Я открыла глаза, только сейчас сообразив, что сижу на краешке стула, крепко прижав к груди папку с фотокопиями, и настолько погрузилась в созерцание картин, порождаемых воображением, что даже не посмотрела, к какой тюрьме относятся эти реестры.
Больших тюрем в восемнадцатом веке в Англии насчитывалось не так уж много, но существовали еще и мелкие. Я медленно перевернула папку. Может, это Бервик рядом с границей? Эдинбургская цитадель Толбот с ее недоброй славой? Или одна из южных тюрем, замок Лидс, а то и сам Тауэр?
«Ардсмур» — значилось на наклейке, аккуратно прикрепленной к обложке папки.
— Ардсмур? — тупо произнесла я, уставившись на надпись. — Да где он вообще находится, этот чертов Ардсмур?
Глава 8
УЗНИК ЧЕСТИ
Ардсмур, Шотландия, 15 февраля 1755 года
— Ардсмур — это нарыв на заднице Господа Бога, — съязвил полковник Гарри Кворри, кивая молодому человеку у окна и поднимая бокал. — Я проторчал здесь год, точнее, одиннадцать месяцев и двадцать один день, а теперь с удовольствием передаю это место службы со всеми его прелестями вам, милорд.
Обозревавший свои новые владения майор Джон Уильям Грей отвернулся от окна, выходившего на внутренний двор, и взял свой бокал с сухим ответным кивком:
— Да, вид не слишком воодушевляющий. Здесь что, постоянно идут дожди?
— Конечно. Это же чертова Шотландия, причем самое дерьмовое захолустье во всей чертовой Шотландии.
Кворри сделал большой глоток виски, закашлялся, шумно выдохнул и поставил пустой бокал.
— Единственное, что как–то примиряет с этой дырой, — почти дармовая выпивка, — продолжил он с заметной хрипотцой в голосе. — В местных питейных заведениях и лавках уважают людей в офицерских мундирах и делают хорошую скидку. Я оставлю вам список местечек, куда стоит наведаться.
Полковник кивком указал на массивный дубовый письменный стол, стоявший всеми четырьмя ножками на островке ковра, словно маленькая крепость, являя контраст с остальным помещением, фактически лишенным обстановки. На мысль о цитадели наводили и знамена, полковое и государственное, свисавшие с каменной стены позади стола.
— Ну и конечно, — Кворри поднялся, пошарил в верхнем ящике стола и шлепнул на столешницу обтрепанную кожаную папку, к которой, порывшись, добавил еще одну, — оставляю вам список личного состава и реестр заключенных. Обычно здесь содержится двести человек, но на данный момент их насчитывается сто девяносто шесть. Бывает, двое–трое помрут из–за болезней, а то схватят с поличным браконьера, вот и появляется лишний узник.
— Значит, примерно двести, — заметил Грей. — А сколько человек в казармах стражников?
— По штату восемьдесят два. Но на деле в строю примерно половина.
Кворри снова полез в ящик стола, достал бутылку из коричневого стекла с пробкой, встряхнул ее, послушал плеск жидкости и усмехнулся.
— Тут ведь не только командир находит утешение в выпивке. Добрая половина личного состава постоянно пребывает в подпитии, их даже на поверку не построить. Я оставлю это вам, ладно? Бьюсь об заклад, непременно пригодится.
Он убрал бутылку обратно и выдвинул нижний ящик.
— Инструкции, предписания, заявки, формуляры, образцы отчетов — все здесь. Самое худшее в этой работе — бумажная волокита, но начальник, имеющий приличного писаря, может ни о чем не беспокоиться. Ему самому фактически и делать ничего не надо. К сожалению, про вас на данный момент этого сказать нельзя. Был у меня капрал, грамотей, аккуратист, с прекрасным почерком, но он умер две недели назад. Подготовьте другого, и вам нечего будет делать, кроме как охотиться на куропаток да за «французским золотом».
Он рассмеялся собственной шутке; слухи о золоте, которое Людовик Французский якобы послал своему кузену Карлу Стюарту, были широко распространены в этой части Шотландии.
— А с узниками много хлопот? — поинтересовался Грей. — Насколько я понял, это в основном горцы, якобиты.
— Так оно и есть. Но они ведут себя вполне смирно.
Кворри помолчал, глядя в окно. Небольшая вереница оборванных людей выходила из двери в глухой каменной стене напротив.
— Похоже, после Куллодена в них не осталось куражу. Мясник Билли напрочь отбил охоту бунтовать. Ну и мы, конечно, спуску не даем и следим, чтобы смутой даже не пахло. Они у нас работой загружены — сами себе тюрьму ладят.
Грей понимающе кивнул. Ирония заключалась в том, что крепость Ардсмур перестраивалась и обновлялась руками заключенных–шотландцев.
— Сейчас выходит рабочая команда резать торф.
Кворри кивнул на группу внизу. Дюжина бородатых людей, одетых в лохмотья, выстроилась в ряд перед солдатом в красном мундире, который расхаживал взад–вперед, давая наставления. Потом он выкрикнул приказ и указал рукой на внешние ворота.
Команду узников сопровождали державшиеся в голове и хвосте колонны шестеро вооруженных солдат с мушкетами по–походному. Их щегольской вид особенно бросался в глаза на фоне оборванных горцев. Узники уныло брели, не обращая внимания на моросивший дождь. Позади отряда мул со скрипом тащил повозку, на дне которой поблескивала связка ножей для резки торфа. Пересчитав людей, Кворри нахмурился.
— Должно быть, опять кто–то захворал. По правилам рабочая команда состоит из восемнадцати человек: заключенные работают с ножами, поэтому на каждых троих полагается один стражник. Правда, — добавил полковник, отвернувшись от окна, — попытки побега случаются на удивление редко. Бежать–то им некуда.
Он отошел от стола, походя отпихнул ногой в сторону стоявшую перед камином большую плетеную корзину, наполненную тем самым торфом, за которым отправлялись узники.
— Оставляйте окно открытым, даже если идет дождь, — посоветовал Кворри, — иначе тут можно задохнуться от торфяного дыма. — Он демонстративно сделал глубокий вдох и шумно выпустил воздух. — Господи, как же я рад снова вернуться в Лондон!
— Насколько я понимаю, приличного общества здесь тоже не найти? — сухо осведомился Грей.
Кворри просто покатился со смеху, его широкое лицо покрылось морщинками.
— Приличное общество, а? Ну вы даете, приятель! Не считая одной–двух сносных деревенских потаскух, здешнее «общество» состоит исключительно из гарнизонных офицеров. Их четверо, и один даже способен общаться, не используя через слово неприличные выражения. Плюс ваш ординарец и один заключенный.
— Заключенный? — Грей поднял глаза от бумаг, вопросительно выгнув бровь.
— О да!
Кворри не терпелось убраться: его ждала карета, и он задержался, только чтобы дать наставления сменщику, но сейчас, глядя на Грея, прервал свои сборы. Уголок его рта дернулся в предвкушении эффекта.
— Вы, я полагаю, слышали о Рыжем Джейми Фрэзере?
Грей слегка напрягся, но постарался сохранить невозмутимое выражение лица.
— Думаю, как и большинство, — сухо заметил он. — Этот человек снискал во время мятежа громкую славу.
На самом деле майор мучительно гадал, вся ли история, связанная с прославленным бунтовщиком, известна полковнику. И надо же было так нарваться, черт бы все побрал!
Губы Кворри слегка дрогнули, но он ограничился кивком.
— Именно. Короче, этот малый отбывает наказание у нас. Из всех якобитов он старший по званию офицер, горцы относятся к нему как к своему вождю, и, соответственно, если возникают какие–то проблемы, касающиеся заключенных, — а они обязательно возникнут, смею вас уверить, — он выступает в качестве их представителя.
В помещении полковник находился в одних чулках, перед выходом же стал натягивать высокие, годные месить шотландскую грязь кавалерийские сапоги.
— Seumas, mac an fhear dhuibh, так они его называют, или просто Макдью. Вы говорите по–гэльски? Вот и я тоже этой тарабарщины не понимаю — правда, Гриссом вроде бы малость разумеет. Он говорит, что это значит «Джеймс, сын Черного». Половина стражников боятся его — те, что сражались с Коупом при Престонпансе. Говорят, что для наших он был сущим бедствием, ну да в итоге оказался в беде сам.
Кворри хмыкнул, засовывая ногу в сапог, притопнул каблуком и встал.
— Заключенные слушаются его беспрекословно. А вот отдавать им приказы без его посредничества — все равно что разговаривать с камнями во дворе. Вы когда–нибудь имели дело с шотландцами? Ну конечно, вы сражались с ними при Куллодене с полком вашего брата, верно?
Кворри хлопнул себя по лбу, изображая забывчивость.
Черт бы его побрал! Все–таки он слышал эту историю!
— Тогда вы имеете представление о наших подопечных. Назвать их упрямцами — значит ничего не сказать. — Кворри махнул рукой, словно отметая весь контингент непокорных шотландцев. — Из чего следует, — он выдержал паузу, смакуя удовольствие, — что вам потребуется расположение Фрэзера или, по крайней мере, его готовность к сотрудничеству. Мне, например, случалось приглашать его к ужину и обсуждать с ним текущие дела за столом. Это весьма способствовало успешному решению многих вопросов. Вы можете опробовать ту же тактику.
— Пожалуй, можно.
Тон Грея оставался невозмутимым, хотя руки непроизвольно сжимались в кулаки. Черта с два он будет ужинать с Джеймсом Фрэзером!
— Он образованный человек, — продолжил Кворри с искоркой злорадства в глазах. — Беседовать с ним гораздо интереснее, чем с нашими офицерами. К тому же он играет в шахматы. Вы ведь играете время от времени?
— Время от времени.
Грей чуть ли не задыхался от злости. И когда наконец этот глупец закончит болтать и уберется отсюда?
— Ну что ж, оставляю все это на вас.
Словно угадав невысказанное желание Грея, полковник решительно нахлобучил парик, снял с крючка у двери плащ, широким, картинным взмахом накинул его на плечи и уже двинулся к выходу со шляпой в руке, но обернулся.
— И вот что еще. Если будете ужинать с Фрэзером с глазу на глаз, не поворачивайтесь к нему спиной.
Эти слова были сказаны без недавней дразнящей ухмылки, и Грей понял, что предостережение сделано всерьез.
— Я без шуток, — заявил Кворри. — Он в оковах, но задушить человека цепями ничего не стоит. Особенно такому здоровенному малому, как этот Фрэзер.
— Я знаю.
Грей в ярости почувствовал, как к его щекам прихлынула кровь, и, чтобы скрыть это, развернулся, дав холодному воздуху из приоткрытого окна обвеять лицо.
— Но полагаю, — продолжил он, не поворачиваясь к собеседнику, словно беседовал с мокрыми камнями внизу, — если этот мятежник так умен и образован, как вы говорите, вряд ли он станет нападать на меня в моей собственной резиденции на территории тюремного замка. Зачем ему это делать?
Кворри не ответил, а когда Грей повернулся, то увидел, что полковник смотрит на него без намека на юмор или ехидство.
— Ум, образованность — это, конечно, важно, но это не все, — медленно произнес Кворри. — Есть многое другое, не менее значимое. Вы–то молоды и, наверное, не видели ненависть и отчаяние на близком расстоянии. А за последние десять лет в Шотландии накопилось много и того и другого.
Он наклонил голову, оглядывая нового коменданта Ардсмура с выигрышной позиции — с высоты своего пятнадцатилетнего старшинства.
Майор Грей был молод, на вид не более двадцати шести лет, а благодаря прекрасному цвету лица и девичьим ресницам выглядел даже моложе. К тому же он был на пару дюймов ниже среднего роста и имел хрупкое телосложение. Из–за чего, возможно, сейчас выпрямился как штык.
— Я в курсе всего этого, полковник, — произнес молодой офицер, стараясь не выказывать никаких чувств.
Пусть Кворри, как и сам Грей, был не более чем младшим сыном в хорошей семье, старшинство полковника по званию и выслуге заставляло собеседника держать себя в руках.
— Надеюсь, — сказал Кворри, вперив в него светло–карие глаза. Резким движением полковник нахлобучил шляпу, коснулся щеки, где темная полоска шрама разрезала поперек красную кожу — напоминание о скандальной дуэли, из–за которой его сослали в Ардсмур, — и добавил:
— Одному богу известно, Грей, что вы натворили такого, из–за чего вас спровадили в эту дыру. Надеюсь, вы сами знаете, чем заслужили это. Удачи вам!
И он, взмахнув на прощание синим плащом, ушел.
