Джеймс ел с явным аппетитам, однако говорил мало — его голова была занята сочиняемой книгой; мысленно он пробирался сейчас сквозь джунгли Амазонии или пересекал какую-нибудь пустыню Африки, попадая при этом в самые невероятные приключения. Маленькая пустыня образовалась и в душе у Линды: за столом напротив сидел человек, который все время молчал, думая о чем-то своем, так что, по существу, она ужинала в одиночестве. И потому ела без всякого аппетита.
Да, настроение у Линды в выходные дни оказалось не очень-то радостным. Но ведь в конце концов он переехал сюда не развлекать ее, а работать!
В понедельник вовсю начал звонить телефон. По договоренности с Джеймсом Линда должна была поднимать трубку и записывать все адресованные ему сообщения и просьбы. Нет проблем, сказала она ему. Наивная, бедная женщина. Линда не ожидала, что телефонные звонки обрушатся на нее как водопад. Причем звонки были от женщин. От всех его женщин. Звонила какая-то Памела, Тэмми, Лиз, Вирджиния… И всем им нужен был Джеймс. Они хотели говорить только с ним. Причем немедленно. Ибо вопросы были самые безотлагательные. Все эти женщины пребывали в разном настроении, а потому говорили самым разным тоном: одна — сердитым, другая — высокомерным, третья — заносчиво, четвертая умоляла, пятую отличала воинственность. Причем все они явно полагали, что Линда — это просто служанка, которая не выполняла их просьбы и требования, не желая отвлекать Джеймса от работы и занимать его время телефонной трескотней.
Линда отвечала на звонки вежливо, как и подобает вышколенной секретарше. Каковой, впрочем, она не была. Но ведь в конце концов ее никто не толкал на эту сделку. Просьбы, передававшиеся Джеймсу, она четко и кратко фиксировала в настольном блокноте: «Срочно позвоните Вирджинии в Сан-Франциско. Срочно позвоните Тэмми в Вермонт. Срочно позвоните Памеле в Нью-Йорк. Срочно позвоните Вирджинии домой».
— Я не желаю ничего передавать ему, — хриплым голосом заявила однажды утром Памела. — Где он?
— В кабинете. Работает.
— Каком еще кабинете? Где он остановился? Это гостиница?
— Нет, — ответила Линда. — Это вилла.
— А вы кто?
— Владелица виллы.
Голос в телефонной трубке замер. Линда вежливо кашлянула.
— Значит, Джеймс живет с вами? — допытывалась Памела.
Линда задумалась. Фактически Джеймс действительно жил с ней.
— Да, — сказала она. Ей вдруг захотелось из озорства просто так повредничать. К тому же она не лгала. Разве Джеймс не жил в ее доме? Жил. А если она и задела женское тщеславие одной из его подружек, страшного в этом ничего нет.
Судя по голосам, звонили ему молодые культурные женщины, хотя иные из них не всегда отличались вежливостью. Одна, судя по ее тону, сексуально озабоченная, вела себя довольно нагло, голос другой напоминал бездыханное порхание, третья не говорила, а пела, четвертая выделялась изысканными манерами.
Слушая этих женщин, Линда пыталась представить себе их лица и фигуры. Наверняка у всех у них длинные, переливающиеся, шелковистые волосы, но у каждой — со своим оттенком: каштановые, белокурые, пепельные, рыжевато-медные. У одной глаза голубые как фиалки, у другой — лучисто-карие, у третьей — кристально-зеленые, у четвертой — дымчато-серые. И у всех длинные, стройные ноги и соблазнительные, пышные формы, вызывавшие самые похотливые желания.
Но затем к Линде явилась мысль, принесшая покой и даже радость. Явилась, как дар небес, как звезда, сверкнувшая во мраке: ни одна из этих красоток не жила — по крайней мере, в данный момент — с Джеймсом. А она, Линда, жила!
Ну и что из этого? Он замуровал себя в кабинете и целыми днями, а иногда и ночами работал. Просто потрясающе! Можно только представить, как, должно быть, трещала его голова от того, что он целый день напролет не отрывал взгляда от клавишей машинки. Правда, время от времени Джеймс покидал свою камеру, чтобы приготовить себе чашку кофе или позвонить по телефону в ответ на очередную просьбу, переданную ему хозяйкой. Но чаще он выходил из комнаты, чтобы расспросить ее о чем-нибудь. Ну, например, чем она увлекалась, помимо стряпни, чтения и приготовления тошнотворных настоек из трав? Что думала об экономическом положении на острове, о женщинах, которые служат в армии, о шубах? В какое белье она облачалась на ночь? Из хлопка? Шелковое? Или же надевала пижаму, а может быть, спала голой?
