— Не трогайте их! — кричу я. — Они для меня!
Приторно-сладкий запах шибает в нос, а в груди неистово колотится сердце. Такого я и представить не могла. Розы с моего туалетного столика. Передо мной лежит вторая посылка от Сноу. Розовые и красные красавицы на длинных стеблях, те самые цветы, что украшали студию, в которой мы с Питом давали интервью сразу после победы. Цветы, предназначенные не для одного, а для пары влюбленных.
Как могу, я объясняю свою догадку остальным. После осмотра становится ясно, что цветы безвредны, разве что генетически усовершенствованы. Две дюжины роз. Чуть увядших. Скорее всего, их сбросили после последней бомбежки. Группа в спецкостюмах собирает их и отвозят как можно дальше. Уверена однако, что они не найдут в них ничего экстраординарного. Сноу абсолютно точно знает, как ему поступить со мной. Например, избивать Цинну до полусмерти, вынуждая меня смотреть на это сквозь прозрачный цилиндр. Это действие было исполнено лишь для того, чтобы выбить меня из колеи.
Как и тогда, я стараюсь совладать с собой и дать отпор. Но как только Крессида возвращает Кастора и Полидевка на место, я чувствую, что мое беспокойство все нарастает. Я так устала, так вымоталась, и сейчас, увидев розы, я просто не в состоянии думать ни о чем, кроме Пита. Кофе был огромной ошибкой. В чем уж я точно не нуждалась, так это в допинге. Мое тело заметно потряхивает и я никак не могу восстановить дыхание. После дней, проведенных в бункере, я жмурюсь вне независимости от того, куда поворачиваюсь, и глаза болят от яркого света. Даже несмотря на прохладный ветерок по моим щекам струятся капельки пота.
— Итак, что конкретно вам от меня нужно? — спрашиваю я.
— Лишь несколько слов, которые продемонстрируют, что ты жива и продолжаешь бороться, — отвечает Крессида.
— Хорошо, — я занимаю свою позицию, и пристально смотрю на красный огонек. Смотрю… Смотрю… — Очень жаль, но мне нечего сказать.
Крессида подходит ко мне. — Ты нормально себя чувствуешь? — я киваю.
Она вытаскивает из кармана маленький платок и промокает мне лицо. — Как насчет старой доброй схемы Вопрос-Ответ?
— Да. Полагаю, это поможет, — я скрещиваю руки, чтобы унять дрожь. Поднимаю глаза на Финника, который показывает мне поднятые вверх большие пальцы. Но и сам он заметно дрожит.
Крессида возвращается на свое место. — Итак, Китнисс. Ты пережила бомбардировки Капитолием Тринадцатого Дистрикта. Сравнимы ли они с тем, что ты испытала на территории Восьмого?
— На этот раз мы находились очень глубоко под землей, и никакой реальной опасности не было. Тринадцатый живет и здравствует, так же как и… — мой голос срывается на хрип.
— Попробуй с этого места еще раз, — предлагает Крессида. — Тринадцатый Дистрикт живет и здравствует, так же, как и я.
Я делаю глубокий вдох, стараясь с силой протолкнуть в себя воздух.
— Тринадцатый дистрикт живет и… — Нет, не так.
Клянусь, я все еще чувствую запах тех роз.
— Китнисс, повтори только эту фразу, и закончим на сегодня. Я обещаю, — говорит Крессида.
— Тринадцатый живет и здравствует так же, как и я.
Я встряхиваю руками, чтобы расслабиться. Сжимаю их в кулаки и кладу себе на бедра, затем опускаю по бокам. Мой рот наполняется слюной и глубоко в желудке я чувствую позывы к тошноте. С трудом сглотнув, я открываю рот, чтобы сказать, наконец, эту глупую фразу и скрыться в лесу, и … в этот момент я начинаю рыдать.
Я не могу быть Сойкой-пересмешницей. Не могу закончить даже одно это предложение. Потому что теперь я знаю, что каждое мое неверно сказанное слово плохо скажется на Пите. И его будут пытать. Но не до смерти, нет, ничего настолько милосердного. Сноу позаботится о том, чтобы жизнь его была гораздо хуже смерти.
