Ничто и никогда не причиняло такой боли.
Этот острый тонкий конец снова и снова скользил в меня, и мне казалось, что мой разум просто сломается. Во мне существовало какое-то отверстие, но он было таким безумно чувствительным, что ощущалось все так, будто кто-то забрался в моё тело и голыми руками коснулся моего сердца. Я снова заорала, когда его крики сделали слабее, когда он начал вминаться глубже, находясь на грани оргазма. Его удовольствие взрывалось во мне более интенсивными вспышками, и этого я тоже не могла избежать. Это смешивалось с моей болью, а потом он стал раскачиваться так сильно, что я не могла пошевелиться, даже если не считать того, что он удерживал меня руками.
Где-то в разгаре этого он остановился ровно настолько, чтобы восстановить контроль и вновь душить меня этим жаром, поглаживая моё тело руками, затем языком. Он хотел, чтобы я расслабилась. Он боролся с какой-то частью меня, чтобы я расслабилась, но я не могла. Все моё тело перешло в режим полной паники; я не могла думать ни о чем другом.
Я хотела умереть. Я была уверена, что это меня убьёт.
К тому времени я почти хотела, чтобы это меня убило.
Спустя, казалось, целую вечность он кончил.
Это тоже было больно.
Как будто слишком много всего вторглось в слишком маленькое пространство.
Его удовольствие почти ослепило меня, такое ошеломительное, что я захныкала ему в шею, и издаваемые им звуки сделались беспомощными, даже уязвимыми. Слезы катились по его щекам, когда он поднял голову, все ещё толкаясь в меня. В те несколько секунд я видела, как его лицо сделалось почти детским, пока он ещё сильнее вдалбливался в меня. Он говорил на каком-то другом языке. Я не понимала его, но исходящие от него чувства под конец выражали привязанность… почти любовь.
Я онемела. Я больше не знала, где нахожусь.
Я не знала, кто я.
Когда он наконец закончил, он обнял меня, обхватывая руками мою спину и не выходя из меня. Я ощутила, как эта острая часть его отступила, но он оставался во мне, все ещё почти твёрдый, и прижимался ко мне с очередным приливом того жара. Я чувствовала, как от него очередным насыщенным облаком исходит тепло и привязанность, как он крепче обнимает меня, тяжело дыша мне в грудь.
— Ты моя, — пробормотал он, стискивая мои волосы руками. — Ты моя, — он целовал моё лицо, затем горло, говоря со мной по-русски, затем на том другом языке, который я один раз слышала от Блэка — когда он читал те странные надписи на стенах в Почётном Легионе.
— Ты моя, — сказал он мягче, лаская мою щеку своей.
Я не шевелилась. Я смотрела в темноту потолка и гадала, как я не умерла.
Глава 9
Солоник
Он сделал это ещё четыре или пять раз перед тем, как впервые ушёл.
Я не очень-то считала.
Некоторые из этих раз слились воедино… все, что я знала — это то, что к концу последнего раза я умоляла его остановиться, и он наконец-то послушал. К тому времени он убрал кляп. Он заявил, что никто не услышит, если я буду кричать — как бы громко и как бы долго я ни кричала — и к тому времени я настолько затерялась между его сознанием и своим собственным, что мне даже не пришло в голову ставить его слова под сомнение. Я была измотана, пережила такую боль, какой, кажется, не испытывала никогда в жизни, даже когда меня подстрелили в Афганистане — когда я в последний раз была почти уверена, что умру.
Он сказал, что его зовут Солоник.
Он мало что рассказывал о себе.
Я спрашивала о нескольких вещах только ради того, чтобы его отвлечь. Возможно, какая-то часть меня лелеяла слабую надежду, что я сумею повлиять на него, пусть даже чуточку, если сумею забраться в его голову. Но даже учитывая то, насколько он разорвал мой разум, чтобы проникнуть внутрь меня, я практически не заглянула в него. Возможно, что-то из этого было особенностью расы, различия, которые Блэк упоминал, но не объяснил полностью. Возможно, отчасти дело в том, что и понимать-то было нечего.
Возможно, он был скорее животным, нежели личностью.
Отчасти дело могло быть в моем нежелании подходить к нему или его разуму ближе, чем я уже подошла. Возможно, я также боялась разозлить его, учитывая, что пока он не уставал причинять мне боль… своим разумом, по крайней мере.
