Тихо и незаметно для всех, кроме грузового отделения «Таггерт Трансконтинентал» в Шайенне и конторы «Линии Джона Голта» в темном переулке, собирался груз, скапливались заказы на вагоны для первого состава, которому предстояло пройти по новой ветке. Дагни Таггерт заранее оповестила, что он станет не пассажирским экспрессом, полным знаменитостей и политиков, как обычно бывало, но грузовым составом особого назначения.
Грузы поступали с ферм, лесопилок, с разбросанных по всей стране рудников, из самых далеких мест, где люди выживали только благодаря новым заводам в Колорадо. Об этих клиентах железной дороги никто не писал, потому что их нельзя было отнести к людям незаинтересованным.
Железная дорога «Феникс-Дуранго» должна была закрыться 25 июля. Первый поезд «Линии Джона Голта» должен был выйти 22 июля.
— Значит так, мисс Таггерт, — проговорил делегат Профсоюза машинистов. — Не думаю, что мы позволим вам отправить этот поезд.
Дагни сидела за потрепанным столом, возле испещренной пятнами стены своего кабинета.
Не пошевелившись, она произнесла:
— Убирайтесь отсюда.
С подобным обращением делегат не сталкивался в отполированных до блеска кабинетах железнодорожного начальства. Он возмутился:
— Я пришел, чтобы сказать вам…
— Если вам действительно есть, что мне сказать, начните сначала.
— Что??
— Только не надо говорить, будто вы чего-то там не позволите мне.
— Хорошо, я хотел сказать, что мы не позволим своим людям обслуживать ваш поезд.
— Это другое дело.
— Мы так решили.
— Кто это «мы»?
— Комитет. То, что вы делаете, является нарушением прав человека. Вы не смеете отправлять людей на верную смерть — когда этот мост рухнет — только для того, чтобы положить деньги в свой карман.
Дагни достала из стола лист чистой бумаги и подала своему гостю.
— Пишите, — предложила она, — и мы заключим контракт.
— Какой контракт?
— О том, что ни один из членов вашего профсоюза не будет обслуживать локомотивы «Линии Джона Голта».
— Нет… подождите минуту… я не говорил.
— Значит, вы не хотите подписывать такой контракт?
— Нет, я…
— Но почему, раз вам известно, что мост рухнет?
— Я только хочу…
— Я знаю, чего вы хотите. Вы хотите душить своих людей за счет тех работ, которые я могла бы им предоставить — и меня — уже руками ваших людей. Вы хотите, чтобы я давала вам рабочие места, и чтобы я не имела возможности делать это. Я предоставляю вам выбор. Поезд этот совершит свой рейс. Вам этому не помешать. Но вы можете выбрать, ваш человек поведет его или нет. Если вы предпочтете запрет, поезд все равно пойдет, даже если мне самой придется встать на место машиниста. Тогда, если мост рухнет, вообще не останется ни одной железной дороги. Но если он устоит, ни один из членов вашего профсоюза никогда не получит места на поездах «Линии Джона Голта». Если вы считаете, что я нуждаюсь в ваших людях больше, чем они во мне, примите соответствующее решение. Если вы понимаете, что я могу водить локомотив, а ваши люди не способны построить железную дорогу, делайте другой вывод. Итак, вы намереваетесь запретить своим людям обслуживать этот состав?
— Я не говорил, что мы запретим это. Я ни слова не сказал ни о каком запрете. Но… но вы не можете заставить людей рисковать своими жизнями в совершенно никем не опробованном месте.
— Я не собираюсь никого заставлять идти в этот рейс.
— Что же вы намерены делать?
— Я намерена найти добровольцев.
— А если таких не сыщется?
— Это уже будет моей проблемой, а не вашей.
— Тогда позвольте мне сообщить вам, что я не буду советовать им соглашаться на ваше предложение.
— Да ради Бога. Советуйте все, что вам угодно. Говорите, что хотите. Но оставьте им право выбора. Не смейте ничего запрещать.
Объявление, появившееся во всех таггертовских депо, было подписано: «Эдвин Уиллерс, вице-президент, руководитель Производственного отдела». Оно просило инженеров, желающих провести первый состав «Линии Джона Голта», сообщить об этом в кабинет мистера Уиллерса не позже одиннадцати часов утра 15 июля.
