Марина отвернулась, чтобы скрыть от Джессики лицо, чтобы не выдать себя, не показать вспыхнувшей ревности! Но покачнулась, рухнула на колени и зашлась слезами.
– Агнесс… – медленно произнесла Джессика. – Вы увидели его с Агнесс? О бедная, бедная моя девочка… Так, значит, вы тоже любите его?
Марина не ответила. Нечего было отвечать!
Еще одна несостоявшаяся прогулка верхом
– Ну-ну, моя дорогая! Успокойтесь, и… вам надо переодеться. Посмотрите, во что вы превратили свое чудесное платье, – с ласковой настойчивостью сказала Джессика.
Марина опустила голову. Платье зеленое, под цвет травы, к тому же она лежала на сюртуке Десмонда… Но ткань кое-где порвалась, когда Марина пробиралась сквозь кусты, а потом она залила подол водой, умываясь у себя в комнате, куда ее привела Джессика. Привела по какой-то обходной лестнице, чтобы никто не увидел состояние кузины Марион, и только иногда глубоко вздыхая. Марине слышались в ее вздохах сочувствие и понимание. И только теперь, помогая Марине расстегнуть шнуровку, Джессика тихо заговорила о том, о чем они обе неотступно думали:
– Ничего нет удивительного, что вы влюбились в него. Но вам лучше забыть его. Десмонд способен вынуть у женщины сердце и забавляться им, как неразумное дитя.
Марина прижала руки к груди и вздрогнула от боли, вспомнив, как колотилось ее сердце и как билось сердце Десмонда. Теперь у нее в груди пустота, тоска. А у него все так же стучит сердце? Или он уже закончил свои игры с Агнесс?
– О, будь он проклят! Я его ненавижу! – скрипнула она зубами.
– Не надо его ненавидеть, не надо проклинать, – рассудительно сказала Джессика. – Вы богаты, красивы, вдобавок отличаетесь пылким нравом. Забудьте о Десмонде, найдите себе другого. Женщине, у которой есть любовники, совсем не нужен муж, ей даже не нужны дети.
Марина, повернув голову, через плечо вытаращила на Джессику глаза. Настоящая леди не должна даже слова такого знать – «любовник», не то что высказывать столь неприличные мысли! Впрочем, ее слова и мысли не шли ни в какое сравнение с тем, о чем думала сама Марина.
– Я вас опять шокировала? – задиристо глянула Джессика. – Этого я и добивалась. Теперь вы не позволите Десмонду себя снова мучить.
– Легко мучить тех, кто не может защищаться! – Марина отошла под прикрытие дверцы огромного платяного шкафа и принялась спускать с плеч платье.
– А вы защищайтесь! Наслаждайтесь каждым днем своей жизни! Вы свободны, а Десмонд обременен Агнесс, которая липнет к нему, как…
– Как банный лист, – хмуро сказала Марина, выпутываясь из мятой юбки.
– Что-что?
Марина спохватилась: она ведь заговорила по-русски.
– Я хотела сказать, как пиявка.
– Вы, верно, влюбились в Десмонда еще в России? Встретились с ним в какой-нибудь романтической обстановке и вообразили, что он женится на вас? Однако браки между кузенами не очень хороши для будущих детей, к тому же…
– Мы не по крови кузены, а по свойству, – зачем-то пустилась в путаные объяснения Марина. – Мой покойный батюшка – брат жены графа Чердынцева, брата покойной леди Маккол…
– Да? – удивилась Джессика. – Помнится, Десмонд представил вас как родную племянницу своей матушки. Но я, наверное, что-то напутала. Впрочем, дело не в том! Будь вы никакой не кузиной, а даже любовницей нашего дорогого Десмонда, на которой он тридцать раз обещал жениться, я бы все равно сказала вам, Марион: держитесь от него подальше! Для любящей, страстной женщины быть рядом с таким мужчиной – саморазрушение. Десмонд – человек холодный. А холодные люди великие эгоисты. В них действует более ум, нежели сердце; ум же всегда обращается к собственной пользе, как магнит к северу. Десмонду нужна жена такая же, как он сам. Женщина, для которой имя и звание леди Маккол важнее всего. Ее удовлетворит власть над великолепным замком, над сонмом трепещущих слуг, над арендаторами… И если даже муж не сможет полюбить ее, он будет в своем роде покорен ей, ведь она будет держать в руках бразды правления хозяйством. И знаете, когда настанет пик ее торжества? Когда она воспитает своего сына, будущего лорда Маккола, в ненависти и презрении к его отцу! – Голос Джессики взмыл до высокой, почти торжествующей ноты и вдруг оборвался коротким рыданием.