— Вам не кажется, что в наших беседах вы начинаете касаться довольно интимных подробностей? — спросила Линда, — А ведь вы лишь постоялец в моем доме.
— Простите. — Он нахмурился и рассеянно оглянулся вокруг. — Это был просто академический вопрос.
— В исследовательских целях?
— Да, — кивнул писатель.
— Мне совсем не интересно быть предметом ваших исследований, — холодно заметила она.
— Речь не о вас, а о Норе.
Линду уже начало тошнить от одного упоминания этого имени.
— Мне представляется, — сказала она, — что из всех ваших телефонных разговоров вы почерпнули уже достаточно сведений о женском ночном белье, и вряд ли есть необходимость еще и мне просвещать вас на этот счет.
— Нора не такая, как все.
— Умоляю, оставьте меня, — со стоном произнесла женщина.
— В чем же вы ложитесь в постель?
— Не ваше дело.
— Тогда мне ничего не остается, как однажды ночью проникнуть к вам в спальню и самому это выяснить.
— Я сплю в тенниске с надписью.
Мужчина недовольно насупил брови и спросил:
— Что же это за надпись?
— «Только через мой труп». На пяти языках.
К концу первой недели их совместного проживания Линда уже была сыта по горло и самим постояльцем, и стадом его поклонниц. Всякий раз за ужином она клала рядом с его тарелкой сообщения и просьбы, проигнорированные им с утра и пролежавшие весь день у телефона. Обычно он бросал на них косой взгляд, что-то ворчал себе под нос, хмурился, затем делал несколько выборочных звонков или вообще не притрагивался к трубке — все зависело от его настроения.
На следующий день все повторялось сначала. Не всегда было легко сохранять вежливый тон, когда чашу терпения переполнял еще один щебечущий женский голосок, требовавший к телефону Джеймса.
— Простите, его нельзя сейчас беспокоить, но если вы хотите, я могу оставить ему записку. — Линда тараторила всем в трубку одну и ту же фразу, все больше становясь похожей на заезженную пластинку.
— Да когда же вы прекратите бубнить мне одно и то же, черт вас побери? Кто вы такая в конце концов? — огрызнулась женщина на другом конце провода.
— Я ассистентка Джеймса по эффектам творческого вдохновения, — спокойным голосом объяснила Линда и прикусила нижнюю губу, чтобы не рассмеяться.
— Ассистентка чего?
— По эффектам творческого вдохновения.
— Значит, так. Передайте ему, что звонила я и сообщила совсем невдохновляющую новость: на крышу упало дерево, и она теперь протекает.
Так почините ее, подумала Линда, однако воспитание не позволило ей произнести эти слова вслух. До чего же глупая женщина! Надо же. Надеется на Джеймса. Как будто он может что-то сделать с этой дырявой крышей в Вермонте.
— Обязательно передам, — ответила она учтиво. — А пока вы могли бы вызвать кровельщика…
Куда девались покой, тишина и одиночество в ее доме? Что стряслось с ее твердой решимостью разобраться наконец в своих чувствах, своей жизни, своей судьбе? Теперь в доме не было тишины и покоя. Теперь в нем звучала незнакомая музыка, раздавался резкий мужской голос и без конца трезвонил и трезвонил телефон.
Линда вернулась на кухню и принялась готовить ужин. Она, должно быть, уже потихоньку сходила с ума из-за этой возни у плиты ради него. Впрочем, почему ради него? Прежде всего ради самой себя. Вот именно. В конце концов ей нравилось стряпать, к тому же для своей книги по кулинарии она должна была проверить еще несколько новых рецептов!
На следующее утро раздался телефонный звонок из Парижа. Звонила одна из его женщин, которых Линда уже узнавала по голосу. Она записала просьбу и номер телефона. Однако записка весь день пролежала около телефона нетронутой, так что перед ужином Линде пришлось положить ее рядом с тарелкой постояльца.
