Ох и наполнили нынче свои кошельки господа купцы, распродавая яркий, блестящий товар! Ох и нагляделись на красавиц, которые без всякого стеснения переодевались на глазах у всех и бежали с визгом и хохотом, захваченные одной безумной страстью: танцевать, веселиться! Поэтому, когда Марко увидел высокую женскую фигуру, окруженную слугами, расчищавшими для нее дорогу в толчее, он решил, что даме нужно сменить ее бледно-зеленый наряд, и возвысил голос, на все лады восхваляя свой товар, чтобы покупательница не свернула к соседу-конкуренту.
Однако произошло нечто странное. Не дойдя десяти шагов до лавки, дама замерла. Стройный слуга, весь в черном, похожий на секретаря из знатного дома, скользящей походкой приблизился к ней… дама схватилась за горло, словно от испуга и боли… а потом секретарь внезапным движением накинул на нее кроваво-красный плащ – и, к великому изумлению Марко, дама удалилась, так ничего и не купив.
Он пожал плечами – и мгновенно забыл о том, что произошло, потому что в эту минуту в лавку вбежала возбужденная служанка и принялась переодеваться в первый попавшийся наряд с такой поспешностью, что ее хорошенькие грудки вывалились из корсета, и вид их придал мыслям Марко совсем другое направление.
Однако каково же было его потрясение, когда на следующий вечер повторилось то же явление! Дама в бледно-зеленом наряде, прикрывающая лицо черной бархатной маской, приблизилась к лавке и стала перед витриною – теперь уже на расстоянии пяти-шести шагов. Марко, осклабившись, зазывно замахал руками, но только глаза вытаращил, когда тот же слуга окутал даму тем же плащом – и сразу вслед за этим ее как бы окровавленная фигура скрылась в толпе.
Марко долго глядел вслед, потом, спохватившись, закрыл рот. Сегодня дама стояла чуть дольше, и наметанный взор Марко успел разглядеть диковинный наряд: на алом нижнем платье верхнее распашное, с чрезвычайно широкими рукавами, шитыми золотом. Из-под них были видны пышные алые рукава, присобранные у кистей чем-то вроде широких жемчужных браслетов. Верхнее платье застегнуто до горла, а подол его, обшитый темно-зеленой материей с золотою тесьмой, золотым шнуром и такой же бахромою, смотрелся истинным шедевром портновского искусства. Хотя фасон показался Марко не очень оригинальным: он уже явно видел что-то подобное. Но где, когда?.. Он напряг было память, но тут снова кто-то влетел в его лавку, начал требовать тюрбан мавританского князя, и Марко занялся делами.
И все-таки смутное беспокойство не оставляло его. Зачем приходила эта дама? Занятное совпадение.
Совпадение показалось ему еще более занятным, когда и на следующий день, в то же самое время, вся сцена повторилась с точностью необычайной, разве что незнакомка подошла гораздо ближе, так что Марко отчетливо разглядел странную корону на ее голове, напоминающую формой сердце, как его рисуют на картинках. Корона сплошь была усыпана жемчугом, белая фата, покрывавшая голову дамы, – тоже, и таковым же был широкий круглый, закрывающий плечи и грудь воротник…
Появился слуга, накинул плащ, дама ушла.
Марко нахмурился. И вдруг его осенило. Да ведь это некая знатная дама, которая ищет с ним знакомства!
Это было приятное объяснение, и все, что было в Марко от фавна, всколыхнулось с такой силой, что он торопливо запер лавку и поспешил домой, где опрокинул прямо на ступеньки молоденькую служаночку. Она давно строила глазки своему несколько угрюмому хозяину, удивляясь, что такой богатый, достойный господин не женат, и лелея робкую мечту сделаться каким-то чудом синьорой Орландини. Ерзая по острым ребрам ступеней и задыхаясь под тяжестью внезапно рухнувшего на нее хозяйского тела, она подумала, что мечта ее, похоже, близка к осуществлению… и, надо думать, сделавшись законным супругом, он все-таки будет удовлетворять свои потребности в кровати или хотя бы на столе. Тут хозяин, торопливо извергнувшись, поднялся и ушел, так и не сделав столь желанного предложения.