Изумленная Марина выглянула из своего прикрытия и увидела, что ее наставница стоит посреди комнаты, безвольно свесив руки, и с омертвелым вниманием разглядывает полунагую нимфу, танцующую на голубом ковровом поле.
– Да вы почти в обмороке, Джессика! – Марина, испуганная ее восковой бледностью, кинулась, как была, неодетая, вперед, подхватила Джессику, подвела к креслу. – А у меня отродясь не водилось нюхательных солей!
– Не тревожьтесь, – едва слышно прошептала Джессика. – Все уже прошло. Просто, Марион, как-то так случилось, что вы – единственный человек, угадавший боль, скрывающуюся под моей улыбкой. Слушайте же… В тот страшный день, когда сгорел мой дом и погибли родители, я была с Алистером. Мы поехали кататься верхом, но конь мой вдруг захромал, и нам вдвоем пришлось возвращаться на коне Алистера. Когда добрались до Маккола, уже стемнело. Алистер предложил мне заночевать в замке, а родителей предупредить письмом. Так мы и сделали и легли спать. А наутро посыльный, заикаясь от ужаса, сообщил, что Ричардсон-холл сгорел и все, кто был в нем, погибли. Говорили, что мне повезло, меня спас божий промысел. Но потом я пожалела, что не умерла, потому что узнала про Гвендолин и ее ребенка… Представляете, каково мне было, дорогая Марион? Если бы Алистер был жив, я бы заставила его хотя бы уважать меня, у нас бы родились свои дети… А так получилось, что Гвендолин одержала надо мной верх, пусть и мертвая.
– Как мертвая? – У Марины от изумления даже голос сел. – Вы же говорили, что она ушла в монастырь.
– Ну да. Однако в монастыре стало известно, что новой послушнице, так сказать, тесен поясок. Ее хотели выдворить, потом христианское милосердие взяло верх и ее оставили, допуская к ней только ее подругу Флору.
– Флору? А, помню, – кивнула Марина. – Вы говорили, что Флора – молочная сестра Алистера и что мистер Джаспер… словом, у них ребенок, дочь.
– Хм, в свете последних новостей неизвестно, кто отец девочки. Джаспер ведь уверял в своем дневнике, что не способен иметь детей. Наверное, Флора с кем-нибудь согрешила, а он простил любовницу. Но это уж их дела, которые меня не интересуют. Мы говорили о Гвендолин. Так вот… Она родила мертвого ребенка, а через сутки умерла от родильной горячки. Флору, бедняжку, это так потрясло, что у нее начались схватки, и она прямо там, в монастыре, родила свою дочь. Джаспер узнал о том, примчался, увез любовницу в деревню…
– А Гвендолин? – перебила Марина, едва дыша. – Что было с Гвендолин?
– Да умерла она, я ведь уже говорила! – сухо ответила Джессика.
«Значит, мне и Урсуле являлся призрак Гвен, которую терзали адские силы, а вовсе не насильник, – отрешенно подумала Марина. – Или я тоже сошла с ума?»
– Вы уверены?
– Как я погляжу, вы и впрямь всерьез озабочены проблемами Маккол-кастл, – через силу улыбнулась Джессика. – Можете не сомневаться: Гвендолин мертва. Я даже знаю, где покоится ее тело.
– Откуда? – вскинула брови Марина.
– В монастыре мне показали место, где она покоится.
– А ребенок?
– Разумеется, похоронен там же. И если я всплакнула тогда, то не над прахом Гвендолин, а лишь над бедным малюткой, который… Понимаете, ведь если бы Алистер погиб уже после того, как мы с ним поженились… я могла бы взять ребенка Гвендолин и воспитать как сына или дочь.
– Дочь… – эхом отозвалась Марина, и у нее вдруг мурашки побежали по спине от внезапной догадки. – Дочь!
– Что – дочь? – обеспокоенно глянула Джессика.
– Ох, не знаю! – возбужденно пробормотала Марина. – Не знаю, но…
– Но – что? – повторила Джессика.
– Ерунда, я даже не уверена, стоит ли говорить…
– Нечестно делать намеки, а не говорить! – надулась Джессика.
Марина глубоко вздохнула. Невероятная догадка так и распирала ее!
– А что, если ребенок Гвендолин вовсе не умер? Что, если Флора взяла его, в смысле ее, и выдала за свою дочь? – выпалила она.
– Но тогда бы у Флоры было двое детей, а у нее лишь одна дочь, – пренебрежительно ответила Джессика. И вдруг глаза ее расширились: – Вы имеете в виду, что…
– Ну да, да! – нетерпеливо воскликнула Марина. – Умер на самом деле ребенок Флоры. Тогда понятно, почему Джаспер не бросил Флору и признал девочку за свою. Ведь она дочь его родного племянника.
Марина прикусила язык, с жалостью глядя на Джессику, лицо которой снова приняло измученное, тоскливое выражение. И вдруг вспомнила: в том листке из дневника Джаспера было еще кое-что… Но об этом лучше сейчас не говорить. С Джессики на сегодня уже хватит Марининых догадок! Каково будет ей узнать, что девочка, которая живет у Флоры, на самом деле не побочная дочь Алистера, а…
Марина поскорей подскочила к шкафу и принялась перебирать платья: надо же, в конце концов, одеться. Потянула к себе малиновое платье с белым кружевным воротничком, которое еще ни разу не надевала, как вдруг Джессика очутилась рядом и резко задвинула платье в глубину шкафа.
– Нет. Надевайте амазонку, Марион!
– Амазонку? Зачем?
– Поедем в деревню. Я сейчас же прикажу седлать.
Ну вот, Джессика обо всем догадалась. Тоже вспомнила слова из дневника Джаспера – о венчании Алистера и Гвендолин. И если маленькая девочка не дочь Флоры, то она законная племянница Десмонда – истинная леди Маккол! Теперь Джессика не остановится, пока не убедится в своей правоте. Придется все же поехать с ней, а то как бы ей в дороге не стало худо от таких-то потрясений.
Марина достала из шкафа синюю амазонку, и в тот момент раздался глухой стук.
– Ой, что-то упало. Это ваше? – спросила Джессика.
Она подняла с пола какую-то вещицу, очертаниями напоминающую человеческую фигурку, секунду подержала, разглядывая, – и вдруг, коротко взвизгнув, отшвырнула. Марина с изумлением воззрилась на нее, потом перевела взгляд на пол. Там лежала кукла. Нагнулась было ее поднять, но Джессика снова взвизгнула.
– Не троньте! Это же…
Невесть откуда взявшаяся кукла была довольно грубо вылеплена из воска. На ее плоском белом лице ярко выделялись грубо намалеванные зеленые глаза, алые губы и щеки, на голове красовался приклеенный клочок рыжеватых волос. А платье оказалось сметано из лоскутка синего бархата. Джессика сунула руку в карман амазонки и вывернула… неровно обрезанные края ткани. Марина растерянно хлопнула глазами.
– Платье надо выбросить, сжечь, и как можно скорее! – вскрикнула Джессика.
– Но я его еще ни разу не надевала! – возмутилась Марина.
– Марион, вы что же, совсем ничего не понимаете? Вы не знаете, что означает – найти такую куклу, вдобавок проткнутую булавками? Вы… что-нибудь чувствуете? Сердце не колет?
– С чего бы вдруг? – вскинула брови Марина.
– О господи! – вскричала Джессика. – Да ведь вас энвольвировали на смерть!
– Эн… как вы сказали?
– Энвольвировали! Это обряд черной магии с целью причинить кому-нибудь страшный вред, заразить болезнью, убить!
– Меня? Мне? – никак не могла поверить Марина. – С чего вы взяли?
– Кукла изображает вас – зеленые глаза, румяные щеки, волосы…
И вдруг Марина вспомнила: сегодня утром Глэдис, причесывая ее, сказала, что одна коса у нее стала короче другой на два дюйма. Тогда она не обратила внимания на слова горничной, а сейчас подумала, что кто-то мог войти ночью в ее комнату, отрезать волосы и налепить на голову кукле, чтобы…
Марина схватилась за сердце. Пол уходил у нее из-под ног.
– И что? – шепнула она в ужасе. – Я умру теперь? Когда?
– Не знаю, – с усилием разжала губы Джессика. – Может быть, все обойдется. Я в этом мало что понимаю. Надо спросить Сименса.
– Конечно! – встрепенулась Марина. – Он-то уж, наверное, знает!
Джессика затрясла колокольчик, и через какое-то время в дверях появилась недовольная, изрядно заспанная Глэдис. Девушки, не сговариваясь, шагнули вперед, загораживая юбками валявшуюся на полу страшную куклу.
– Бегом за Сименсом! – только и сказала Джессика, но таким тоном, что горничную как ветром сдуло.
Верно, порыв того же ветра принес и Сименса, который появился почти мгновенно с выражением обычного достоинства на брудастом лице.
– Чем могу служить, суда…
Он не договорил – девушки расступились, и Сименс увидел куклу.
– Вот как… – хрипло изрек дворецкий. – Давно я подобного не видел, хотя я и знал, что в округе появилась ведьма. Миледи предупреждала меня.
Он отвесил полупоклон в сторону Марины, а Джессика уставилась на нее в полном изумлении.
– Ты знала о ведьме…
– Сударыни, для слов сейчас не время, – весьма непочтительно перебил ее Сименс. Но в голосе его звучала такая торжественность, что девушки поглядели на него с почтением. – Я должен немедленно свершить здесь некоторые обряды.
Сименс выхватил из кармана черный платок и бросил его так ловко, что он совершенно закрыл куклу. Затем охотник на ведьм поднял то и другое с полу, но особенным образом: повернувшись к черному пятну спиной и просунув правую руку за колено левой ноги.
То ли оттого, что Марина увлеклась разглядыванием пируэта, проделанного Сименсом с ловкостью, поразительной при его массивном теле, но свидетельствующей о немалой сноровке, то ли оттого, что кукла была теперь надежно завернута, но она ощутила некоторое облегчение. И даже смогла улыбнуться Джессике.
– Вам надобно уйти отсюда, сударыни, – объявил Сименс. – А леди Марион я отведу в одну из гостевых комнат и велю немедленно разжечь там камин.
– Уж пожалуйста, – поежилась Марина, – охотьтесь на злодейку без меня.
– Но, наверное, следует предупредить милорда Десмонда. А то как-то неловко, что мы распоряжаемся без его ведома, – сказала Джессика, но отпрянула – так грозно навис над ней Сименс.
– Никто ничего не должен знать! Иначе ведьма больше не появится.
– Вы собираетесь ее стеречь здесь? – робко осведомилась Марина.
– Нет, миледи. Eсть другое средство узнать, кто она.
– Да, узнайте, узнайте поскорее! – Марина попыталась хихикнуть, но из горла вырвался жалобный писк. Под напускной бравадой она тщилась скрыть свои чувства. Страшные догадки так и раздирали разум: кто мог такое сделать? Кому до такой степени она мешает, что ее обрекли на смерть, запродав душу нечистой силе? И чем дольше размышляла, тем более отчетливо вырисовывались два образа. Женщина и мужчина. О женщине было даже вспоминать противно. А при мысли, что именно этот мужчина желает ей смерти, и впрямь хотелось умереть.
Яблоко и золотой
– Ну и как вам понравилась Флора? – обернулась в седле Джессика.
Марина глянула недоверчиво: неужто Джессика наконец-то нарушила молчание, в которое они были погружены уже добрый час? Марина хоть любовалась окрестностями, а Джессика как уставилась на гриву своей лошади, едва они сели в седла, так и не поднимала глаз. Конечно, ей было о чем подумать…
– Она довольно мила, – отозвалась Марина, не покривив душой. – И, по-моему, очень добрая.
С одного взгляда на Флору Марине стало понятно, почему Джаспер – желчный, измученный, озлобленный, недоверчивый – так к ней привязан. От нее веяло спокойствием и надежностью, а взор красивых серых глаз источал поистине материнское тепло и ласку. Флора выглядела гораздо моложе своих тридцати лет (ведь она была молочной сестрой, а значит, и ровесницей покойного Алистера).
Домик ее тоже был премиленький: скромный, но добротный, весь обвитый побегами вьющихся роз и вечнозеленым плющом. В кухне царили ошеломляющие чистота и порядок. В комнате горел камин, у огня сидела пухленькая старушка и пряла шерсть, то и дело придремывая. Центром же этого несколько игрушечного королевства добрых фей была, несомненно, детская кроватка под розовым кружевным пологом, украшенным атласными бантиками. И одеяльце, и простынки, и подушечки – все было новенькое, из дорогой ткани, заботливо сшитое.