Выйдя из кабинета, Джеймс уселся за стол и бегло взглянул на листок, вырванный из блокнота.
— Париж! — воскликнул он. — Куда ее занесло! Что она потеряла в Париже?
— Думаю, мне было бы неудобно спрашивать ее об этом, — сказала Линда и отпила глоток вина. — Возможно, ее заманил туда какой-нибудь романтичный французский граф, способный не только чувствовать, но и понимать. Тем более что вы от нее далеко.
Сочинитель бросил на Линду злобный взгляд и отрубил:
— Чепуха. Это не тот случай.
— О нет, вы не страдаете самоуверенностью, не правда ли? — проворковала женщина.
— Если бы даже она и сбежала с кем-то, то скорее всего с каким-нибудь сумасшедшим коммивояжером. — Он вполголоса выругался, схватил листок и вскочил со стула.
— Вам не следует звонить в это время, — рассудительно заметила Линда. — В Париже сейчас полночь, и они уже могут быть в постели. — Она не могла удержаться, чтобы не съязвить.
— Вы находите это смешным? — Его глаза угрожающе блеснули, а ее расширились от испуга.
— Не знаю. А как вы считаете? — пролепетала бедная женщина.
Он промолчал, а Линда с наигранным сочувствием изрекла:
— Должно быть, не легкая работенка держать в поле зрения сразу столько женщин. А уж о том, чтобы всех их осчастливливать, и говорить не приходится.
— Да уж. Но я стараюсь. — Джеймс улыбнулся и отправил в рот кусок мяса.
— Ну а теперь позвольте мне высказать свое мнение, — начала Линда. Волна раздражения и гнева так и распирала ее. — Я не нахожу это смешным, нет. Я считаю все это достойным порицания. Вы безнравственный человек. — Для смелости она хлебнула вина и подождала, пока он сделает то же самое. Женщина знала, о чем будет говорить. Пока она была женой Филиппа, у нее не раз появлялись причины произносить подобные слова.
Сердце у Линды колотилось, а руки дрожали. Справедливое негодование переполнило чашу терпения, и женщина бесстрашно ринулась в атаку. С завидным красноречием и темпераментом она обрушилась на мужчин-бабников, мужчин-недоумков, мужчин, не имеющих внутреннего духовного стержня. Она вспомнила также о моральной ответственности и отсутствии этических и эстетических ценностей. О нравственном упадке современного общества. Вскоре ее выступление превратилось в тираду, причем с каждой минутой все легче подбирались нужные слова, поток которых бурно устремился в сторону Джеймса. В этом потоке проскальзывали такие фразы, как «безрассудное совокупление», «плотские наслаждения», «эксплуатация женского тела». Она говорила и говорила, этой лавине возмущения, казалось, не будет конца.
Но конец все-таки наступил. Высказавшись сполна, женщина удовлетворенно замолчала, и ее настроение сразу поднялось. Откинувшись на спинку стула, Линда бросила вызывающий взгляд на своего слушателя.
— Ну и ну. Вот это, я понимаю, проповедь, — произнес Джеймс, выслушавший ее с удивительным спокойствием. — Я не подозревал, что вы такая сознательная и так хорошо разбираетесь в вопросах распущенности.
— О да, действительно разбираюсь. — Она взяла бутылку и налила в свой бокал вина. — Причем лучше многих. — Глоток бодрящего напитка смочил ее пересохшее горло. На подготовку к этой «проповеди» у нее ушло целых три часа! Почувствовав вдруг, что аппетит начисто исчез, Линда встала из-за стола, отодвинула стул, вышла из кухни и направилась вверх по лестнице. Войдя в свою комнату, женщина бросилась на кровать и расплакалась. Джеймс был ничуть не лучше Филиппа.
На следующее утро позвонила Тэмми и потребовала Джеймса к телефону.
— Простите, но он сейчас работает, его нельзя беспокоить, — автоматически начала Линда. — Я могу оставить ему…
Но Тэмми не желала слушать.
— Мне необходимо переговорить с ним немедленно! Сейчас же! Сию минуту! — Женщина на другом конце линии закричала так, что Линде пришлось отодвинуть трубку подальше от уха.
— Я передам ему вашу просьбу, — вежливым тоном ответила она, когда крик в трубке прекратился.
