– Что ж, вы сами всё видите, мадемуазель, – сокрушённо заметил Тоневицкий после того, как Сергей объявил, что Юлий Цезарь был боярином при Иване Грозном. – Видит бог, я пытался… но в кого они такими чурбанами уродились – невозможно понять. Как думаете, сможете ли вы подготовить Серёжку в корпус? И не в подготовительный класс, разумеется, а в первый, а лучше – сразу во второй, поскольку он уже здоровый жеребец.
Вера вздохнула, с огромным трудом подавив в себе желание посоветовать князю нанять для каждого мальчика отдельно учителей по языкам, грамматике и арифметике. Вслух же сказала:
– Я сделаю всё, что в моих силах, ваше сиятельство.
– Называйте меня Станислав Георгиевич. – Князь поднялся из кресла во весь свой высокий рост, провёл ладонью по густым седеющим волосам. Синие глаза пристально взглянули на Веру и сразу же – на притихших сыновей.
– Слушайтесь мадемуазель Иверзневу, панове, и будьте прилежны. Мадемуазель, в случае их дурного поведения жалуйтесь сразу мне. Розог нарезать недолго.
И, смерив мальчишек ещё одним внимательным и холодным взглядом, Тоневицкий вышел за дверь. Вера вздохнула, ободряюще улыбнулась своим ученикам и достала учебник грамматики.
К своим двадцати годам Вера полагала себя уже опытной учительницей: в двух порядочных семьях ей удалось подготовить детей в гимназии и корпуса, и полученные ею блестящие рекомендации были заслуженными. Но первые же занятия с сыновьями Тоневицкого привели её в ужас. Сразу же стало понятно, отчего прежние гувернантки бежали из этого дома, отказываясь от прекрасного жалованья. Мальчики вовсе не были испорчены, но гувернантка была для них чем-то вроде крепостного повара или горничной. Призвать их на занятиях к вниманию было невозможно, они отвлекались на каждый звук из-за окна, будь то перебранка дворовых, гусиный крик или доносящаяся от озера песня. Если они не висли на подоконнике, то препирались между собой, толкаясь и обмениваясь подзатыльниками, и Вере стоило многих усилий привлечь их внимание. Князь Тоневицкий, поприсутствовав на первом занятии и сочтя, очевидно, на этом родительскую миссию выполненной, больше в классной не появлялся, а Вера не желала ему жаловаться, полагая, что тем самым распишется в полной своей беспомощности. Ни французский, ни история с географией за целый месяц ни на шаг не двинулись с места. Ученики не могли и не хотели даже вслушиваться в то, что пыталась рассказать учительница.
– Серж, вы же должны поступить в корпус самое большое через год! – не выдержала Вера после того, как посреди урока её учебник французской грамматики был отправлен старшим братом в голову младшего, но, перелетев цель, стукнулся о стену и рассыпался на отдельные листы. – Я ничему не смогу научить вас при подобном поведении!
– Вот и хорошо, мадемуазель! – дерзко ответил Сергей, с вызовом глядя на неё синими глазами. – Я вовсе не хочу в корпус! Папаша говорит, что надо, а к чему?
– Вы не хотите быть военным? Не хотите служить государю и отчизне? – спокойно спросила Вера. – Как же вы можете считать себя дворянином?
– Воевать можно и без наук! – решительно сказал мальчик. – Если есть храбрость и чувство долга – науки не нужны!
– Вы правы, но этого мало, – заметила Вера.
– Не ваше дело судить об этом! – грубо сказал Сергей.
– Отчего же? Мой отец всю французскую войну двенадцатого года прошёл рядом с Николаем Раевским и имел, между прочим, блестящее образование! Я не знаю книги, которой бы мой батюшка не прочёл! Мои братья окончили тот же корпус, в который собираетесь поступать и вы, с высшими баллами, старший окончил ещё и Академию Генштаба, ему всего двадцать восемь лет, а он уже полковник!
