— Развод вполне может быть мирным, устраивающим всех соглашением. Если мы перестанем чувствовать влечение и привязанность друг к другу, я не вижу причин оставаться вместе. В этом случае каждый из нас имеет полное право продолжать жить своей жизнью, разделяя родительские обязанности.
— Очевидно, наши взгляды на брак не совпадают. Я всегда думала, что супруги должны оставаться вместе. Конечно, отношения могут портиться, но ведь это верно для любых отношений, не только для супружеских. Двое разумных взрослых людей, которые уважают друг друга, всегда могут найти выход из сложной ситуации, вместо того чтобы убегать и прятаться от нее.
— Как странно слышать это от тебя. Позволь напомнить, что совсем недавно ты сбежала от своего законного мужа.
— Как это похоже на тебя, — сказала Эмелия, сжав побелевшие губы. — Переложить всю вину на меня и самоустраниться, как будто ты безгрешен. Ты оттолкнул меня от себя, Хавьер. У тебя не было для меня времени. Я была игрушкой, которую ты брал с полки, когда тебе хотелось поиграть. Ты не делился со мной своими планами, я должна была гадать, когда и как надолго ты снова уедешь по делам. Бизнес всегда стоял у тебя на первом месте. Я отдала все, чтобы быть с тобой, и не получила ничего взамен.
— Позволь возразить, милая. Я потратил состояние на одежду и украшения для тебя. Я привозил тебе подарки из каждой поездки. Я знаю многих женщин, которые мечтают, чтобы им уделяли столько внимания.
— Ты так ничего и не понял? — Она хлестнула мужа взглядом. — Я ненавижу все эти дизайнерские микроплатья и нелепые туфли, которыми забит мой гардероб. Я чувствую себя в них дорогой проституткой. Я никогда не хотела от тебя ничего подобного.
— Ради всего святого, Эмелия, а что же ты от меня хотела?
— Я хотела, чтобы ты любил меня, — сказала она так тихо, что ему пришлось напрячь слух, чтобы расслышать. — Отец мог любить меня только на своих условиях. Когда я встретила тебя, то подумала, что все будет по-другому, но я ошиблась. Ты хочешь того, что я не могу тебе дать, Хавьер. Я не могу быть трофейной женой, пустой оболочкой человека. Я отдала тебе сердце и душу не для того, чтобы ты раздавил их каблуками своего цинизма.
Она повернулась и вышла из гостиной. Хавьер ожидал, что Эмелия хлопнет дверью, как это сделали бы на ее месте многие другие женщины, но услышал лишь мягкий щелчок, который отозвался в его сердце выстрелом.
Глава 10
Прошла почти неделя. Хавьер редко попадался Эмелии на глаза, он даже в супружескую постель приходил так поздно ночью, что это уже можно было назвать скорее ранним утром. Он работал как одержимый, пока не начинал валиться с ног от усталости. Даже сон не стирал резких морщин у его рта, а в те редкие моменты, когда они с Эмелией встречались взглядами, она видела хмурое, загнанное выражение его глаз.
Алдана несколько раз видела, как хозяйку тошнит по утрам, когда меняла постельное белье.
— Так вот почему вы вернулись к сеньору Мелендесу, — сказала домоправительница, без труда сложив два и два. — Вам нужен отец для вашего ублюдка.
— Я старалась быть с вами вежливой. — Эмелия расправила плечи. — Я знаю, что вы считаете меня недостойной Хавьера. Но если хотите сохранить работу, потрудитесь держать свое мнение при себе.
Алдана пробормотала что-то неразборчивое, сгребла белье в кучу и, прижав его к груди, вышла из спальни.
Эмелия выбросила этот инцидент из головы, но, когда в пятницу вечером Хавьер вернулся из поездки в Кадис, сразу поняла, что у них опять какие-то проблемы. Она спустилась в каминный зал и застала мужа со стаканом виски, который определенно не был первым за сегодняшний день. Уголки его рта опустились, в глазах плескалась тьма. Эмелия заметила и ссутуленные плечи, и перекошенный галстук, и мятую рубашку.
— У тебя был трудный день?
— Можно сказать и так. — Испанец приложился к стакану. — У тебя?
— У меня все отлично. Я ездила верхом на Каллиде.
— Ты уверена, что это разумно? — нахмурился он. — А если бы ты упала?
— Я не упала. И я буду ездить только до тех пор, пока доктор не велит мне перестать.
Они немного посидели в тишине.
— Что-то не так, Хавьер?
