— Алло.
— Ты спишь? — отчетливо, словно из соседней комнаты, сказала женщина.
«Как ее зовут?» — подумал Прохоров и вспомнил.
— Это Лена?
— Да, — с недоумением ответили на другом конце провода.
— Лена, это Борис, товарищ Олега, он выехал на два дня и попросил меня встретить вас.
— А куда он уехал?
— Я вам расскажу при встрече.
— Хорошо. Я прилетаю утренним рейсом завтра.
— Я буду ждать вас с машиной.
— А как я вас узнаю?
— По букету и милицейской форме.
— Жаль, что там не будет никого из моих знакомых. — Лена засмеялась.
Утром Борис пришел в Управление, разыскал Леню Сытина.
— Леня, нужны цветы.
— Понял, через двадцать минут будут.
Начальник политотдела разрешил взять машину, и он поехал в аэропорт.
Лену он узнал сразу. Именно такой он представлял себе ее по рассказам Олега. Девушка спросила, когда вернется Олег, но Борис сделал вид, что не расслышал вопроса, мучительно обдумывая, как сказать ей о несчастье. Его опередил водитель.
— Товарищ капитан, — спросил он, — сразу в больницу едем? Полковник Шишканов звонил, сказал, майору Наумову лучше.
— Какая больница? — упавшим голосом спросила девушка.
— Он ранен, Лена, — тяжело вздохнул Прохоров. — Такая работа…
До Москвы Лена не проронила ни слова, думая о странностях судьбы, о том, что за счастьем всегда идет горе, и еще о том, что, уже разговаривая по телефону с чужим человеком, она почувствовала что-то неладное.
«А, собственно, — спрашивал ее чей-то спокойный, рассудительный голос, — кто он ей, этот Олег? Встретились в Таллине, увлеклась. Что дальше? Легкого, веселого романа не получилось. Слишком серьезным оказался этот парень, да и работа у него непростая. Что же делать?» — вновь спросил ее тот же голос.
А действительно, что? Сейчас она обязана принять решение. Именно сейчас, когда машина въехала в Москву. Госпиталь — это прежде всего обязательство, это некая связь с другим человеком.
Нет, Лена не была злой. Она жила просто и легко. О ней говорили, что она прекрасный товарищ, считали доброй и отзывчивой. Но нет, она не готова к горю, госпиталю, болезни. Не готова! И, главное, не хочет готовиться к этому. Почему в ее жизнь должны входить эти молчаливые строгие люди с их непонятной, не очень веселой работой?
И она начала внутри себя строить некую стену, которой отгораживалась от двух таллинских дней, трех телефонных разговоров и этого молчаливого капитана. Нет, она просто не готова еще делить с кем-то горе. Чуть попозже, когда станет старше. Тем более она же учится в институте. Ну, конечно! У нее скоро начнутся экзамены, репетиции, потом гастроли. Как это говорил Олег? Кесарю кесарево, а слесарю слесарево. Пусть так и будет.
— Если можно, — сказала Лена спокойным, даже несколько равнодушным голосом, — завезите меня домой.
Прохоров внимательно посмотрел на нее и поразился происшедшей перемене. Лицо Лены стало безмятежно спокойным и даже равнодушным.
Она смотрела в окно, казалось, ее интересуют только эти дома, деревья, пешеходы.
— А в госпиталь? — ничего не понимая, спросил Борис.
— В госпиталь я не поеду.
— Вообще?
— Вообще.
— А что мне сказать Олегу?
— Скажите, что я не приехала.
И только теперь Борис понял, что Лена за эти двадцать минут решила для себя что-то. И в этом решении не было места для раненого Олега Наумова.
— Куда вас отвезти? — холодным тоном спросил Прохоров девушку.
— На Воробьевское шоссе.
Шофер так крутанул баранку на повороте, что машина накренилась и, казалось, полетела по воздуху. Но Лена осталась невозмутимой. Решение принято.
Какой же он светлый, уютный, родной ее дом. Мама, наверное, приготовила пирог, они сейчас на кухне будут пить кофе с пирогом. Потом закурят хорошие сигареты, потом будут говорить долго-долго. Обо всем.
Машина остановилась. Шофер вышел, открыл багажник, поставил на тротуар чемодан и сумку.
