— Я вернусь, — говорит Бити. Он набирает на панели код, и открывается небольшая дверь. Я смотрю, пока он не исчезает и за ним не закрывается дверь.
— Итак, для тебя это было бы легко? Применить это на человеке? — спрашиваю я.
— Я этого не говорил. — Гейл опускает лук на свою сторону. — Но если бы у меня было оружие, которое могло бы остановить то, что я увидел в Двенадцатом… если бы у меня было оружие, которое могло бы удержать тебя от арены… я бы использовал его.
— Я тоже, — признаю я. Но я не знаю, что сказать ему о последствиях убийства человека. О том, что это навсегда остается с тобой.
Бити въезжает в комнату с высокой, прямоугольной коробкой, неуклюже расположенной между подножкой и его плечом. Он останавливается и протягивает ее ко мне — Для тебя.
Я ставлю коробку на пол и открываю защелки на одной стороне. Крышка бесшумно открывается. Внутри коробки, на подушке из жатого темно-бордового бархата, лежит великолепный черный лук.
— Да, — в восхищении шепчу я. Я осторожно поднимаю его в воздух, чтобы полюбоваться совершенным соотношением, элегантным дизайном и изогнутыми деталями, которые намекают на крылья, распростертые в полете. Там что-то ещё. Я должна удерживать его неподвижно, чтобы убедиться, что мне не кажется. Нет, лук в моих руках живой. Я прижимаю его к моей щеке и ощущаю легкий гул, распространяющийся по костям моего лица. — Что он делает? — спрашиваю я.
— Здоровается, — с усмешкой объясняет Бити. — Он услышал твой голос.
— Он распознаёт мой голос? — спрашиваю я.
— Только твой, — говорит он. — Видишь ли, они хотели, чтобы я сконструировал лук, основанный только на внешнем виде. Как часть твоего костюма, понимаешь? Но я подумал, что это пустая трата времени. Хочу сказать, что, если тебе когда-нибудь понадобиться им воспользоваться? Не просто, как модным аксессуаром. Вот так я ушел за пределы простого и направился внутрь своего воображения. Однако лучше объяснить на практике. Хочешь его опробовать?
Нам хочется. Для нас уже подготовлено стрельбище. Стрелы, что спроектировал Бити, не менее поразительны, чем сам лук. Я могу стрелять дальше, чем на сто ярдов. Разнообразные стрелы — острые как бритва, зажигательные, взрывчатые — превращают лук в универсальное оружие. Каждая из них опознаваема по характерно окрашенному древку. У меня есть возможность при помощи голоса отключить ту или иную опцию лука в любое время, да только я понятия не имею, зачем мне это может понадобится. Все, что для этого нужно — лишь произнести «Спокойной ночи». После этого лук выключается, до тех пор, пока я голосом не пожелаю включить его снова.
Оставив Бити и Гейла позади, я в хорошем настроении возвращаюсь к команде подготовки. Я терпеливо переношу оставшуюся часть покраски и надеваю свой костюм, который теперь включает в себя окровавленную повязку на шраме на руке, чтобы указать, чтобы я участвовала в последних боевых действиях. Возле моего сердца Вения прикрепляет брошку Сойки-пересмешницы.
Я беру свой лук и колчан нормальных стрел, сделанных Бити, зная, что мне никогда не позволят воспользоваться ими. Затем мы выходим на звуковую сцену, где я, кажется, провожу несколько часов стоя, пока они поправляют макияж, освещение и степень задымления.
В конце концов, приказаний, подающихся от людей в таинственной застекленной кабинки посредством интеркома, становится всё меньше и меньше. Фалвия и Плутарх все больше рассматривают меня и все меньше указывают на недочеты. Наконец, на съёмочной площадке становится тихо. Целых пять минут меня просто разглядывают. Затем Плутарх говорит:
— Думаю, все готово.
Я смотрю на монитор. Они воспроизводят последние несколько минут записи, и я вижу на экране женщину. Она кажется более статной, более внушительной, чем я. Ее лицо испачкано, но тем не менее сексуально. Брови черные и вызывающе приподняты. Струйки дыма — предполагается, что ее вот-вот потушили или она готова заполыхать огнем — поднимаются от ее одежды. Я не знаю, что это за женщина.