— Ты рассказывала кому-то за пределами виллы о своей беременности? Друзьям, знакомым, кому-нибудь?
— Нет, конечно. Кому я могла рассказать? Я провожу день за днем здесь, загорая возле бассейна или катаясь на лошади кругами, пока ты занят неизвестно чем в деловых поездках, откуда неизвестно когда вернешься.
С потемневшими от гнева глазами Хавьер разложил на кофейном столике несколько газет:
— Посмотри на это. Тебе не нужно читать все, общая идея одна: воссоединение семьи Мелендес — скандал с внебрачным ребенком.
Сердце Эмелии ухнуло куда-то вбок, горло сжала невидимая липкая рука.
— Я не понимаю. Как они узнали, что я беременна? Доктор не могла никому рассказать, это было бы нарушением профессиональной этики.
— Это именно та ситуация, которой мне очень хотелось избежать. — Хавьер смахнул газеты на пол.
— У меня был неприятный разговор с Алданой несколько дней назад. Я собиралась сказать тебе, но ты задержался, и я забыла.
— Что ты ей сказала?
— Проблема в том, что сказала мне она. Алдана услышала, как меня тошнит. Она обвинила меня в том, что я вернулась, чтобы навязать тебе чужого ребенка.
— И что ты ей ответила?
— Я сказала, что ей лучше держать свое мнение при себе, если она хочет работать здесь.
— Понятно.
— Она никогда не любила меня, Хавьер. Ты прекрасно знаешь, что Алдана так и не приняла меня как твою жену. Она не позволяет мне ничего делать, ничего трогать, ничего приносить в этот идиотский мавзолей, который ты называешь своим домом. Я стараюсь быть вежливой, но не стану терпеть оскорбления.
— Я тебя понимаю. Я поговорю с ней.
— Только не увольняй ее из-за меня. — Эмелия посмотрела на свои руки. — Я же не уверена, что это она рассказала о моей беременности журналистам.
— Ты готова предоставить Алдане кредит доверия, когда все указывает на то, что она виновата?
— Хавьер, она никогда не выдавала твоих тайн прежде. На вилле сосредоточена вся ее жизнь, ей нравится работать на тебя. Вряд ли она готова рисковать своим местом.
Испанец приподнял лицо жены за подбородок, задумчиво провел подушечкой большого пальца по ее нижней губе.
— Ты слишком доверчива, querida. Даже у близких людей иногда появляются мотивы для предательства.
— Эти сплетни в газетах… — Эмелия скосила глаза на бумажную горку на полу. — Мы можем что-то сделать?
Он поднял жену на ноги, обнял за талию:
— Не волнуйся. Сплетни утихнут, как только новость перестанет быть свежей.
— Но ты веришь, что это твой ребенок? Хавьер понял, что за этим вопросом кроется нечто большее. Эмелия просила его взять на себя обязательства, которых он до сих пор успешно избегал.
Испанец и сейчас не был уверен, что готов. Кто может дать гарантии, что он не станет таким же несостоятельным родителем, как его отец? В последние несколько дней Хавьер начал осознавать, насколько понятие отцовства шире, чем простое донорство спермы. От испанца требовалось дать пожизненную клятву любви и ответственности без условий и ограничений. Его отец оказался на это не способен, после смерти матери он спихнул Хавьера нянькам и учителям, а сам продолжал жить своей жизнью как ни в чем не бывало. Ребенок, которого носила Эмелия, заслуживал лучшей судьбы, и Хавьер собирался сделать все возможное, чтобы окружить его теплом и любовью.
— Это наш ребенок, Эмелия. Я горжусь тем, что я его отец.
Эмелия порывисто обняла мужа:
— Я люблю тебя.
— Я очень рад, что ты об этом вспомнила.
— Если бы я не вспомнила, я бы влюбилась снова.
— Ты думаешь?
— Я знаю. — И она подняла голову навстречу его поцелую.
Париж нежился в бархатном тепле индейского — или, в других странах, бабьего — лета, и каждый новый день оказывался более солнечным и погожим, чем предыдущий. Первую неделю они провели в блужданиях вокруг Лувра и собора Парижской Богоматери, отдыхая в бесчисленных маленьких кафе. Большую часть времени им удавалось избегать репортеров, хотя один особо настойчивый поднялся за ними на Эйфелеву башню в надежде на интервью. Прогоняя его вниз, Хавьер прижимал жену к себе, словно стараясь своим телом прикрыть ее от любопытных глаз. Эмелия светилась изнутри, тронутая таким проявлением заботы и, как знать, может быть, любви. Иногда она замечала, как муж смотрит на нее задумчивым взглядом, как будто открывая ее для себя заново.