– Чтобы сделать карьеру, нужны деньги и знакомства в высшем свете, и более ничего! – важно заявил Сергей. Было очевидно, что он повторяет чужие речи, и Вера очень надеялась, что не родительские, когда осторожно возразила:
– Это не совсем так, Серж. У моих братьев нет ни того ни другого, и свою карьеру они делали только собственным умом и старанием. И когда мой отец, генерал Иверзнев, попал в окружение при Лейпциге в тринадцатом году, он мог, разумеется, закричать ура, храбро кинуться грудью на французские штыки и героически быть заколотым во имя государя! И не только он, но и его солдаты! Но вместо этого отец предпринял блестящий тактический ход, вовремя отступив, и сумел за считаные минуты вывести из-под картечи две сотни солдат и четыре орудия! Тогда сумели вынести даже раненых, а уже получасом позже саксонская армия, подневольно сражавшаяся под знамёнами Бонапарта, полностью перешла к союзникам, и победа осталась за нами! Судите сами, Серж, что было нужнее государю: никчёмная, но геройская смерть двухсот человек – или их возврат в строй при самых небольших потерях?
Мальчик гневно кусал губы, не зная, что ответить. Младший, Коля, в спор не вмешивался, но в его карих глазах билось отчаянное любопытство.
– Для чего на войне французская грамматика?! – выкинул последний козырь Серёжа. Вера улыбнулась: разговор начал её забавлять.
– Ну, хотя бы для того, чтобы при вылазке в тылы противника понимать, о чём говорят вражеские солдаты. Или переводить захваченные штабные документы. Или составлять ложные донесения, вводя в заблуждение вражеское командование. Кричать ура и умирать на штыках, к прискорбию, могут все. Но вот приносить настоящую пользу своему государю и стране способны только образованные люди.
– В каких ещё сражениях участвовал ваш отец, мадемуазель? – живо спросил мальчик.
– В ваше свободное время я с удовольствием расскажу вам о батюшке, – заверила Вера. – А сейчас сделайте одолжение, продолжим урок. Поднимите книгу. Она ничем не заслужила подобного обращения.
Серёжа покраснел и насупился. Вера посмотрела на него в упор. Он ответил таким же прямым, злым взглядом, не двинулся с места.
– Что ж, я сделаю это сама. Мои книги дороги мне, – ровно ответила Вера, отправляясь в угол комнаты, где на полу лежала растрёпанная грамматика. – Но вам, Серёжа, должно быть стыдно, что вы, русский дворянин, будущий офицер российской армии, ведёте себя подобным образом с дамой.
– Вы – гувернантка, а не дама! – мгновенно вспылил Сергей. – Нищая, нищая! – Он топнул ногой, не зная, чем сильнее уязвить Веру, оглянулся зачем-то на младшего брата и выпалил: – Вам папаша деньги платит, и вы сами должны всё поднимать! Все свои противные книги! Вас тут из милости держат! Я папаше слово скажу – и он вас выгонит вон!
– Что ж, сделайте это, – посоветовала Вера, нагибаясь за книгой. Тут же до неё донёсся резкий удар двери, а когда она выпрямилась, Сергея уже не было в комнате. Маленький Коля остался на месте, в его глазах стояли слёзы.
– Вы пожалуетесь папеньке? – шёпотом спросил он. – Поверьте, мадемуазель, Серёжа вовсе не хотел… Он просто вот такой… Митрич говорит – голова у него шалёная… то есть, шалая… шальная! Папа непременно высечет его!
– Нет, жаловаться я не стану, – пообещала Вера. – Вы, Nicolas, желаете остаться или прервём наш урок? Хотите, после занятий я расскажу вам сказку?
Мальчик даже рот открыл, недоверчиво глядя на Веру. Затем осторожно сказал:
– Папенька говорит, что все эти сказки глупы и пошлы. Нам не позволяют ходить в людскую и слушать…
– Ваш папенька совершенно прав, – поспешно заметила Вера. – В людской действительно можно услышать неподобающие для вас вещи. Но то, что расскажу вам я, и безвредно, и интересно. Но это позже, а сейчас вернёмся к грамматике.
Коля был заинтригован и целый час стоически спрягал французские глаголы, вызвав одобрение Веры. А после, когда с грамматикой было покончено, Вера села за стол рядом со своим учеником и начала на память читать «Сказку о царе Салтане»:
Коля был очарован: его большие тёмные глаза стали огромными, рот открылся. Мальчик едва дышал – и чуть не заплакал от разочарования, когда Вера, прервав повествование, объявила, что на сегодня довольно.