Тот час или около того, когда он отсутствовал, я лихорадочно работала, стараясь избавиться от верёвок, привязывавших мои запястья к стене. Я пыталась пустить в ход зубы. Я пыталась подвинуть кровать ближе к столу, где, как мне думалось, может получиться пнуть лампу со стола и воспользоваться осколком стекла против верёвок.
Я так и не приблизилась к столу ближе, чем на смехотворные пять метров.
Я ничего не добилась, если не считать кровотечения из запястий в пугающих количествах, отчего по простыням на кровати-кушетки разбрызгались красные капельки. В верёвках также оказалось недостаточно слабины, чтобы мои руки выскользнули за счёт крови.
Все это время я пыталась дотянуться до Блэка, но и с этим мне повезло так же, как с остальным — то есть никак.
Перед уходом Солоник снова вставил мне кляп, так что все это время я ещё и пыталась избавиться от кляпа, даже пыталась разжевать его зубами. Я не могла достаточно сомкнуть челюсти, чтобы преуспеть, а звуки, которые я в результате издавала, получались недостаточно громкими, чтобы проверить его теорию о том, что меня никто не услышит.
Очевидно, этот парень не впервые имел дело с удерживанием заложниц и изнасилованием.
Когда он вернулся через дверь после всего этого и увидел кровь, покрывавшую все простыни, он несколько раз цыкнул, затем осмотрел мои запястья. Я ощутила, как он решил, что они в порядке. Вообще-то, я чувствовала все, что он думал — по меньшей мере, все, что он позволял мне чувствовать… я не могла избежать его сознания, когда он сидел так близко ко мне на кровати.
Затем он сказал, что хочет снова меня изнасиловать, и я начала плакать.
Как и прежде, ему было все равно.
После этого он подтащил один из пакетов, который принёс с собой, и поставил передо мной еду. Ужин, видимо. Пахло и выглядело как Пад Тай[9].
Он убрал кляп, целуя меня в щеку, пока развязывал узел.
В этот раз я не ждала. Я проигнорировала его слова о том, что никто меня не услышит, и завопила во всю свою грёбаную глотку.
Я орала, пока он не ударил меня или не вырубил каким-то иным способом.
Очнувшись в следующий раз, я все ещё была обнажённой, но он свернулся рядом со мной.
Я посмотрела на него, гадая, сумею ли убить его, разорвав горло своими зубами. Я едва осознала эту мысль, а он уже открыл глаза. Взглянув на меня, он усмехнулся, и это беспричинно взбесило меня до такой степени, что я честно не думала, что когда-нибудь хотела так сильно убить кого-то, как хотела убить его в те несколько секунд.
Однако я ничего не сказала. Я просто смотрела, как он садится. Он немного поморгал в свете свечей, потирая лицо одной рукой. Я видела, как на мышцах его руки переливается детализированная татуировка похожей на дракона рыбы. Теперь единственное освещение в комнате исходило от полудюжины белых свечей, которые он зажёг на алтарной лавке.
Он запихнул кляп обратно, вопреки моему сопротивлению, затем свернулся вокруг меня и улёгся обратно спать, обвивая меня руками и душа своим присутствием.
Он казался полностью довольным.
Когда я проснулась в следующий раз, это было из-за запаха кофе.
Когда я открыла глаза, он стоял надо мной, слабо улыбаясь, одетый в белую классическую рубашку и синие джинсы. Он держал стаканчик, кажется, с настоящим кофе, и изучал моё лицо.
— Я сниму это, — сказал он предостерегающим тоном, указывая на кляп. — Но никаких криков. Да?
Поколебавшись лишь секунду, я кивнула, подавив свою ярость.
Однако он улыбнулся, и по выражению его лица я понимала — он это почувствовал.
Что ещё хуже, я чувствовала, что это показалось ему милым.
Сев рядом со мной на кушетку, он щёлкнул пальцами, чтобы я повернула голову, затем принялся развязывать узел.
Выплюнув остатки кляпа, как только он его убрал, я наградила его тяжёлым взглядом.
— Я думала, ты сказал, что никто не услышит моих криков? — сказала я.