Роскошный отель, который забронировал для них Хавьер, находился близко к основным достопримечательностям. Он даже организовал частную экскурсию в Версаль, чтобы жене не пришлось толкаться в толпе туристов.
Они шли мимо фонтана в королевском парке, когда живот Эмелии скрутило первым спазмом. Она чувствовала недомогание еще накануне, но списала это на слишком обильный ужин в одном из лучших парижских ресторанов.
Хавьер заметил, как жена пошатнулась, придержал ее за талию:
— Осторожнее, милая. Мы не хотим, чтобы ты упала.
Слабо улыбнувшись и цепляясь за мужа, Эмелия прошла еще несколько шагов, но следующий приступ боли пронзил ее как острый железный крюк. Она согнулась, прижала внезапно ставшую липкой руку к животу.
— Эмелия? Что с тобой? — Хавьер схватил ее за плечи. — Тебе плохо?
— Мне… очень плохо. У меня… спазмы… о господи…
Ноги молодой женщины подогнулись, но Хавьер держал ее крепко. Он подхватил ее на руки и обратился к гиду, который вызвал «скорую». Последним, что запомнила Эмелия перед тем, как ее погрузили в машину, были боль и серое от переживаний лицо Хавьера. Потом ее накрыла тьма…
Первым, что она увидела, когда пришла в себя, оказался Хавьер, прикорнувший в кресле рядом с ее кроватью. Он открыл глаза, как только почувствовал взгляд жены. Лицо испанца выразило невероятное облегчение, он протянул руку и переплел пальцы с пальцами Эмелии.
— Как ты меня напугала, querida. Я думал, что опять тебя потеряю. Постарел на десять лет, не меньше.
Эмелия боялась задавать этот вопрос, но не задать его не могла.
— А мой ребенок?
— Прости, mi amor. — Испанец покачал головой. — Врачи не смогли предотвратить выкидыш, но твоя жизнь вне опасности, это самое главное.
Она почувствовала, как умирает надежда. Самым главным для Хавьера было то, что он сорвался с крючка. Ребенка больше нет. Нет обязательств или необходимости притворяться, как он рад грядущему отцовству.
— Какой у меня был срок? — спросила она бесцветным голосом.
— Небольшой. Так мне сказали доктора.
Эмелия молча смотрела ему в лицо. Хавьер поерзал в кресле, опустил взгляд на их сплетенные руки.
— Я знаю, о чем ты думаешь, Эмелия. Я заслужил это после того, как принял известие о твоей беременности. Я не проявил слишком большого энтузиазма.
— Оставь меня одну.
— Но мы должны поговорить о будущем.
— Я не хочу сейчас говорить. — Эмелия вырвала у него свою руку и спрятала ее под простыню.
Хавьер поднялся медленно, как будто последние события действительно превратили его в ревматического старика.
— Я подожду снаружи.
Эмелия сдерживала слезы, пока за мужем не закрылась дверь. Только после этого она разрыдалась. Значит, Хавьер хотел поговорить с ней о будущем? Каком будущем? Она позволила себе поверить, что у их союза есть еще один шанс, но за все время испанец так и не сказал жене, что любит ее. Он никогда не открывался перед ней полностью, Эмелии было не по силам проникнуть в бастион его сердца. Особенно сейчас, без ребенка, которого она так хотела. Ребенок должен был стать ключом, с его помощью Эмелия надеялась показать мужу, что значит любить. Разве она не видела облегчения на его лице? Выкидыш означал, что Хавьер сможет продолжать жить так, как жил, свободный, ничем не связанный. «Ну что же, я дам ему еще большую свободу, чем та, на которую он рассчитывает», — решила Эмелия.
— Как она? — спросил Хавьер у дежурного доктора.
— Не хочет никого видеть. В ее случае абсолютно нормально чувствовать себя подавленной, да и гормоны все еще не пришли в норму. Если не станет лучше, мы пропишем ей курс антидепрессантов.
— Когда я смогу забрать ее домой?
— Она потеряла много крови. Мы хотели бы понаблюдать ее после переливания еще несколько дней. Ваша жена должна окрепнуть. Она многое пережила в последнее время, насколько я понял из истории болезни.
— Да, — сказал Хавьер, придавленный виной как ярмом.
— Имейте терпение. Никто не говорит, что ваша жена не сможет забеременеть снова. Иногда природа просто говорит женщине, что ее время стать матерью еще не пришло.