После непродолжительной паузы Тэмми подозрительно спокойным голосом произнесла:
— Хорошо. Пожалуйста, передайте. Скажите ему, что я беременна и хочу знать, как нам теперь быть.
Трубка замолчала намертво. Сердце Линды словно остановилось. Тэмми беременна. Кто такая Тэмми? Его жена, любовница, просто знакомая? По тону незнакомой женщины, сообщившей столь интимные сведения, Линда догадалась, что Джеймса эта новость не обрадует.
Линду вдруг затошнило. Странно. Ведь залетела-то не она. Вырвав листок из настольного блокнота, хозяйка виллы записала: «Звонила Тэмми. Она забеременела и хочет срочно переговорить с вами». Рука Линды дрожала, и это выводило ее из себя. В конце концов какое ей дело до всего этого? Она уставилась на записку. Может быть, это как раз одно из тех сообщений, которые не следовало оставлять без внимания до обеда или ужина. Ее ноги словно одеревенели, когда она шла к кабинету Джеймса. Постучав в дверь, женщина переступила порог и услышала недовольное ворчание постояльца.
— У меня есть для вас важное сообщение. — Ее слова тупо ткнулись в его спину.
— Я же просил вас не беспокоить меня, черт подери! — Его руки продолжали летать над клавишами машинки, ни на секунду не замедлив темпа.
Линде не нравилось, когда с ней разговаривали грубым тоном. Более того, это раздражало ее. Кровь начинала бурлить так, словно ее перекачивали насосом, а сама Линда моментально теряла способность рассуждать здраво. Ее разумом завладевал дьявол, который и принимал за нее все решения. Хозяйка виллы приблизилась к Джеймсу и резко опустила ладонь на его пальцы. На мгновение в кабинете воцарилась жуткая тишина. Настолько напряженная, настолько давящая, что, казалось, разрядить ее мог лишь какой-то случайный, невиданной силы взрыв. И он произошел: взорвался Джеймс. Как ошпаренный, он вскочил со стула, коршуном налетел на женщину и с перекошенным от гнева лицом прогремел:
— Что вы себе позволяете, черт бы вас побрал!
— Я лишь вывела вас из рабочего состояния, — ровным тоном ответила Линда. Но сама была возмущена до глубины души. И невероятно напугана. От страха у нее дрожали коленки, бешено колотилось сердце и, казалось, плавились мозги. Она очень смутно соображала, что с ней происходит.
— Никогда, никогда не смейте больше делать это! — Его голос был глухим, низким и угрожающим.
Линде с трудом удавалось держать себя в руках. Ее взгляд безжалостно буравил его глаза.
— А вы никогда, никогда не смейте больше разговаривать со мной подобным тоном, — парировала женщина, изо всех сил стараясь казаться невозмутимой. И ей это почти удавалось.
— Я вам уже неоднократно напоминал, чтобы меня не отвлекали во время работы!
Она сделала глубокий вдох, выпрямилась, и ее спокойные, негромкие слова резанули его слух:
— А я все равно решила вас отвлечь. — Случилось чудо из чудес: сдержанный тон ее голоса не изменился, и она продолжала сохранять внешнее спокойствие. — Я решила, что это сообщение не должно валяться весь день как ненужный клочок и что вам следует ознакомиться с ним незамедлительно.
Джеймс взял листок, пробежал по нему глазами и побледнел так, что на его лице, казалось, не осталось никаких следов загара. Он взвился и в два прыжка вылетел из комнаты. А несколько мгновений спустя уже гремел на всю виллу:
— Нам не хватает еще только ребенка в доме! Ты что, рехнулась? — Судя по всему, предстоящее отцовство не воодушевляло Джеймса. Оно не воодушевило бы и Филиппа. В душе у Линды взметнулись сразу два пламени — боли и ярости. Она сделала глубокий вдох и закрыла глаза.
— Как это произошло? — допрашивал беременную женщину разгневанный писатель. — Как ты могла допустить это после всех наших бесед? Я думал, ты тогда образумилась. Ради Бога, где же твои мозги?
Линда крепко сжала кулаки. Она ненавидела Джеймса. Презирала. Отныне и навсегда она будет ненавидеть всех мужчин. Все они эгоистичны, наглы и равнодушны к страданиям других.
После короткой паузы мужчина вновь обрушился на несчастную: