнение о дальнейшем улучшении эксплуатационной работы. Это сейчас вопрос дня. Вы, наверное, чувствуете, как много внимания уделяется сейчас железным дорогам. И это не случайно. На дворе 1976 год, началась десятая пятилетка. Промышленные силы страны бурно развиваются, заводы требуют все больше и больше сырья, материалов. Но сырьевые запасы в европейской части Союза подистощились, мы стали возить больше сырья из Сибири. Это привело к увеличению объема перевозок, протяженности их. Возникли проблемы, о которых мы раньше и не подозревали...
— Через пару недель начнется лето, — продолжал замминистра, — пора отпусков, пора очень трудная для нас с вами. Я бы сказал — жаркая. Увеличивается количество пассажирских поездов, напряжение на всей сети, и на вашей дороге в частности, заметно возрастет. И мы полагаем, что новый приказ министра будет кстати. Этим летом мы должны быстрее и четче возить грузы и пассажиров, должны достичь вершины в перевозках — как в количественном, так и в качественном отношении. Я призываю вас, товарищи, со всей серьезностью отнестись к решению стоящих задач.
Климов с прежним достоинством вернулся на свое место, сел.
Необычная, серьезная тишина стояла в красном уголке. Деповский люд размышлял...
— А что, собственно, изменилось? — вполголоса спросил Борис, обращаясь и к Саньке, и ко всем своим соседям. — Третьих путей, что ли, настроили? Где быстро ездить-то?
— Да ты встань, Борис, скажи! В самом-то деле! — сзади кто-то настойчиво подталкивал Шилова в спину.
Поддерживаемый одобрительным гулом голосов, Борис вытянул руку вверх, поднялся вслед за нею. Увидел, что Климов одобрительно кивнул головой: «Пожалуйста, пожалуйста!» — и, выждав тишину, повторил:
— Я, товарищ заместитель министра, не понимаю, что, собственно, изменилось, допустим, на нашей дороге? Мы что-то не чувствуем пока...
— Сортировку бы сначала развили, чтоб она переваривать успевала...
— А грузовым машинистам каково? Мы-то, ладно, поедем...
— Написать все можно, бумага стерпит, — загудели, заспорили голоса.
— Я тоже что-то не понял, уточните, пожалуйста, — не вставая, сказал Климов. По его лицу пробежала тень неудовольствия, и сидящий рядом начальник депо беспокойно завозился, растерянно и в то же время гневно-предупреждающе поглядывая на собравшихся.
— Мысль у меня такая. — Борис чувствовал, что с каждым произнесенным словом становится спокойнее. — Повышение скоростей — дело, конечно, хорошее, как говорится, большой резерв. Вот я и спросил: что изменилось на дороге, за счет чего мы будем обеспечивать высокую скорость?
— Что изменилось? — с тонкой, снисходительной улыбкой поднялся Климов. — Время, дорогой товарищ... простите...
— Шилов, — подсказал начальник депо.
— Так вот, товарищ Шилов, время изменилось, оно требует от нас: быстрее, лучше, дешевле!
— Нет, я серьезно, — упрямо стоял на своем Борис.
— И я с вами вполне серьезно разговариваю, — в голосе Климова появились жесткие нотки, но он тут же постарался смягчить их. — Сеть железных дорог страны находится сейчас в... сложном, я бы сказал, положении, мы не везде справляемся с перевозками. На то есть разные причины... Так вот, приказ министра — одна из мер, направленных на улучшение работы железнодорожного транспорта. Мы ведь не только поднимаем скорости движения поездов, а предусматриваем меры по ускорению оборота вагонов, развитию подъездных путей промышленных предприятий, улучшению взаимодействий со смежниками. Словом, я не стану перечислять все пункты этого важного документа — желающие могут подробно ознакомиться с ним. Что же касается вашей дороги конкретно, то, я думаю, мы попросим ответить на этот вопрос товарища Уржумова. Прошу, Константин Андреевич. Ответьте, пожалуйста, машинисту, видите, какой он принципиальный.
Уржумов встал, знаком усадил все еще стоящего Шилова. Сказал негромко:
— Машинисты задают в общем-то правильный вопрос, Георгий Прокопьевич. Высокие скорости движения требуют серьезной и длительной подготовки всего нашего хозяйства, и прежде всего материального обеспечения развития узлов, сортировочных станций.
— Вот правильно начальник говорит!
— Да бросьте вы! Сверху получше видать.