Финник, который в течение нескольких часов бродил вокруг аппаратуры, подходит ко мне сзади и говорит с намеком на прежний юмор:
— Они захотят либо убить тебя, либо поцеловать, либо же быть тобой.
Все так взволнованы, так довольны своей работой. Близится время обеденного перерыва, но все настаивают на том, чтобы продолжить. Завтра мы займемся речами и интервью; а также моим участием в повстанческих битвах. Сегодня им хочется сделать еще один слоган, всего лишь одну строчку, из которой они сделают короткое пропо, чтобы показать его Койн.
— Люди Панема, мы сражаемся, мы рискуем, мы жаждем справедливости! — Вот эта строчка.
Кстати, могу сказать, они преподносят ее так, словно месяцами, а то и годами, работали над ней и по-настоящему гордятся этим. Для меня же эта фраза труднопроизносима. И неестественна. Представить не могу, чтобы я сказала это в реальной жизни — что ж, по крайней мере, я повеселюсь: произнесу все с капитолийским акцентом. Точно так же, как мы с Гейлом обычно изображаем Эффи Бряк «И пусть удача всегда будет на вашей стороне!». Но Фалвия говорит мне в лицо, описывая битву, в которой я только что участвовала; рассказывая о том, что нас окружают мертвые тела моих товарищей по оружию и чтобы объединить остальных, я должна повернуться к камере и прокричать в нее этот слоган!
Меня подталкивают к моему месту и дымовая машина начинает работать. Кто-то требует тишины, камера вращается и я слышу «Мотор!» Поэтому я поднимаю над головой лук и со всей яростью, на какую способна, кричу «Люди Панема, мы сражаемся, мы рискуем, мы жаждем справедливости!»
На съемочной площадке тишина. Она длится. И длится.
Наконец раздается треск интеркома и студию заполняет язвительный смех Хейтмитча. Он довольно долго сдерживается, а затем произносит:
— И вот так, друзья мои, умирает революция.
Глава 6
Потрясение, испытанное мною вчера от звуков голоса Хеймитча, от осознания того, что он не просто в рабочем состоянии, но снова имеет своего рода власть надо мной, привело меня в бешенство. И сегодня я пулей вылетела из студии и отказалась выслушивать его комментарии из диспетчерской. Несмотря на это, я знала, он прав насчет моего выступления.
Он потратил все утро, убеждая других в ограниченности моих возможностей. Что я это не потяну. Я не могу просто стоять в телестудии, разодетая и разукрашенная, в облаке искусственного дыма и вести дистрикты к победе. И ведь в самом деле, удивительно, как долго я продержалась перед камерами. Но в первую очередь — это заслуга Пита. В одиночку я не смогу быть Сойкой-пересмешницей.
Мы собираемся в Штабе вокруг громадного стола. Койн со своими людьми. Плутарх, Фалвия и моя подготовительная команда. Группа из Двенадцатого, в которую входит Хеймитч и Гейл, а также еще несколько человек, например, Ливи и Сальная Сэй, чье присутствие я не могу объяснить. В последнюю минуту Финник вкатывает Бити, и сразу за ними следует Далтон, скотовод из Десятого. Я полагаю, Койн организовала эту странную подборку людей, чтобы засвидетельствовать мой провал.
Однако именно Хеймитч приветствует собравшихся, и по его словам я понимаю, что они пришли по его личному приглашению. Впервые с тех пор, как я расцарапала ему лицо, мы с ним оказываемся в одном помещении. Я стараюсь не смотреть на него, но улавливаю мимолетный проблеск его отражения в блестящей поверхности одной из консолей управления, висящих на стене. Он сильно похудел и осунулся, пожелтевшая кожа покрылась морщинами. На мгновение мне становится страшно — вдруг он умирает. Но я тут же напоминаю себе, что меня это не волнует. Первым делом Хеймитч показывает всем пленку, которую мы только что отсняли. Похоже, я достигла новых низин под руководством Плутарха и Фалвии. И мой голос, и мои движения выглядят нелепо и несвязно, словно я марионетка, которую дергают за невидимые ниточки.