— Я услышу, — сказал он, приподнимая бровь и подчёркивая первое слово. — Слишком рано для такого дерьма, ilya. Ты не можешь убежать. Чертовски заводит, что ты пытаешься, но поверь мне, когда я говорю это — я не буду беспечен с таким призом. Мой член считает тебя шоколадкой… — он улыбнулся, когда я скривилась, отворачиваясь.
Я чувствовала, как он изучает моё лицо. Он наблюдал, как я делаю глоток кофе.
— Ты поедешь со мной, ilya. Когда я закончу свою работу здесь.
Я тихо фыркнула, прикусив язык, пока не ощутила вкус крови.
— Планируешь забросить меня в багажное отделение? — холодно поинтересовалась я.
Он даже не моргнул.
— Частный рейс. Я бы предпочёл, чтобы мистер Счастливчик не знал, что ты все ещё жива, а не мертва, как я ему сказал, так что я предпочту использовать своих людей, — он продолжал смотреть, как я пью кофе, хотя я отказывалась смотреть на него в ответ. От него снова хлынула волна жара. — Gaos, ты вызываешь желание трахнуть тебя уже тем, как ты на меня зла.
— Зла? — я повернулась, сверля его взглядом. — Ты думаешь, я «зла» на тебя? Что мы просто немного повздорили, пока ты насиловал меня и привязывал к мебели, Солоник?
Он пожал плечами, губы опустились в безразлично-хмуром выражении.
— Я думаю, что ты видящая, прекрасная видящая, и ты можешь лишь притворяться, что тебе так долго не нравится секс… какой бы упрямой ты ни была, — его голос сделался резче. — Как бы мне ни нравилась эта битва сил воли между нами, мне не терпится услышать от тебя тот звук, когда мой hirik проникнет в тебя под нужным углом. Я подумываю, не опоить ли тебя, совсем немножко, ровно настолько, чтобы ты расслабилась, и потом ты быстро перестанешь жаловаться… ты почувствуешь мой hirik там, где должна почувствовать, и захочешь ещё…
Я застыла, глядя на него.
Затем посмотрела на кофе в моей руке.
Меня омыла столь интенсивная ярость, что я не думала о последствиях. Я как можно резче швырнула в него кофе. Я сделала это быстро, но он тоже оказался быстр. Он в мгновение ока поднялся на ноги, так что стаканчик врезался ему прямо в грудь, а не в лицо, куда я целилась. И все же он издал болезненный «ахххх» звук, когда крышка слетела со стаканчика, окатывая его обжигающей жидкостью.
— Бл*дь! — зарычал он, тут же скидывая рубашку и сухой частью протирая грудь, где уже проступила красная отметина от ожога. — Проклятая сука…
Он швырнул рубашку на пол, и прежде чем я успела отодвинуться, он кинулся на меня. Он пришпилил меня к матрасу, а я практически не успела осознать, что происходит. Я закричала, когда он сел, оседлав меня, и потянулся назад, вытаскивая из заднего кармана какой-то чёрный набор инструментов на молнии и бормоча себе под нос на русском.
Он переключился на английский, открыв набор и уложив его на мой живот. Я посмотрела вниз, когда он вытащил шприц из-под эластичных резинок, удерживавших его на месте.
— Это было не в грёбаном кофе, ilya, — прорычал он. — Кофе был для тебя. Я ощутил, как тебе его не хватает… я принёс его для тебя.
Я издала неверящий смешок. В этот раз он наградил меня тяжёлым взглядом, впервые выглядя сердитым.
— Почему ты такой ребёнок?
— Ребёнок? — переспросила я, едва контролируя ярость. — Я веду себя… как ребёнок?
— Да… ребёнок, — прорычал он, взмахивая рукой со шприцем. — Все мы отбываем свой срок в этом. Это часть жизни видящего.
— Изнасилование?
— Принадлежность кому-то в сексуальном плане. Пребывание во владении, — сказал он. Продолжая удерживать меня одной рукой, он зубами снял крышку со шприца, холодно глядя фиалковыми глазами. — Так мы учимся. Так мы становимся взрослыми. Спроси своего драгоценного Блэка, — сказал он с лёгкой ядовитой насмешкой в голове. — Я слышал, он буквально пришёл в этот мир отсасывать людям. Почему, как ты думаешь, он явился сюда, пытаясь освободить маленьких детей? — презрение окрасило голос Солоника, когда он посмотрел мне в глаза. — Только щенок может быть настолько наивен. Так устроен мир. Это просто бизнес. Вот почему они послали меня сюда. Обучить его…
Стиснув мои волосы в руке, он дёрнул мою голову в сторону, обнажая шею.