— Стоп! — Слышу я спокойный голос Крессиды.
— Что это с ней? — Бормочет Плутарх себе под нос.
— Она догадалась, как Сноу собирается использовать Пита, — отвечает Финник.
Собравшиеся полукругом люди издали что-то вроде коллективного вздоха сожаления. Потому что теперь я знаю это. Потому что никогда больше об этом не забуду. Потому что кроме ущерба военным действиям — потеря Сойки-Пересмешки влечет за собой и мою гибель.
Несколько пар рук обнимают меня. Но я хочу, чтобы меня утешал лишь один человек — Хеймитч, потому что он тоже любит Пита. Я подаюсь к нему и произношу что-то похожее на его имя, и вот он уже здесь, обнимает меня и похлопывает по спине.
— Все хорошо. Все будет хорошо, дорогая, — он усаживается вместе со мной на обломок мраморного столба и обнимает меня, пока я рыдаю.
— Я больше так не могу, — говорю я.
— Я знаю, — отвечает он.
— Все, о чем я могу думать — что он сделает с Питом из-за того, что я Сойка-пересмешница! — я поднимаю голову.
— Я знаю, — Хеймитч обнимает меня еще крепче.
— Ты видел? Как странно он себя вел? Что они сделали с ним? — я задыхаюсь от рыданий, но все же мне удается выдавить из себя последнюю фразу: — Это моя вина!
Мои рыдания переходят в истерику, а потом я чувствую, как в мою руку вонзается игла и мир ускользает.
Что бы они мне ни вкололи, это должно быть что-то сильнодействующее, потому что прежде, чем я пришла в себя, прошел целый день. Однако мой сон не был спокойным. У меня было такое чувство, будто я выхожу из царства тьмы, из заколдованного места, по которому я путешествовала в одиночку. Хеймитч — с бледной кожей и глазами, налитыми кровью — сидит на стуле возле моей кровати. Я вспоминаю о Пите и снова начинаю трястись.
Хеймитч протягивает руку и сжимает мое плечо. — Все в порядке. Мы собираемся попробовать вытащить его оттуда.
— Что?
Это бессмысленно.
— Плутарх направляет туда спасательный отряд. У него там есть свои люди. И он считает, что мы сможем вернуть Пита живым, — говорит он.
— Так почему мы не сделали этого раньше? — спрашиваю я.
— Потому что это чревато. Но все согласны, что это стоит того. Точно такой же выбор мы сделали на арене — делать все возможное, чтобы спасти тебя. Сейчас мы не можем потерять Сойку-пересмешницу. И ты не можешь показываться до тех пор, пока не узнаешь, что Сноу не отыграется на Пите, — Хеймитч предлагает мне чашку. — Возьми, выпей что-нибудь.
Я медленно сажусь и делаю глоток воды. — Что ты имеешь в виду, говоря, что это чревато?
Он пожимает плечами. — Наши шпионы будут раскрыты. Могут погибнуть люди. Но имей в виду, что они умирают каждый день. И дело не только в Пите, ради Финника мы вытащим оттуда и Энни.
— Где он? — задаю я очередной вопрос.
— За ширмой, посапывает от успокоительного. Он сорвался сразу после того, как мы тебя вырубили, — отвечает Хеймитч, а я слегка улыбаюсь, чувствуя себя уже менее слабой. — Да, это была по-настоящему классная съемка. Вы двое съехали с катушек, а Боггс уехал организовывать миссию по вызволению Питa. Так что по телеку крутят повторы.
— Хорошо, если за дело берется Боггс, это уже плюс, — говорю я.
— О, да, в этом он лучший. И набирал в команду только добровольцев, но притворился, будто не заметил, как я поднял руку, — рассказывает Хеймитч. — Видишь? Он уже продемонстрировал благоразумие.
Что-то не так. Стараясь развеселить меня, Хеймитч переигрывает. Это совсем не его стиль.
— Ну, а кто еще вызвался добровольцем?
— Кажется, всего их было семь, — уклончиво отвечает он.
Живот скрутило от плохого предчувствия. — Кто еще, Хеймитч? — настаиваю я.