Утром пятнадцатого числа, в четверть одиннадцатого, на столе Дагни зазвонил телефон. Звонил Эдди с высоты своего кабинета в находящемся напротив ее окна здании Таггерт.
— Дагни, мне кажется, тебе лучше прийти сюда. — В голосе его прозвучали странные нотки.
Поспешно перебежав улицу, по мраморным лестницам и коридорам она поднялась к двери, на которой под стеклянной табличкой до сих пор значилось ее имя: «Дагни Таггерт».
Она распахнула дверь.
Приемная была набита битком. Люди стояли за столами, жались у стен. Увидев ее, они сняли шляпы посреди внезапно наступившего молчания. Она видела седеющие головы, мускулистые плечи, улыбающиеся лица своих сотрудников за столами, Эдди Уиллерса у двери в кабинет. Все знали, что говорить ничего не нужно.
Эдди так и остался возле двери. Толпа разделилась, пропуская ее. Эдди повел рукой, указывая внутрь кабинета, на груду лежавших на столе писем и телеграмм.
— Дагни, желание высказали все до единого, — проговорил он. — Все машинисты «Таггерт Трансконтинентал». Все, кто мог, явились сюда от самого Чикагского отделения. — Он снова кивком указал на почту: — А вот и все остальные… Сказать по правде, не дали знать о себе только трое: один сейчас в отпуске в северных лесах, другой лежит в больнице, а третий отсиживает срок за неосторожное вождение автомобиля.
Дагни посмотрела на машинистов. Под торжественными лицами прятались улыбки. Дагни склонила голову в знак признательности. Она замерла так на мгновение, словно выслушивая приговор, зная, что приговор этот относится лично к ней, ко всем, кто находился в этот момент в приемной и к миру, оставшемуся за ее стенами.
— Благодарю вас, — проговорила она.
Большинство людей неоднократно видели ее. И глядя сейчас на Дагни, когда она подняла голову, многие из них подумали — с удивлением и впервые — что их вице-президент и начальник Производственного отдела — женщина, и что женщина эта прекрасна.
Где-то в задних рядах толпы кто-то вдруг выкрикнул веселым голосом:
— Долой Джима Таггерта!
Ему ответил взрыв веселья. Люди смеялись, кричали, хлопали в ладоши. Острота совершенно не стоила такой реакции. Однако она предоставила всем в комнате тот предлог, в котором они нуждались. Они словно бы аплодировали не самой шутке, а словам, нахально отрицавшим власть.
И каждый в комнате прекрасно это знал.
Дагни подняла руку.
— Вы торопитесь, — проговорила она со смехом. — Подождите еще неделю. Тогда у нас будет праздник. И поверьте, мы отметим его, как следует!
Приступили к жеребьевке. Дагни достала один свернутый листок из кучки, содержавшей все имена. Победителя среди присутствующих не оказалось, однако в компании он числился одним из лучших машинистов — Пат Логан, машинист «Кометы Таггерта» из Небраски.
— Дай телеграмму Пату и сообщи ему, что он понижен в должности на грузовой состав, — сказала она Эдди. И непринужденным тоном добавила, словно бы решение было принято только что, однако не сумела никого этим обмануть. — Ах да, сообщи ему, что в этом рейсе я буду находиться рядом с ним в кабине локомотива.
Стоявший рядом старый машинист усмехнулся и произнес:
— Я ждал этого, мисс Таггерт.
Риарден как раз был в Нью-Йорке, и Дагни позвонила ему из своего кабинета.
— Хэнк, я намереваюсь завтра устроить пресс-конференцию.
— Не может быть! — громко рассмеялся он.
— Да. — Голос ее звучал вполне серьезно, пожалуй, даже чересчур серьезно. — Газеты вдруг обнаружили, что я существуют на свете, и начали задавать вопросы. Я намереваюсь ответить на них.
— Удачи тебе.
— Спасибо. А ты завтра в городе? Мне хотелось бы, чтобы ты присутствовал.
— Хорошо. Такое событие нельзя пропустить.