Хавьер вздохнул, провожая доктора глазами. Он думал, что его время стать отцом не придет никогда. А оно пришло и ушло раньше, чем Хавьер успел это как следует осознать.
Медсестра недовольно хмурилась, пока Эмелия оформляла необходимые для выписки документы.
— Доктору не нравится, что вы решили уехать так рано, да еще без мужа. Вы могли бы подождать его. Он наверняка застрял в пробке.
— Я провела здесь четыре дня. — Эмелия расправила плечи. — Я сыта больницами по горло. Я хочу домой.
— Но ваш муж…
— Он все прекрасно поймет. Скажите ему «до свидания» от моего имени.
Эмелия выскользнула из клиники, низко опустив голову, чтобы остаться неузнанной. Один из уборщиков сказал, что репортеры постоянно рыскают поблизости. Это помогло ей решиться на новый побег — сколько можно жить в аквариуме? Эмелия устала играть роль кого-то, кем она не была и никогда не будет. Автокатастрофа внесла в ее чувства и мысли некоторую сумятицу, но не изменила однажды уже принятого решения. Она не могла жить той жизнью, которую Хавьер приготовил для них обоих. Не важно, почему он женился на Эмелии, важно то, что он ее не любил. Он был на это не способен. Как бы она ни любила мужа, дальнейшие попытки пробудить в нем ответные чувства казались ей бесполезной тратой времени.
Сидя в такси, которое везло ее в аэропорт, Эмелия играла с мобильным телефоном — подарком Хавьера. За несколько дней в Париже испанец надарил жене множество дорогих безделушек: сережки и кулон с бриллиантами, духи, часики, больше похожие на ювелирное украшение, и несколько лоскутков прозрачного кружева, выдававших себя за нижнее белье. Эмелия принимала все с вымученной улыбкой, пока ее сердце покрывалось трещинами в бесплодном ожидании единственного подарка, с которым Хавьер не желал расставаться. Его любви.
Эмелии показалось, что она выдохнула только тогда, когда устроилась в кресле самолета и застегнула ремень безопасности. Молодая женщина взглянула на часы, усыпанные бриллиантами. Должно быть, Хавьер уже добрался до больницы и бушует там, пытаясь дознаться, когда, куда и с кем уехала его жена. Эмелия с легкостью представляла громовое выражение его лица, сжатые кулаки. Но возникший в ее сознании образ вызвал у нее не улыбку, а слезы.
Глава 11
Эмелия провела первую половину дня на пляже. Долгая прогулка по берегу моря до напоминающего сказочный дворец загородного дома ее отца на побережье Квинсленда заменяла ей гимнастику. Молодой женщине все еще было странно снова разговаривать с отцом после всего, что между ними произошло. Но резко пошатнувшееся здоровье заставило его пересмотреть свои взгляды на ценность семейных уз, и мирная инициатива Эмелии была встречена с радостью. Отец предоставил роскошный особняк у моря в полное распоряжение дочери, а сам иногда, когда позволяли дела, прилетал на выходные составить ей компанию. Ей нравились их понемногу крепнущие отношения, хотя разногласий по-прежнему было предостаточно. Эмелия даже заключила хрупкое перемирие с мачехой, когда поняла, что та искренне привязана к мужу, несмотря на его недостатки. В чем-то Кристал напоминала падчерице ее саму после свадьбы с Хавьером. Наивная и оглушенная роскошью, в которой жил ее муж, Кристал из кожи вон лезла, чтобы угождать ему во всем. Эмелии было неприятно это наблюдать, но она не вмешивалась.
Единственным поводом ссориться с отцом по-настоящему был Хавьер. Майкл Шелвертон считал, что Эмелия поступила как трусиха, когда убежала, не объяснившись, а через три недели выслала бракоразводные документы почтой. По мнению Майкла, Хавьер заслужил, чтобы его хотя бы выслушали.
Эмелия же полагала, что сделала все правильно. Ей не хотелось затягивать агонию расставания. Она надеялась, что рана, нанесенная быстрым окончательным разрывом, окажется не такой глубокой и легче заживет. Но прошел месяц, а ее все еще мучила бессонница, несмотря на все попытки изнурить себя прогулками и плаванием. Она старалась выбросить мысли о Хавьере из головы, но тело продолжало помнить его прикосновения и желать их. Каждую ночь Эмелия ловила себя на том, что в полусне шарит по пустой постели в надежде найти его рядом.