Наконец, Хеймитч снисходит до проявления великодушия. — Ты знаешь, кто еще, Китнисс. Ты знаешь, кто выступил в первых рядах.
Конечно, знаю.
Гейл.
Глава 12
Сегодня я могу потерять их обоих.
Я пытаюсь представить мир, где смолкли голоса Гейла и Пита. Неподвижные руки. Немигающие глаза. Я стою над их телами, смотрю в последний раз и ухожу из комнаты, где они лежат. Но когда я открываю дверь, чтобы шагнуть в другой мир, там оказывается только необъятная пустота. Бледно-серое ничто — вот, что ждёт меня в будущем.
— Если хочешь, тебя усыпят, пока всё не закончится? — спрашивает Хеймитч. Он не шутит. Этот человек провёл свою взрослую жизнь на дне бутылки, пытаясь забыть обо всех бесчинствах Капитолия. Шестнадцатилетний мальчик, который выиграл второе Двадцатипятилетие Подавления, должен иметь любимых людей — семью, друзей, возможно, возлюбленную — ради возвращения к которым он боролся. Где они теперь? Как так вышло, что, пока нас с Питом не навязали ему, в его жизни совсем никого не было? Что Сноу сделал с ними?
— Нет, — отвечаю я. — Я хочу попасть в Капитолий. Я хочу участвовать в спасательной операции.
— Они уже ушли, — говорит Хеймитч.
— Как давно они ушли? Я могу догнать. Я могу… — Что? Что могу я сделать?
Хеймитч трясёт головой. — Этого не будет. Ты слишком ценна и уязвима. Был разговор о том, чтобы послать тебя в другой дистрикт и этим отвлечь внимание Капитолия, пока будет проходить спасательная операция. Но никто не знает, выдержишь ли ты.
— Пожалуйста, Хеймитч! — Теперь я умоляю его. — Я должна что-то сделать. Я не могу просто сидеть здесь и ждать новостей о том, что они погибли. Должно же быть что-то, что я могу сделать!
— Ладно. Дай мне поговорить с Плутархом. Не вставай.
Но я не могу лежать. Шаги Хеймитча ещё раздаются в коридоре за дверью, а я уже на ощупь пробираюсь через щель в разделительной занавеске и нахожу Финника, развалившегося на животе, его руки запутались в наволочке. И хотя это малодушно — даже жестоко — вытягивать его из призрачного, приглушенного наркотиками мира в голую реальность, я действую и бужу его, потому что уже не могу справиться с этим сама.
По мере того как я объясняю нашу ситуацию, его первоначальная тревога загадочным образом угасает. — Разве ты не видишь, Китнисс, это всё решает. Так или иначе. К концу дня, они будут или с нами, или мертвы. Это… это большее, на что мы можем надеяться.
Что ж, это радужная сторона нашего положения. Кроме того, есть что-то успокаивающее в мысли о том, что эти пытки могут, наконец, закончиться.
Занавеска отдёргивается и появляется Хеймитч. У него есть для нас работа, если мы потянем её вдвоём. Им все еще нужно видео из Тринадцатого дистрикта после бомбёжки. — Если у нас появится запись в следующие несколько часов, то Бити сможет передать её в эфир во время подготовки к операции, и, возможно, отвлечёт внимание Капитолия на что-нибудь другое.
— Да, отвлечение, — говорит Финик. — Вроде обманного манёвра.
— Нам действительно нужно что-нибудь настолько захватывающее, чтобы даже президент Сноу не смог бы оторваться. Есть что-нибудь на примете? — спрашивает Хеймитч.
Наличие работы, которая может помочь операции, заставляет меня сосредоточиться. Пока я на ходу завтракаю и готовлюсь, я пытаюсь придумать, что мне сказать. Президент Сноу наверняка гадает, какой эффект на меня произвели его розы и забрызганный кровью пол. Если он хочет меня сломать, я должна быть сильной. Но не думаю, что получится его в чем-то убедить, выкрикнув в камеру пару дерзких фраз. Кроме того, это не поможет выиграть хоть сколь-нибудь времени спасательной команде. Взрывы происходят быстро. Больше времени занимают рассказы о них.