Репортеры, собравшиеся в конторе «Линии Джона Голта», были молодыми людьми, которых учили думать, что работа их заключается в сокрытии от мира природы событий. Они исполняли изо дня в день одну и ту же работу, присутствуя в качестве аудитории при очередной знаменитости, изрекающей фразы об общественном благе, старательно изложенные таким образом, чтобы не содержать никакого смысла. Их ежедневная обязанность заключалась в сочетании слов в любой угодной им комбинации — до тех лишь пор, пока слова не начинали складываться в последовательность, обладавшую конкретным смыслом. Посему они просто не могли понять смысла того интервью, которое им давали.
Дагни Таггерт сидела за столом в кабинете, скорее, напоминавшем подвал трущоб. Она была в темно-синем, превосходно пошитом костюме, обладавшем официальной, почти военной элегантностью, с белой блузкой, отлично ее подчеркивающей. Она сидела, выпрямив спину, и держалась со строгим достоинством, пожалуй, даже излишним.
Риарден распростерся в углу комнаты на ломаном кресле, перебросив длинные ноги через один из подлокотников, опершись спиной о другой. Он держался мило и неофициально, пожалуй, несколько преувеличенно неофициально.
Чистым и монотонным голосом, тоном военной реляции, не обращаясь к бумагам, глядя прямо на собравшихся, Дагни сообщала техническую информацию относительно ветки «Линии Джона Голта», называя точные характеристики рельсов, несущую способность моста, метод сооружения, стоимость. После с сухой интонацией банкира она принялась объяснять финансовые перспективы дороги, приводить цифры ожидавшегося ею крупного дохода.
— Это все, — наконец проговорила она.
— Все? — поинтересовался один из репортеров. — А вы не собираетесь сделать через нас обращение к публике?
— Вы уже выслушали его.
— Но, черт… то есть, разве вы не собираетесь что-то сказать в свою защиту?
— Защиту? От чего?
— Вы не хотите высказаться в поддержку своей линии?
— Я сделала это.
Человек, губы которого сложились в вечной насмешке, проговорил:
— Итак, мне бы хотелось знать — так, кажется, это сформулировал Бертрам Скаддер — как мы можем оградиться от неприятностей, если ваша линия окажется некачественной?
— Не пользуйтесь ею.
Другой спросил:
— Не хотите ли вы объяснить нам причины, побудившие вас к сооружению этой линии?
— Я уже сказала вам: прибыль, которую я рассчитываю получить.
— Ах, мисс Таггерт, не надо так говорить! — воскликнул один из репортеров, еще совсем мальчишка. Как новичок он честно относился к своей работе, кроме того, Дагни Таггерт, неведомо почему, была ему симпатична. — Не надо говорить такие слова. Именно за это все и ругают вас.
— В самом деле?
— Я ничуть не сомневаюсь в том, что вы хотели сказать это не так, как оно прозвучало… кроме того, вы, конечно, хотите дать свои пояснения.
— Ну, что ж, пожалуйста, если хотите. В среднем доход от железной дороги составляет два процента от вложенного капитала. Отрасль промышленности, требующая столь многого и так мало дающая, должна считаться аморальной. Как я уже объясняла, стоимость ветки по отношению к тому движению, на которое она рассчитана, позволяет мне предполагать доход не менее чем в пятнадцать процентов от наших капиталовложений. Конечно, в настоящее время любой промышленный доход, превышающий четыре процента, считается ростовщическим. И, тем не менее, я сделаю все возможное, чтобы «Линия Джона Голта» принесла мне доход в двадцать процентов. Я строила свою дорогу именно по этой причине. Достаточно ли ясно я выразилась?
Юноша беспомощно посмотрел на нее.
— Но вы же не хотите, мисс Таггерт, зарабатывать только для себя. Вы имеете в виду в первую очередь мелких вкладчиков? — с надеждой в голосе предположил он.
— Отнюдь. Я являюсь одним из крупнейших держателей акций «Таггерт Трансконтинентал», и поэтому моя доля общего дохода станет одной из крупнейших. А вот мистер Риарден находится в более выигрышном положении, поскольку у него нет пайщиков, с которыми необходимо делиться… может быть, вы хотите высказаться сами, мистер Риарден?