– Мадемуазель! Пожалуйста, мадемуазель! Ещё, ещё, ещё!!!
– Завтра, Nicolas, – строго сказала она. – Если вы будете прилежны.
Коля жалобно посмотрел на Веру, наткнулся на её непреклонный взгляд, сокрушённо вздохнул и начал складывать учебники.
Вечером ужинали всей семьёй: был редкий для семейства Тоневицких день, когда князь не наблюдал за работами, не уехал в гости и никого не принимал у себя. Сёстры князя, две престарелые девицы в одинаковых коричневых платьях, сидели за столом прямо и чинно, едва поклёвывая с фарфоровых тарелок, и было очевидно, что манеры их не изменились с тех пор, как более четверти века назад барышни Тоневицкие покинули Смольный. Веру они не удостаивали взглядом и не сказали ей ни слова с того дня, как она появилась в Бобовинах. Веру, впрочем, это ничуть не смущало. Сама она привычно сидела рядом с Аннет, следя за тем, чтобы её подопечная прямо держала спину и не опрокинула на себя тарелку. По другую сторону от неё сидели мальчики. Сергей держался спокойно, но сидел бледный и за всё время ужина ни разу не поднял глаз на гувернантку.
– Как проходят уроки? – поинтересовался в конце трапезы князь. – Мальчики ещё не замучили вас, мадемуазель?
– Что вы, нисколько, – улыбнулась она. – Nikolas делает большие успехи, у него прекрасная память.
– Меня больше беспокоит Серж, – сурово заметил Тоневицкий. – Вы говорите, что уроки идут хорошо, а я его только и вижу, что на голубятне! По-моему, давно пора её спилить…
– Я уверена, что не стоит лишать мальчиков этой невинной забавы. Сама императрица Екатерина Великая считала, что игры полезны для юношества и только помогают их развитию. А в корпус Сергей непременно поступит… Аннет, будьте добры, передайте бланманже.
Коля вздохнул так облегчённо, что его сестрёнка захихикала и чудом не уронила бело-розовое, воздушное пирожное на скатерть: Вера едва успела придержать тарелку.
– Как вы неловки, осторожнее! – мягко упрекнула она, водворяя бланманже на место. Мельком Вера взглянула на Сергея. Тот, плотно сжав губы, упрямо смотрел в сторону.
На другое утро оба мальчика дожидались её в классной комнате. Сергей был по-прежнему хмур и поздоровался с Верой сквозь зубы, но, к её облегчению, занимался прилежно и отвечал вчерашний урок толково.
– Благодарю вас, Серж, – выслушав урок, улыбнулась Вера.
– Я не нуждаюсь в вашей благодарности! – отрезал мальчик. – И… и в вашей снисходительности тоже! Вот так!
– Я поняла вас. – Вера старалась не выходить из себя. – В таком случае вернёмся к уроку. Сегодня у нас арифметика, откройте книгу.
Ответный взгляд Сергея был таков, что Вера подумала: сейчас её ученик вылетит из классной комнаты вновь. Но мальчик остался на месте и, процедив сквозь зубы что-то сердитое, открыл учебник. Коля укоряюще посмотрел на него, вздохнул. Тихонько спросил:
– Мадемуазель, а вы расскажете после сказку?
– Если вы будете старательны, – улыбнулась ему Вера.
После занятий они с Колей снова остались вдвоём: Сергей покинул классную так поспешно, что забыл книги на столе.
– Я сам соберу их, мадемуазель! – торопливо заверил Коля. – Мы остановились вчера на «Ветер по морю гуляет и кораблик подгоняет»!
– О, вы даже запомнили, похвально! – обрадовалась Вера. – Ну, раз уж так, слушайте дальше…
В этот вечер она рассказала «Царя Салтана» до конца. После последних строк Коля, положив голову на кулаки, задумчиво сказал:
– Как же хорошо… А я думал, Пушкин скучный.
– Отчего же?! – поразилась Вера.
– Я учил его наизусть, по приказанию папеньки.
– Что же вы учили?