Марко провел тревожную ночь. Желание раздирало его чресла, однако возвращаться к этой девчонке не хотелось. Ну отчего дама в зеленом одеянии оказалась такой робкой? Это же надо – настолько распалить мужчину! Странная у нее одежда. Что же она напоминает? И этот кроваво-красный плащ, цвет которого одновременно возбуждает и ужасает. Завтра, если она появится, он не станет ждать. Он сам сделает первый шаг.
Он уснул только под утро и видел зловещие сны: красный плащ летал по его спальне, и кровь капала, но не на пол, а в небеса, ибо потолок странным образом исчез, как бы растворился…
Разумеется, он и вообразить не мог, что его новоявленная любовница чуть ли не всю ночь провела под дверью, ожидая, что хозяин вот-вот позовет ее. Не позвал. Ревнивая девица не поленилась сходить на кухню и, позвав помощницу истопника, принятую вчера только из жалости (уж очень заморенный и голодный вид имела!), велела ей умыть грязное лицо и весь день провести в каком-нибудь закоулке на Мерчерие, следя за каждым шагом хозяина, и, буде он куда-то направится, следовать за ним, чтобы доложить: где был, с кем виделся и не случилось ли у него встречи с какой-то дамой.
Теперь она рассматривала хозяина как свою собственность и считала, что у нее есть право ревновать.
…С утра голова болела так мучительно, что Марко уже решил не идти на Мерчерие – черт с ней, с дамой, которая сама не знает, чего хочет! – но потом представил, сколько покупателей оставят свои дукаты в соседних лавках вместо его, и жадность взяла верх.
Едва придя на Мерчерие, Марко похвалил себя за то, что не поддался расслабленности: какой-то ранний покупатель уже нетерпеливо топтался у закрытой двери лавки. Завидев приближающегося торговца, он кинулся к нему, схватил за грудки и, заглядывая в лицо, зашептал алчно, сбивчиво:
– Хороший товар! У меня два тюка редкостного товара! Настоящие русские меха! Белка, соболь… Какие лисы! Чистое золото. И цена хорошая. Мне они достались по дешевке. У меня в Москве близкий друг, меховой скупщик Михайла Воротников…
Заглянул в остановившиеся глаза Марко своими, насмешливыми, злыми, расхохотался издевательски – и убежал, растворился в толпе, уже наводнившей Мерчерие…
* * *Почему-то весь этот день, показавшийся невыносимо долгим, Марко упорно вспоминал давно и старательно забытые русские слова. Шкурки, меха они называли мягкой рухлядью – это выражение смешило его прежде. А нижнее платье у русских называлось рубахою, верхнее же – летником. Браслеты звались запястья или зарукавья, круглый ворот – ожерелье, ну а тот головной убор, напоминающий нарисованное сердце, – кокошник. Его чаще всего носили молодые девицы, но Анисья, овдовев, тоже считала себя беззаботной девицею, почему и носила убор, не больно-то приставший женщине…
Анисья! При одном воспоминании о ней Марко мрачнел, все валилось у него из рук, с покупателями он говорил невпопад. Какое все же странное совпадение (Марко уже не находил его забавным), что женщина, трижды являвшаяся искушать его, была одета в русский костюм! Вдобавок точь-в-точь такой, в каком была Анисья в их первую встречу, когда она вышла за ворота, держа за ноги трепыхающуюся курицу. И сердце Марко билось и трепыхалось, как эта несчастная птица… Разумеется, никакого вожделения эта незнакомка более не вызывала, напротив – чувствовал он к ней только отвращение. Ведь она в самое сердце ударила, напомнив то, что было надежно и давно погребено в безднах памяти! Кой дьявол подсказал ей так одеться? Не тот ли, с быстрыми глазами, который мелькнул нынче перед Марко, сказав то, что знали на всем белом свете лишь три человека, да причем двое из них уже мертвы: Анисью он сам убил, а Михайла, по слухам, из ездки своей той, давнишней, так и не вернулся: не то провалился под лед, не то замерз где-то в чистом поле. Выходило, что и в его смерти виновен Марко… Что ж, выходило так. Но кто, кроме дьявола, которого он молил о помощи в ту черную, лунную, окровавленную ночь, мог знать обо всем этом? Значит, это дьявол являлся ему, а женщина небось посланница дьявола. Избави бог увидеть ее еще хоть раз!
И вдруг Марко осознал, что она уже здесь, и стоит, и смотрит на него.