— Итак, — произносит Хеймитч, когда видео заканчивается. — Кто-нибудь хочет убедить меня, что это пропо поможет нам выиграть войну? — Никто. — Отлично, сэкономим время. Давайте все замолчим на минутку. Я хочу, чтобы каждый из вас вспомнил один случай, когда Китнисс Эвердин искренне растрогала вас. Не когда вы завидовали ее прическе или когда заискрилось ее платье или когда она довольно сносно выстрелила из лука. Не когда вы любили ее из-за Пита. Я хочу услышать об одном моменте, когда она заставила вас по-настоящему что-то почувствовать.
Тишина затягивается, и я уже начинаю думать, что она никогда не закончится, когда слышу голос Ливи.
— Когда она вызвалась занять место Прим на Жатве. Потому что я уверена, она думала, что идет на верную смерть.
— Хорошо. Отличный пример, — восклицает Хеймитч. Он берет фиолетовый маркер и пишет в блокноте. — Вызвалась вместо сестры на жатве. — Хеймитч оглядывает сидящих за столом. — Кто-нибудь еще.
Я удивлена, увидев, что следующим высказывается Боггс, которого я всегда считала накачанным роботом, выполняющим приказы Койн.
— Когда она пела песню. Пока умирала та маленькая девочка.
У меня в голове всплывает образ Боггса с мальцом на коленях. Думаю, в столовой. Может, он все-таки человек.
— А кто не захлебнулся слезами в тот момент, верно? — говорит Хеймитч, записывая это в блокнот.
— Я плакала, когда она подмешала Питу в суп снотворное, чтобы пойти ему за лекарством, и когда она целовала его на прощание! — выпаливает Октавия. Затем она прикрывает рот рукой, будто сказала какую-то глупость. Но Хеймитч только одобрительно кивает.
— Да. Накачала Пита, чтобы спасти ему жизнь. Очень хорошо.
Случаи начинают беспорядочно сыпаться один за другим. Когда я взяла Руту в союзники. Протянула руку Чэфу после интервью. Пыталась нести Мэг. И еще и еще, когда достала те ягоды, что по-разному трактовалось разными людьми. Любовь к Питу. Отказ прогибаться под невыносимыми испытаниями. Вызов жестокости Капитолия.
Хеймитч поднимает блокнот вверх.
— А теперь вопрос. Что объединяет все вышеперечисленное?
— Это все принадлежит самой Китнисс, — тихо произносит Гейл. — Никто не указывал ей, что делать или говорить.
— Верно, спонтанность! — говорит Бити. Он дотягивается и гладит меня по руке. — Значит, мы просто должны оставить тебя в покое?
Все смеются. Даже у меня это вызывает легкую улыбку.
— Что ж, это все очень мило, но бесполезно, — начинает Фалвия сварливо. — К сожалению, все ее выдающиеся способности весьма ограничены здесь, в Тринадцатом. Поэтому, если только ты не предлагаешь зашвырнуть ее в эпицентр сражения —
— Как раз это я и предлагаю, — прерывает ее Хеймитч. — Отправить ее на поле и просто снимать.
— Но люди думают, что она беременна, — Гейл указывает на всеми позабытый факт.
— Мы пустим слух, что она потеряла ребенка из-за электрического удара на арене, — отвечает Плутарх. — Очень печально. Очень прискорбно.
Идея о том, чтобы послать меня в самую гущу событий, кажется весьма спорной. Но у Хеймитча весомые доводы. Если я могу исполнить свою роль только в реальных условиях, то именно туда я и должна отправиться.
— Пока мы наставляем ее, суем ей реплики, лучшее, на что мы можем рассчитывать, это «удовлетворительно». Все должно исходить от нее самой. Вот, на что реагируют люди.
— Даже если мы будем осторожны, мы не можем гарантировать ее безопасность, — говорит Боггс. — Она будет мишенью для каждого —
— Я хочу поехать, — вмешиваюсь я. — Здесь от меня никакой помощи.
— А если тебя убьют? — спрашивает Койн.
— Убедитесь, что успели хоть что-то снять. Тогда вы сможете это использовать, — отвечаю я.