— Черт знакомый лучше черта незнакомого, — сказал Мардо Линдси, хмуро качая головой. — Красавчик Гарри был не так уж плох.
— Точно, — подтвердил Кении Лесли. — Да ведь ты уже был здесь, когда он прибыл, верно? Он был куда лучше, чем этот говнюк Богл.
— Ну–у, — протянул Мардо с недоуменным видом. — Не темни, парень, к чему ты это клонишь?
— Да к тому, что если Красавчик и вправду был лучше Богла, — терпеливо пояснил Лесли, — тогда он был чертом незнакомым, а Богл — чертом знакомым. Но Красавчик точно был лучше, вот и получается, что ты не прав.
— Я? — Мардо, безнадежно сбитый с толку этими рассуждениями, хмуро уставился на Лесли. — Нет, я прав!
— Еще как не прав! — с горячностью возразил Лесли. — И вообще, в толк не возьму, зачем ты без конца споришь, если все равно вечно ошибаешься?
— Я не спорю! — возмутился Мардо. — Ты специально ко мне цепляешься и все переиначиваешь шиворот–навыворот.
— Только потому, что ты не прав, парень, — уверенно заявил Лесли. — Если бы ты был прав, я бы тебе и слова не сказал.
— Не был я не прав! По крайней мере я так не думаю, — пробормотал Мардо, уже не помнивший, что именно говорил поначалу. Он повернулся к большой фигуре, сидевшей в углу, — Макдью, я был не прав?
Рослый человек потянулся, отчего его оковы тихо звякнули, и рассмеялся.
— Нет, Мардо, сказать, что ты так уж не прав, нельзя. Но и правым тебя назвать пока тоже трудно. До тех пор, пока мы не выясним, каков этот незнакомый черт на деле.
Увидев, как Лесли сдвигает брови, готовясь к дальнейшему спору, он возвысил голос, обращаясь ко всем, кто находился в помещении:
— Кто–нибудь уже видел нового коменданта? Джонсон? Мактавиш?
— Я видел! — выкрикнул Хейс и с удовольствием протиснулся вперед, чтобы погреть руки у огня.
В большой камере имелся только один очаг, разместиться возле которого могли шестеро. Остальным сорока узникам приходилось дрожать от холода и жаться друг к другу.
Существовало принятое по общему согласию правило: рассказчик чего–нибудь интересного или певец может получить место у очага на время своего выступления. Макдью сказал, что это исконное право барда; дескать, когда в старину барды приходили в замки, лэрды оказывали им особый почет: усаживали в теплое место и щедро угощали. О лишней еде или питье здесь не приходилось и мечтать, но теплое местечко имелось.
Хейс расслабился, протянул руки к теплу, и на его физиономии расплылась блаженная улыбка, но толчки с обеих сторон заставили его открыть глаза и начать рассказ.
— Я увидел его, когда он вышел из своей кареты, а потом еще раз, когда я принес блюдо со сластями с кухни. Они с Красавчиком Гарри в это время чесали языки. — Хейс нахмурил лоб, сосредоточиваясь. — У него светлые волосы, длинные желтые локоны, перевязанные голубой лентой. А еще у него большие глаза и длинные ресницы, как у девушки.
Хейс игриво состроил глазки слушателям, похлопав совсем не девичьими ресницами, и, награжденный дружным смехом, продолжил рассказывать о наряде нового начальника («разодет, что твой лорд!»), его слуге («из этих болванов англичан, с таким выговором, ровно у него язык сгорел») и о том, что он успел услышать.
— Он говорит резко и быстро, как будто всему знает верную цену, — усмехнулся Хейс, с сомнением покачав головой. — Но это самоуверенность от молодости. Парень молод, а по виду и вовсе сосунок, хотя, ручаюсь, он старше, чем выглядит.
— Ага, хлипкий парень, меньше малыша Энгюса, — вставил Бэйрд, кивнув в сторону Энгюса Маккензи, который с удивлением посмотрел на себя.
В двенадцать лет Энгюс вместе с отцом сражался при Куллодене, к нынешнему времени почти половину своей жизни провел в Ардсмуре и вследствие скудного тюремного питания так и не подрос.
— Ну да, — подтвердил Хейс, — зато держит себя фу–ты ну–ты как важно: плечи развернуты и сам будто аршин проглотил.