Коля встал, выкинул вперёд руку, набрал в грудь воздуха и, выпучив глаза, забарабанил:
– Я памятник себе воздвиг нерукотворный к нему не зарастёт народная тропа вознёсся выше он главою непокорной александрийского столпа…
– Недурно, – стараясь не смеяться, сообщила Вера, когда мальчик закончил и долго ещё, стараясь отдышаться, как рыба, хватал ртом воздух. – Надо полагать, вы много времени потратили, чтобы затвердить это?
– Целую неделю! – с гордостью заявил Коля. – Дольше я только «Символ веры» учил у отца Евлампия!
– Так объясните же мне, в таком случае, как вы поняли это стихотворение.
Просьба гувернантки поставила Колю в тупик, и он долго и растерянно смотрел на Веру своими черешневыми глазами.
– Как можно… понять стихотворение, мадемуазель? – наконец почти шёпотом спросил он, и Вера снова чудом не расхохоталась.
– Сами, своими словами расскажите мне, о чём писал Пушкин в этом произведении, что он хотел сказать?
– Ну… памятник… народная тропа… как у нас к колодцу, – пожал плечами Коля. Вера озабоченно подумала, что «Памятник» слишком сложен для девятилетнего мальчика, но всё же храбро постаралась растолковать простыми словами классическую оду. Коля морщил лоб, ерошил пальцами волосы, сопел: силился понять, но видно было, что дело с места не идёт.
– Я глупый, да? – огорчённо спросил мальчик. – А папеньке очень нравилось…
– Я тоже рада, что вы учите стихи, – улыбнулась Вера. – И что вам нравится Пушкин. Послушайте лучше вот это:
С последними строчками Коля захохотал.
– Неужели это тоже Пушкин? Как… как забавно! И весело! Ещё, мадемуазель, ещё, пожалуйста! Вы так славно читаете, вот бы мне научиться!
– Вы научитесь непременно, но вам пора гулять, – едва скрывая сожаление, вздохнула Вера. – А у меня – занятия музыкой с Аннет.
Полтора часа занятий пролетели, как одна минута: Аннет, несмотря на свои восемь лет, была старательна и очень одарена музыкально. Уроки с ней Вера считала удовольствием, девочку не надо было ни подгонять, ни поощрять, она сама рвалась к инструменту и всерьёз расстраивалась, когда Вера прекращала занятие. Князь считал, что всё хорошо в меру, и был уверен, что от долгого сидения за фортепьяно у дамского пола развиваются мигрени. Вера не осмеливалась спорить, хотя и видела: серьёзные занятия могли бы очень развить эту умную, любознательную малышку.
Весело поблагодарив гувернантку, Аннет убежала играть. Вера собрала ноты, закрыла инструмент и вышла из залы. Было около полудня, но, взглянув в окно, девушка увидела, что над взволнованно шелестящим садом собираются тучи. Всё небо над озером уже сплошь было обложено густой синевой, по воде бежала быстрая рябь. Следовало выйти в сад и поискать Колю.
Когда Вера, на ходу набрасывая шаль, спустилась в парк, там уже сильно потемнело, и старые липы в аллеях глухо гудели ветвями. Ветер гнал по дорожке песок и сухие листья; вдалеке блеснула сверкающей нитью молния, приглушённо загрохотал гром. Домик голубятни, поднятый на толстом столбе, смутно белел на фоне неба; стая турманов бесстрашно носилась над ней, и Вера, остановившись, невольно залюбовалась кувырканиями пушистых пёстрых комков.
– Что вам здесь нужно? – послышался сердитый голос, и из голубятни высунулась встрёпанная голова Сергея. Скомканную фуражку он держал в руке, рукав холстинной рубашки был испачкан голубиным помётом.
– Я ищу Колю, он не у вас?
– Нечего Кольке делать здесь! – Сергей, недоверчиво сощурившись, поглядел на Веру. – На что вы смотрите?
– На ваших птиц. У вас замечательные турманы, – заметила Вера, не сводя взгляда с рыжего красавца, совершавшего виртуозные сальто-мортале над самой крышей голубятни. – Вот этот, кажется, делает сразу три оборота?
– Да, в самом деле! – хвастливо подтвердил Сергей, презрев лесенку и лихо спрыгивая с трёхаршинной высоты на траву. – А вы понимаете в голубях, мадемуазель?
– Мой старший брат в Москве их очень любил и держал голубятню… Да где же Nikolas? Вот-вот польётся дождь…