— Отлично, — произносит Койн. — Но давайте не будем торопиться. Найдем наименее безопасную ситуацию, которая пробудит в тебе некую спонтанность. — Она проходится по Штабу, изучая освещенные карты дистриктов, которые показывают положение войск в данный момент. — Отвезите ее в Восьмой сегодня после обеда. Утром там была крупномасштабная бомбардировка, но, похоже, рейд закончился. Я хочу, чтобы она была вооружена и с группой охранников. Съемочная группа на земле. Хеймитч, вы будете в воздухе, но в постоянном контакте с ней. Давайте посмотрим, что там происходит. Будут еще какие предложения?
— Умойте ее, — говорит Далтон. Все оборачиваются на него. — Она ведь девочка, а вы сделали из нее тридцатипятилетнюю женщину. Выглядит неестественно. Будто что-то, произведенное Капитолием.
Когда Койн сворачивает собрание, Хеймитч спрашивает ее, может ли он поговорить со мной наедине. Все выходят, кроме Гейла, который неуверенно задерживается рядом со мной.
— О чем ты беспокоишься? — спрашивает его Хеймитч. — Это мне скорее нужен телохранитель.
— Все в порядке, — говорю я Гейлу, и он уходит. В комнате остается лишь жужжание инструментов и урчание вентиляционной системы.
Хеймитч садится напротив меня.
— Нам снова придется работать вместе. Поэтому давай. Просто скажи это.
Я вспоминаю о нашей грубой, ворчливой перебранке тогда на планолете. О моей злобе на него. Но я только говорю:
— Поверить не могу, что ты не спас Пита.
— Я знаю, — отвечает он.
Возникает какое-то чувство неполноценности. И не только потому что он не извинился. Но потому что мы были командой. У нас была сделка — защищать Пита. Хмельная, нереальная сделка, заключенная под покровом ночи, но это ничего не меняет. И в глубине души, я знаю — мы оба оплошали.
— Теперь ты, — говорю я ему.
— Поверить не могу, что ты выпустила его из виду в ту ночь, — отвечает Хеймитч.
Я киваю. Так оно и есть.
— Я прокручиваю это в голове снова и снова. Что я могла сделать, чтобы остаться с ним, не нарушая союза. Ничего не приходит на ум.
— У тебя не было выбора. И даже если бы я смог уговорить Плутарха остаться и спасти его той ночью, планолет просто бы рухнул. Мы и так едва улетели. — Я, наконец, встречаю взгляд Хеймитча. Морщинистый взгляд. Серые глубокие глаза, утяжеленные кругами бессонных ночей. — Он еще не умер, Китнисс.
— Мы все еще в игре, — я стараюсь звучать оптимистично, но голос надламывается.
— Все еще. И я по-прежнему твой ментор. — Хеймитч тыкает в меня маркером. — Когда будешь на земле, помни, я в воздухе. У меня обзор лучше, поэтому делай то, что я тебе говорю.
— Посмотрим, — отвечаю я.
Я возвращаюсь в Гримерку и наблюдаю, как полосы макияжа исчезают в водостоке, пока я натираю лицо. Девушка в зеркале с шероховатой кожей и усталыми глазами выглядит измученной, но она похожа на меня. Я срываю нарукавную повязку, обнажая уродливый шрам от жучка. Это тоже похоже на меня.
Так как я окажусь в зоне боевых действий, Бити помогает мне освоиться с броней, которую Цинна спроектировал для меня. Шлем выполнен из сплетенного металла, который плотно прилегает к голове. Материал эластичен, как ткань, и его можно сдвинуть назад как капюшон в случае надобности. Жилет, чтобы усилить защиту жизненно-важных органов. Маленький белый наушник, который крепится к воротнику проводом. Бити цепляет мне на пояс защитную маску, на случай газовой атаки.
— Если увидишь, что кто-то падает по неизвестной причине, немедленно надевай ее, — инструктирует он меня.
Наконец, он пристегивает колчан, разделенный на три отсека стрел.
— Просто запомни: правая сторона — огненные, левая сторона — взрывчатые, центр — обычные. Они не должны тебе потребоваться, но, как говорится, береженого бог бережет.
Объявляется Боггс, чтобы проводить меня до Воздушно-Десантного Отделения. Как раз когда подъезжает лифт, появляется взволнованный Финник.