— Спасибо. — Лена улыбнулась, открыла дверцу, вышла из машины. Хотела уже захлопнуть дверь, но вспомнила о цветах: как же она забыла такой огромный букет роз!
Машина сорвалась с места.
Лена посмотрела ей вслед и подумала, как легко все это кончилось.
Впредь умней надо быть, не влезать в подобные отношения.
— Куда? — спросил водитель Прохорова.
— В госпиталь.
— Вы меня извините, товарищ капитан, — водитель достал сигареты, — какова гражданка?
Прохоров промолчал,вспоминая поездку в Гродно и взволнованно-сбивчивый рассказ Олега о встрече в Таллине.
***Казаринов и Катаев завтракали в номере. Купили в буфете сыру и хлеба, а Сергей всегда возил с собой кипятильник и растворимый кофе.
Оставался час.
В дверь постучали. Вошел Тарасов.
— Машина внизу. На запрос по поводу паспорта Соколова пришел ответ. Прошу. — Он протянул Казаринову бумагу.
Тот быстро пробежал глазами сообщение.
— Так я и знал. Два года назад гражданин Соколов обращался в милицию по поводу кражи паспорта. Случай старый как мир. Уверяю вас, что паспорт этот больше нигде не появится. Отправьте копию в Москву.
В аэропорту их встретили местные коллеги и отвезли в Управление.
Явич уже ожидала их.
— Граджина Станиславовна, — начал Казаринов, — я не буду ходить вокруг да около, начну сразу. Сичкарь убит.
— Когда? — На лице Явич не отразилось ни удивления, ни испуга.
— Два дня назад. Из его записок нам стало известно, что в Москве проживает некий человек, во время оккупации Гродно сотрудничавший с немцами.
Явич помолчала, потом достала пачку кубинских сигарет, прикурила, затянулась глубоко.
«Вот это да, — подумал Казаринов, — сигареты-то крепчайшие».
— Я за свое наказание понесла. Но опять говорю, сотрудничала с немцами от глупости молодой. Жить хотела красиво. Как в фильмах. При поляках рядом с нашим домом кинотеатр был. Отец мой там работал. Я каждый день кино смотрела. Думала, на Гавайях жить буду, гулять под пальмами в белом платье. Потом русские пришли, затем немцы. Я красивая была, да дура. Связалась с одним, он мне все духи да шоколад носил, а оказалось, он из разведки.
— Как его фамилия?
— Он филиалом строительной фирмы «Гильген» заведовал. Рискевич его фамилия. Он меня завербовал.
— Какие вы задания выполняли?
— Да никаких. Он мне говорил, что с моей внешностью большое дело можно сделать.
— Какое?
— Не знаю. Каждый день ему выкладывала, о чем знакомые говорят.
— Как реагировал на это Рискевич?
— Смеялся. Говорил, мол, мы военная разведка, а не гестапо.
Явич замолчала. По-русски она говорила чисто. Но все же с каким-то странным акцентом. В ее словах слышалась неуловимая неточность. Так обычно говорят люди, чей родной язык похож на русский.
Казаринов не торопил ее, перед беседой он изучил дело этой женщины.
Знал о ней практически все. Она принадлежала к категории старающихся забыть прошлое. Со дня освобождения по сегодняшний день работала буфетчицей в ресторане «Ишим». И, видимо, умела работать, раз столько лет просидела на «горячей точке».
— Вы все время работаете в буфете? — спросил Казаринов.
— Да. Все время. Вас удивляет, почему не попалась? Я не ворую. Доход есть, но вполне законный.
— Вы что-то путаете, законный доход — это зарплата.
— Видимо, я не так выразилась. Просто я нагло не ворую.
— Ну, это дело другой службы, — усмехнулся Казаринов.
— Поэтому я так и говорю вам.
— Граджина Станиславовна, кто был тот человек, о котором писал Сичкарь?
— Фамилия его была Големба, а звали Бронислав. Он работал в магазине Гурского приказчиком. Молодой парень был, двадцать лет всего, а ловкий. Имел свою клиентуру из немцев, доставал им хорошие вещи. У него деньги водились. Он меня любил, а я его нет. Сопляк он был и слюнтяй. Я ему говорила об этом: станешь, мол, мужчиной, приходи.