Я не знаю, сработает ли это, но, когда вся телевизионная команда собирается на поверхности, я прошу Крессиду начать с вопроса о Пите. Я сажусь на упавшую мраморную колонну, где в прошлый раз у меня случился нервный срыв, жду красного света и вопроса Крессиды.
— Как ты познакомилась с Питом? — спрашивает она.
И тогда я делаю то, что хотел от меня Хеймитч с самого первого интервью. Я открываюсь.
— Когда я встретила Пита, мне было одиннадцать лет, и я была почти мертва. — Я рассказываю о том ужасном дне, когда я пыталась продать детскую одежду под дождём, как мать Пита прогнала меня от дверей булочной и как он терпел побои, чтобы принести мне хлеб, спасший нам жизнь. — Мы даже никогда не разговаривали. В первый раз я говорила с Питом в поезде, который вёз нас на Игры.
— Но он уже тогда был влюблён в тебя, — говорит Крессида.
— Думаю, да, — я позволяю себе немного улыбнуться.
— Как ты справляешься с разлукой? — спрашивает она.
— Плохо. Я знаю, что в любой момент Сноу может убить его. Особенно после того, как он предупредил Тринадцатый о бомбёжке. Ужасно жить с этой мыслью, — говорю я. — Но из-за того, что они делают с ним, у меня больше нет никаких сомнений. В том, чтобы любой ценой уничтожить Капитолий. У меня развязаны руки.
Я бросаю свой взгляд в небо и наблюдаю за полётом ястреба. — Президент Сноу однажды признался мне, что Капитолий уязвим. В то время я не знала, что это значит. Я была настолько испугана, что было трудно мыслить ясно. Теперь я не боюсь. Капитолий слаб, потому что во всём зависит от дистриктов. Еда, энергия, даже миротворцы, которые охраняют нас. Если мы объявим нашу свободу, Капитолий падёт. Президент Сноу, благодаря вам, я официально объявляю свою свободу.
Мои слова обоснованы, если не ошеломительны. Все любят мой рассказ о хлебе. Но именно моё обращение к президенту Сноу заставляет крутиться колёсики в мозгу Плутарха. Он торопливо подзывает Финника и Хеймитча, и между ними происходит недолгий, но напряжённый разговор, который, судя по всему, Хеймитча не радует. Кажется, Плутарх победил — Финник бледнеет, но выслушав до конца, кивает головой.
Когда Финник занимает моё место перед камерой, Хеймитч говорит ему, — Ты не обязан это делать.
— Нет, обязан. Если это поможет ей. — Финник сжимает в руке свою верёвку. — Я готов.
Я не знаю, чего ожидать. Любовная история об Энни? Список бесчинств Четвёртого дистрикта? Но Финник Одейр берёт совершенно другой курс.
— Президент Сноу часто… продавал меня… моё тело, то есть, — Финник начинает говорить монотонно и несвязно. — Я был не единственным. Если победитель явно привлекательный, президент даёт его кому-то в награду, или разрешает людям купить его по заоблачной цене. Если ты отказываешься, он убивает кого-то из твоих близких. Так что ты соглашаешься.
Тогда это всё объясняет. Парад любовников Финника в Капитолии. Они никогда не были настоящими любовниками. Просто такие же люди, как наш бывший главный миротворец, Крэй, который покупал отчаявшихся девушек для того, чтобы помучить и выбросить, просто потому, что он мог это сделать. Я хочу прервать запись и умолять Финника простить меня за все ошибочные мысли о нём. Но у нас есть работа и я чувствую, что роль Финника будет намного полезнее, чем моя.
— Я был не единственным, но самым популярным, — говорит он. — И, наверное, самым беззащитным, потому что люди, которых я любил, были такими беспомощными. Чтобы чувствовать себя лучше, мои покровители дарили мне деньги или украшения, но я придумал более ценную форму оплаты.
Секреты, наверное. То, чем, по словам Финика, платили ему его любовники, только раньше я думала, что всё это было его выбором.
— Секреты, — говорит он, повторяя мои мысли. — И мы подходим к моменту, когда вы захотите остаться с нами, президент Сноу, потому что так много из них было о вас. Но давайте начнём с других.