— Поедете, мужики. Приказ-то вышел.
— Ну и что, что вышел! Новый напишут.
— Ага, держи карман шире.
Начальник депо, красный от переживаний, безуспешно пытался навести порядок, стучал пробкой по графину.
Наконец угомонились. В наступившей тишине отчетливо было слышно каждое слово Уржумова:
— То, что я сказал, приходится, конечно, просто констатировать сегодня. Приказ есть приказ, его надо выполнять. Ехать действительно нужно быстрее и возить больше. Никуда от этого не денешься. Но и правде в глаза стоит посмотреть...
Уржумов сел; красный уголок сосредоточенно и напряженно молчал.
— Дела-а, — вздохнул кто-то.
И этот вздох, и это протяжное «дела-а...» вдруг прорвали плотину общего трудного раздумья. Загомонили десятки голосов:
— Чего там, мужики, думай не думай...
— Опять все лето на сверхурочных сидеть?..
— Партийные-то чего молчат? Шилов! Синицын!
Откуда-то из середины поднялся крепкий черноволосый человек — машинист Синицын, смущенно тискал в больших сильных руках фуражку.
— Да я-то что... Думаю, ездить надо, стараться. Сверхурочные там, не сверхурочные... Пассажиры не должны страдать. Вот. Диспетчера пускай не держат, а мы поедем.
— Вот, правильно, товарищ! — с места громко, чтобы слышно было и в задних рядах, сказал Климов. — Это — настоящий разговор!
— Да Синицыну что, — пробился сквозь вновь занявшийся шум высокий и по-петушиному задиристый голос. — У него жена небось не скандалит, если он на работе задерживается. А моя баба сказала...
Над рядами голов возникла фигура мужичка в поношенной рабочей куртке, хохолок непокорно торчал на его макушке. Мужичок что-то хотел, видно, еще сказать, но красный уголок дружно зашикал на него:
— Политработу с ней проведи!
— Пускай на железную дорогу работать идет!..
Начальство за столом поднялось — конец, стало быть, собранию. Люди потянулись к выходу.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
12.00—13.00
I.
II.
Красный телефон стоит особняком. Хотя звонит он редко, Уржумов держит его под рукой, на краю большого полированного стола. Красный цвет аппарата невольно притягивает взгляд, заставляет вспоминать точно такие же телефоны в кабинетах Семена Николаевича и Климова. По нему говорят предельно откровенные вещи — слышать разговаривающих никто не может. Иной раз, когда дорогу лихорадит и случаются ЧП, на том конце провода не особенно щепетильны в выборе эпитетов... В последние месяцы Уржумов брал красный телефон с опаской, с уже обычным теперь ожиданием упреков, замечаний и разносов.
Точно так же поднял он трубку и сегодня, уже наперед слыша недовольный голос заместителя министра.
Но на сей раз Климов был, кажется, настроен миролюбиво.
— Здравствуй, Константин Андреевич, — гудел он в трубку. — Как здоровье? Как дорога?
— Жалоб на здоровье нет, Георгий Прокопьевич. А дорога, к сожалению, работает неважно.
— Ночью что за сбой был? Мне доложили, что вы целое направление держали.
— Да. Вагон сошел на кривой, сбиты опоры и порван контактный провод. Наши товарищи... словом, провозились.
— Тебе когда доложили, Константин Андреевич?
— Утром.
— Значит, начальник дороги отдыхает вместе с магистралью. Лихо, ничего не скажешь.
— Георгий Прокопьевич, вчера я ушел из управления в двенадцатом часу ночи... — Уржумов обиженно умолк.
— Все мы имеем право на отдых, не спорю, — замминистра прибавил голоса, — но как можно спать, если стоит целое направление? Вы меня удивляете, товарищи красногорцы. Впрочем, что удивляться — вы и не знали ничего!.. Заведите там себе порядок, Константин Андреевич: о всех ЧП вам должны докладывать в любое время дня и ночи. В любое! Понятно?
— Это, пожалуй, единственный случай, когда я...
— Вы поняли, что я сказал?
— Да, понял.
— Так. Далее: сколько на дороге брошенных поездов?
— Более ста, Георгий Прокопьевич.
— Причины?
— Сортировки не успевают перерабатывать, исчерпаны пропускные способности...
— Это я уже слышал, вы нам говорили на коллегии... В общем так, Константин Андреевич, — через неделю чтобы все эти поезда подняли.