— Граджина Станиславовна, я еще раз хотел бы уточнить ваши отношения с Рискевичем.
— Любила я его. Дура была. Он красивый, как артист кино. Всегда одет хорошо, одеколоном от него пахло. Таких, как он, я только в фильмах видела. Очень мне хотелось ему услужить. А как-то Броник говорит мне, что машина нужна. Зачем, спрашиваю. А он мнется. Потом мы выпили на одной вечеринке, и я к нему пошла, он мне ночью и рассказал, что ждет людей «от Советов»…
Казаринов отметил, что Явич сказала не от наших, не от русских, а от Советов. Так говорили в западных областях сразу после войны. А, впрочем, где Явич-то могла научиться говорить иначе. Не в колонии же?
— …Я и пошла к Рискевичу.
Явич замолчала.
— А потом вы встречались с Голембой?
— Нет. Через неделю в его доме немцы партизан брали каких-то, я думала, что и он погиб.
— Больше вы с ним не встречались?
— Видела в Москве случайно. Он на улице Горького в машину садился.
— Вы его узнали через столько лет?
— А он совсем не изменился, даже не поседел. Только заматерел, интереснее стал. Он в «Жигули» садился.
— Сичкарь сказал, что вы запомнили номер машины?
— Да, — женщина открыла сумку, достала записную книжку, — МКП 69-23.
— Граджина Станиславовна, вам надо на несколько дней покинуть город. Вам есть куда поехать?
— А отпуск дадут?
— Да.
— Тогда полечу в Гродно.
— Пожалуйста, сейчас будет готов протокол, вы подпишите его и можете идти домой.
Казаринов из окна видел, как Явич пошла к площади мимо сквера. За ней шли двое.
— Странная у нас работа, Сергей. Охраняем агента абвера.
— Бывшего. Она отбыла наказание и искупила вину. Теперь она, Женя, имеет полное право пользоваться нашей защитой, как каждый советский человек.
— Все равно странно устроен мир, Сережа. Ну что же, вечером летим в Москву? Время у нас есть? — спросил Катаев. — Я пойду погуляю по городу.
— Иди и помни, что в нашем возрасте свидания с прошлым не всегда приносят радость.
***Никитин и Прохоров приехали в госпиталь под вечер.
Наумова перевели в отдельную палату, ее называли генеральской. Почему именно генеральской, Никитин так и не мог понять. Насколько он помнил, в ней лежали несколько его друзей, так и не получивших этого высокого звания.
Повязку с головы Олега сняли, только у виска белела марлевая нашлепка.
— Ты совсем молодец, Наумов, — сказал Никитин неестественно громко, так, как говорят, когда кому-то лгут о его здоровье.
— Владимир Петрович, — Наумов приподнялся на локтях, — я вижу лицо человека, который наехал на меня. Очень хорошо вижу. Уверен, я знал его, но вспомнить не могу.
— Олег, где ты был в тот вечер перед поездкой в Химки?
— У Брозуля. У Сергея Петровича Брозуля.
— Ты говорил там, что летишь к Сичкарю?
— Да.
— Вы были вдвоем?
— Нет, — сказал Наумов, — нет.
Он засмеялся внезапно.
— Ты что, Олег? — подошел к кровати Прохоров.
— Я вспомнил, вспомнил, чье это лицо. Это — Лунев.
***Первый раз это имя мелькнуло в списке инженера Калинина. Далее было выяснено, что машина с номером МКП 69-23 принадлежала ранее Луневу Борису Дмитриевичу. Согласно архивным данным, Бронислав Големба и связной Борис Лунев — один и тот же человек.
— Значит, Лунев, — сказал генерал Некрасов, — теперь мне понятна его торопливость. Он слышал рассказ Наумова и понял, что через день, два мы на него выйдем.
— Лунев Борис Дмитриевич, 1923 года рождения, русский, образование высшее. В 1945 году поступил, а в 1950 году окончил государственный институт внешней торговли, в 1953 году окончил аспирантуру того же института. С 1953 года по 1955 год работал в Министерстве внешней торговли, потом перешел в НИИ.
— Так, так, — генерал встал, — к какого рода информации допущен?
— К секретной.
Казаринов достал сигарету, вопросительно посмотрел на генерала.
— Курите, не стесняйтесь.