* * *Сегодня она была облачена в зловещий кроваво-красный плащ и со своей бархатной черной маской выглядела истинной пособницей сатаны. И она замедлила шаги лишь на мгновение, чтобы дать Марко заметить ее присутствие (как будто он мог не заметить!), а потом направилась к нему так стремительно, что он отшатнулся и отступил на шаг, и два, и три, попятился в лавку, а она наступала на него: вся в красном, с черным лицом, молча и неумолимо.
– Что… кто вы? – хрипло выдавил он и поперхнулся, когда рука ее потянулась к завязке плаща. Он думал, что увидит знакомый зеленый наряд, и внутренне собрался, но ничто не помогло ему сдержать короткого пронзительного крика, когда он увидел… увидел ее тело, облаченное в белую рубаху, такую тонкую, что женщина казалась обнаженной. Вся рубаха была испятнана кровавыми пятнами, причем некоторые уже почернели, даже позеленели, как если бы подернулись тлением, некоторые стали бурыми, словно были пролиты несколько дней назад, а некоторые алели свежей, еще влажной кровью.
Марко глядел, оцепенев, чувствуя, как ледяная рука ужаса медленно касается спины… но вот незнакомка начала медленно опускать маску, и он испустил слабый, жалобный стон, понимая, что это еще не страх – самое страшное ему предстоит.
Маска упала, и белое, мертвенно-белое лицо глянуло на Марко живыми, жгучими глазами. Слипшиеся от смертного пота пряди спадали на лоб, синие губы дрожали не то в улыбке, не то в жалобной гримасе, щеки были измазаны землею… землею той могилы, из которой она восстала и явилась за ним: не забывшая, не простившая преступления, унесшего ее в эту могилу… и кровь сочилась, неостановимо сочилась из раны у нее на шее.
Покойница простерла руки – ногти ее были изъедены черно-зеленой гнилью, и Марко отпрянул за миг до того, как эти полуразложившиеся пальцы стиснули его горло. Из его пересохшего рта исторгся слабый крик, глаза закрылись, колени ослабели – и он без чувств рухнул к ногам Троянды, которая и сама была почти без чувств и держалась только неутихающей жаждой мщения.
– О мадонна! Помогите! Спасите! Убивают! – раздался вдруг слабый крик у нее за спиной, и Троянда обернулась так резко, что разлохмаченный жуткий парик слетел с ее головы и накрыл лицо распростертого на полу убийцы. Но этого Троянда не заметила, потому что взор ее был устремлен на замызганное создание, замершее у входа.
При виде подведенных глаз, раскрашенных щек и струйки алой краски, стекавшей из искусно укрепленного за ухом кожаного мешочка, кричавшая пошатнулась, и Троянда подумала, что еще одно бесчувственное тело свалится сейчас на пол. Помешать этому, впрочем, смог Луиджи (сегодня он по приказу Троянды оставался поодаль, потому что она хотела быть один на один со своей жертвой), вбежавший на крик и успевший подхватить тщедушную фигурку под локоть. Незнакомка вздрогнула так, будто ее хлестнули раскаленным железным прутом, и в ужасе воззрилась на сердитое лицо Луиджи, разевая рот и явно готовясь снова заорать что есть мочи.
И вдруг лицо ее сменило гримасу ужаса на выражение крайнего изумления, причем точно таким, если не большим изумлением исказилось лицо Луиджи, выкрикнувшего:
– Джилья! Клянусь ключами святого Петра! Да ведь это Джилья! Ты вернулась?!
Дверь в лавку распахнулась, и на пороге вырос один из аретиновских bravi.
– Синьор, синьора, прошу прощения! Стража идет, – проговорил он, запыхавшись. – Мы их задержим, но вам лучше скрыться.
– Как это скрыться?! – с негодованием воскликнула Троянда. – Но ведь я еще ничего не успела!
– В другой раз, – буркнул Луиджи, бесцеремонно подталкивая Троянду к черному ходу. – У тебя еще будет возможность уходить этого малого до смерти, да он и так полумертв!
– Вот именно – полу! – прошипела Троянда, которую от отчаяния ноги не несли. Она никак не могла поверить, что столь тщательно придуманный хитрющим Аретино спектакль вдруг рухнул, и когда? В тот миг, когда почти свершился! И все из-за этой тщедушной замарашки, этой мерзавки, которую Луиджи почему-то не свалил ударом кулака, а назвал столь пышным именем [27] и тащит за собой. – Куда ты ее волочешь? Это все она виновата! Черт ее принес так не вовремя!