Я сопротивлялась ему, и он крепче дёрнул за волосы, заставляя меня закричать.
— Нет, — прорычал он. — Игла порежет твоё горло, если ты дёрнешься. Не рискуй умереть из-за этого, ilya…
— Пошёл на*уй! — зарычала я в ответ, все ещё сопротивляясь. — Пошёл на*уй! Я хочу умереть! Все лучше, чем находиться здесь с тобой…
В конце концов, я ощутила, как он с раздражением сдался, а затем его присутствие омыло меня — густое, приторное, разглаживающее ярость в моем разуме, расслабляющее ту часть меня, которая хотела избить его кулаками. Поначалу я орала на него, ещё сильнее разъярившись от осознания того, что он делает, но ещё через несколько секунд я не смогла с ним бороться, он был слишком глубоко во мне. Я ощутила, как становлюсь отрешённой, расслабленной. Как только я сделалась более-менее не подвижной, он ловко ввёл иглу в мою вену, нажимая на поршень шприца.
Я ахнула, вздрагивая от давления, когда он ввёл в меня жидкость.
Я тут же ощутила, как мои мышцы начинают расслабляться.
— Почему ты просто не делаешь это со мной во время секса? — зло огрызнулась я, когда он убрал иглу. — Зачем вообще утруждаться с препаратами?
Он радостно улыбнулся, игнорируя мой сарказм.
— Требует слишком много концентрации, — сказал он, проводя пальцем по моей щеке. — Я хочу думать о траханьи… о том, как хорошо моему члену. Не о том, почему моя девушка стискивает свои мышцы, когда она должна раскрыться для меня, и ей должно быть так же приятно, как мне…
— Твоя девушка… — я задохнулась от этого слова.
Видя, как он нависает надо мной с улыбкой, и от него уже исходит этот жар, я ощутила, как отчаяние пытается завладеть моим сознанием. Слезы размыли все перед глазами, и я прикусила губу.
— Ты убийца, — сказала я ему. — Убийца детей… и насильник. Я никогда не буду чувствовать к тебе ничего, кроме презрения. Никогда.
Поначалу он выглядел озадаченным, его улыбка погасла. Затем его голос сделался серьёзным.
— Это не я, ilya, — сказал он. — Я не убиваю детей.
— Лжец… — сказала я, хватая ртом воздух и все ещё пытаясь бороться с наркотиком. — Лжец…
Он тихо щёлкнул, ласково убирая волосы с моего лица и качая головой.
— Вот что тебя беспокоит? Мою мягкосердечную ilya, которая скучает по своей сестре? — он поцеловал меня в щеку, но я напряглась, ощущая очередную сильную боль в груди при упоминании Зои. Я знала, что он прочёл меня. Я знала, что он забрал от меня Зои — и моих родителей — читая мои воспоминания о детстве и времени на войне, как будто эти вещи и вовсе не принадлежали мне.
Если он и заметил моё расстройство, он его проигнорировал, снова щёлкнув, но уже тише.
— Не беспокойся из-за этого, маленькая. Я не убиваю детей. Я не делаю этого… никогда. Даже детей червяков. Я предавал их души забвению, вот и все. Я не тот мясник, которым ты меня считаешь.
— Лжец, — прохрипела я, снова борясь со слезами. — Лжец… грёбаный кусок лживого дерьма… я никогда не поверю тому, что ты говоришь. Никогда. Что бы это ни было…
Но я поверила ему.
Вероятно, он тоже это знал, потому что он улыбнулся. Я все ещё наблюдала за его фиалковыми глазами, пытаясь придумать, что бы такого похуже сказать ему, когда он скользнул пальцами в мои волосы.
Затем он опустил рот, и момент был разрушен.
***
Он не оставлял меня одну несколько дней.
Ну, мне казалось, что прошло несколько дней. Я не знала, как было на самом деле. Здесь я не могла отслеживать ход времени. Я потерялась в свете и тьме, в его разуме, его прихотях. Я понятия не имела, когда он кормил нас и следовал ли он какому-то расписанию. Еду доставляли, мы ели, мы спали.