Некрасов следил, как тонкая струйка дыма, уходя к потолку, теряет форму и растворяется в воздухе.
— Что еще о нем известно?
— Награжден орденами Красной Звезды, Отечественной войны, Знак Почета, медалями «За боевые заслуги», «Партизан Великой Отечественной войны I степени» и, конечно, юбилейными. В 1958 году защитил диссертацию и получил ученую степень кандидата экономических наук. Автор четырех книг и более тридцати статей. Жена Лунева Екатерина Григорьевна, профессор, доктор медицинских наук, дочь Ольга двадцати восьми лет — старший инженер Дома звукозаписи, зять Платонов Николай Ильич, 30 лет, первый помощник теплохода «Москва» Московского речного пароходства. Борис Дмитриевич живет от семьи отдельно. Построил однокомнатную кооперативную квартиру по адресу Малая Грузинская, 6, якобы для дочери, но занимает ее сам. Имеет дачу на Минском шоссе. Скромный домик. И еще: в день убийства Бурмина Лунев на работе с утра не был.
— Причина?
— Продавал машину.
— Проверяли?
— Да, действительно, с утра он был в комиссионном автомагазине.
Генерал открыл ящик стола, достал сигареты, закурил.
— Давайте подумаем, что у нас есть?
— Практически заявление Явич, что некто Големба, он же Лунев, предал оперативную группу. Но это слова Явич, а доказательства? Что мы принесем прокурору? Только то, что майор Наумов вспомнил, что за рулем находился Лунев? Маловато. Это не обвинение, а версия. Начинайте отрабатывать ее. Прочно, так, как вы умеете. А пока давайте посоветуемся с коллегами.
Генерал поднял трубку:
— Алексей Петрович, если у вас есть время, загляните ко мне.
Через несколько минут в кабинет вошел полковник Корнеев из соседнего Управления. Он поздоровался с Казариновым и сел. Казаринов сразу отметил, что Корнеев не поздоровался с генералом, значит, уже был у него.
— Евгений Николаевич, сейчас Алексей Петрович нам кое-что объяснит.
— Нам стало известно об утечке строго секретных данных. За последние пять лет.
— Это угрожало обороне? — спросил Некрасов.
— Да.
— Вам о чем-нибудь говорит фамилия Лунев?
— Конечно. Ветеран войны. Выполнял задание НКВД в глубоком тылу врага. Интересный ученый. Только вот последнее время он как-то отошел от научной деятельности.
— В чем это выражается?
— Исчезли его статьи, не вышла книга, объявленная пять лет назад издательством «Наука». Более того, он прекратил работу над темой, когда рукопись была уже почти готова. Было это приблизительно в семьдесят девятом — восьмидесятом году.
— Евгений Николаевич, — Некрасов повернулся к Казаринову, — начни отсчет именно с этого времени. Этот период наверняка даст ответ на многие вопросы.
— Простите, Александр Дмитриевич, — удивился Корнеев, — вы подозреваете Лунева?
— Да, Алексей Петрович, да.
— Но у него безукоризненная биография, никаких подозрительных связей…
— И тем не менее… спасибо за помощь вам. Остальные вопросы решите с Казариновым. Вы свободны, товарищи.
В кабинете Казаринова Корнеев распустил узел галстука, расстегнул воротничок.
— Слушай, Евгений Николаевич, — полковник удобнее устроился у стола, — поведай-ка мне, что у тебя есть.
— Алексей Петрович, пока только наметки, но есть предположение, что Лунев в 1943 году был завербован в Гродно резидентом «Зондерштаба-Р», капитаном Рискевичем, выдал оперативную группу из центра. Боясь разоблачения, убил писателя Игоря Бурмина и бывшего полицая Сичкаря.
— Ого, — Корнеев присвистнул, — у вас есть предположение о его связях со спецслужбами Запада?
— Только наметки.
— В чем это выражается?
— Бурмин и Сичкарь убиты из пистолета «Намбу» последней марки.
— Это ни о чем не говорит. Лунев часто ездит за границу… Теперь давайте пофантазируем, что он приобрел там пистолет. Просто так, для себя. Есть же такие любители.
— Вы думаете, Алексей Петрович, Лунев сделал все это, боясь разоблачения?
— Я не стал бы строить все эти предположения, если бы не утечка информации.