— Да, весьма охотно, — согласился Риарден. — Поскольку формула риарден-металла является моей профессиональной тайной, и, учитывая, что производство его обходится мне куда дешевле, чем вы, ребята, можете себе представить, я рассчитываю в ближайшие несколько лет содрать с общества доход в двадцать пять процентов.
— Что вы имеете в виду под словами «содрать с общества», мистер Риарден? — спросил юный журналист. — Если я правильно понял вашу рекламу, вы пишете, что ваш металл прослужит в три раза дольше любого другого и обойдется при этом в половину цены… так разве не общество окажется в выигрыше?
— О, неужели вы это заметили? — усмехнулся Риарден.
— Разве вы оба не понимаете, что ваши слова предназначены для печати? — спросил человек с искривленным ухмылкой ртом.
— Но, мистер Гопкинс, — проговорила Дагни с вежливым удивлением, — разве у нас могут быть другие причины для беседы с вами, кроме публикации своих мыслей?
— И вы хотите, чтобы мы передали все, что вы говорите, дословно?
— Надеюсь, вы сделаете это, причем без лишних сомнений. Не угодно ли записать одну краткую формулировку? — Она дождалась, пока все приготовят карандаши, и продиктовала: — Мисс Таггерт говорит, кавычки открываются: «Я рассчитываю заработать кучу денег на «Линии Джона Голта». Я уже заработала их». Кавычки закрываются. Благодарю вас.
— Есть еще вопросы, джентльмены? — поинтересовался Риарден.
Вопросов не последовало.
— Теперь я должна сообщить вам об открытии ветки «Линия Джона Голта», — сказала Дагни. — Первый поезд отойдет от станции «Таггерт Трансконтинентал» в Шайенне, Вайоминг, в четыре часа дня двадцать второго июля. Специальный грузовой состав включает восемьдесят вагонов. Его будет тянуть четырехсекционный дизельный тепловоз мощностью в восемь тысяч лошадиных сил, который я заимствую ради такой оказии у «Таггерт Трансконтинентал». Он проследует без остановки до «Узла Уайэтт», Колорадо, при средней скорости сто миль в час… Прошу прощения? — спросила она, услышав чей-то протяжный свист.
— Как вы сказали, мисс Таггерт?
— Я сказала, сто миль в час — при всех уклонах, поворотах и прочем.
— Но разве не следовало бы для начала снизить скорость против нормальной… Мисс Таггерт, неужели вы не имеете и крохи уважения к общественному мнению?
— Имею. И если бы не общественное мнение, я бы сочла достаточной среднюю скорость в шестьдесят пять миль в час.
— А кто поведет такой поезд?
— С этим у меня были некоторые неприятности. Свои услуги предложили все машинисты фирмы Таггерт. Так же поступили кочегары, тормозные рабочие и кондукторы. Нам пришлось бросать жребий на каждое место в поездной бригаде. Поведет поезд Пат Логан, машинист Кометы Таггерта, кочегарить будет Рей Макким. Я поеду вместе с ними в кабине тепловоза.
— Неужели?
— Приглашаю всех присутствовать на открытие. Оно состоится двадцать второго июля. Мы рассчитываем на присутствие представителей прессы. Вопреки обыкновению, я хочу добиться широкой рекламы. Мне бы хотелось видеть на открытии линии прожектора, микрофоны и телекамеры. Предлагаю поместить несколько камер возле моста. Обрушение его предоставит вам отличные кадры.
— Мисс Таггерт, — спросил Риарден, — почему вы не упомянули о том, что я также буду находиться вместе с вами на тепловозе?
Дагни посмотрела на него через всю комнату, и в тот момент, когда взгляды их встретились, они как бы остались наедине посреди этой толпы.
— Ну конечно, мистер Риарден, — ответила она.
Она больше не видела его до 22 июля, когда оба они снова обменялись взглядами на платформе станции Таггерт в Шайенне.
Шагнув на эту платформу, она не искала никого глазами: чувства ее смешались, ей казалось, что она не видит неба, солнца, не слышит ропота собравшейся колоссальной толпы, а полностью погрузилась в волнение и свет.