Капитан, до сих пор не имевший возможности слышать наш разговор, удивленно наблюдал, как исчезает стекло, а я вхожу в камеру.
— Закрываю, — предупредил Раджер.
Я кивнула, не оборачиваясь. С легким шорохом, будто речь шла не о стекле, а об антикварной тюлевой занавеске, стена возвратилась на прежнее место. Не могу сказать, чтобы мне не было страшно. Было. В голове мелкой пичугой, залетевшей в комнату и не находящей выхода наружу, металась мысль: «Ненормальная, куда ты полезла?! Он же убийца, и ему терять практически нечего! А если он тебя придушит, покалечит, возьмет в заложники?»
— Добрый день, — поприветствовала я капитана, вместо того чтобы прислушаться к голосу рассудка.
— Добрый! — с прежним нескрываемым удивлением откликнулся он.
И продолжил изучающе меня рассматривать. Как экспонат Музея космоархеологии.
— Давайте обработаем ваши ожоги, — предложила я, стараясь, чтобы голос звучал максимально уверенно.
— А ты смелый парень, — заметил Макнэлл, склонив голову набок.
— Угу. В учителя другие не идут, — поддакнула я, извлекая из коробочки первый белый прямоугольник.
Бумагой «исцеляющая бумага», конечно, не являлась. Настоящую бумагу вообще днем с огнем было не сыскать. Художники-ценители с огромным трудом и за большие деньги доставали драгоценные листы, выпускавшиеся на планете Грин. Но большинство ограничивалось сенсорным творчеством на голографических панелях и прозрачных экранах.
Впрочем, я отвлеклась от главного, и не случайно. Страх быстро отступал, а вот с чувством вины дело обстояло противоположным образом. Чем дольше я смотрела на капитана, тем сильнее колола совесть: надо было приехать вчера. Крупные красные пятна уродовали правую сторону лица — наверное, именно этой стороной он повернулся ближе к Кортону, готовясь принять тарелку. Едва ли не самая большая пораженная область протянулась до уголка глаза. Хорошо еще, что он не ослеп наполовину! Ниже кожа была чище, я заметила только небольшой ожог на подбородке.
Осторожно приложила бумагу к лицу заключенного. Лист тут же начал сморщиваться и менять форму, подстраиваясь под пятно. Вскоре он уже держался сам, и я смогла убрать руку. Определив свойство и уровень недуга, медикамент начал выполнять свою работу. Я извлекла из коробочки следующую порцию. Капитан вел себя спокойно, моим действиям не мешал.
— Зрение не пострадало? — все-таки решила уточнить.
— Глаз в порядке, — слегка поморщившись, видимо, от воспоминания, ответил он.
Я перешла к третьему куску бумаги. Для лица — последнему, но оставался еще один ожог на шее.
— Как насчет занятия? — поинтересовался Макнэлл.
— Разок можно и обойтись, — констатировала хладнокровно, — не думаю, что вы пропустите что-нибудь важное.
В тот момент он промолчал, но когда я закончила, и четвертый листок приобрел форму изуродовавшего кожу пятна, заговорил снова.
— Не стоит тебе продолжать сюда ходить, парень. Лучше оставайся там, наверху. Это, — он на миг опустил взгляд на упаковку, которую я не успела убрать в карман куртки, — всего лишь один случай, не самый худший. Останешься здесь — насмотришься всякого. А тебе оно не надо. Молодой еще, да и не из того теста сделан.
— Ну, с этим я сам определюсь, — отозвалась, не собираясь следовать его совету.
Убедившись, что необходимое для лечебного воздействия время прошло, стала аккуратно снимать бумагу. Еще несколько дней, и от ожогов не останется следа. Это средство заживляет и более серьезные повреждения тканей.
— Вы действительно ее не убивали? — тихо спросила, осторожно отводя руку от лица капитана.
Взгляд Макнэлла тут же стал враждебным, а мышцы напряглись.
— Вам известно, почему я нахожусь в этой части тюрьмы? — ледяным тоном полюбопытствовал он.
— Да.
— В таком случае не понимаю цели вопроса. Вы всерьез ожидаете, что я вот так, между делом, признаю за собой вину?
— Нет. Простите.
Процедура была закончена, обстановка накалилась, и я не видела причин задерживаться в камере. Раджер отпер ее по моему знаку.
Однако отказываться от занятий я не собиралась. И в следующий вторник пришла снова.
Пришла — и чрезвычайно обрадовалась. Тому, что снова прихватила с собой коробочку с медикаментом.
Нет, сначала я ничего не заметила. В момент нашего с Раджером появления Макнэлл занимался тем, что отжимался от пола. Как сообщил мне тюремщик, ситуация вполне стандартная, по-видимому, капитан даже в заключении не желал терять форму. Возможно, продолжал на что-то надеяться, а может, просто стремился таким образом сохранить человеческое достоинство. Трудно сказать, чужая душа — потемки.
Следы случившегося в мое отсутствие я обнаружила, когда заметивший наше появление Макнэлл прервал свое занятие, поднялся на ноги и надел тюремную рубашку. Ее рукав был порван, длинный лоскут свисал от плеча до локтевого сгиба. Первым делом я обратила внимание именно на это. Во вторую очередь — на крупный синяк как раз на том участке кожи, который обнажался из-за поврежденной одежды. И, наконец, настала очередь двух гематом на лице, наливавшихся багрово-фиолетовым цветом. Левая скула и подбородок.
Возмущенно зыркнув на полного невозмутимости Раджера, я не стала никак комментировать увиденное, лишь холодно попросила снова впустить меня в камеру. Причем теперь не испытывая ни малейшего страха. Хотел бы Макнэлл что-нибудь со мной сделать — сделал бы в прошлый раз.
— Что это? — коротко спросила капитана, не удосужившись даже поздороваться, зато сразу же потянувшись за целебной бумагой.
— Допрос.
Он оставался почти таким же невозмутимым, как Раджер. Складывалось впечатление, будто меня одну выводит из равновесия происходящее на этом этаже. В некотором смысле так оно и было: оба присутствующих мужчины успели привыкнуть к здешним реалиям. Разумеется, капитану не было, да и не могло быть все равно. Однако происходящее ни капли его не удивляло. Наверняка злило, ввергало в отчаяние, но не погружало в то состояние шока и недоумения, которое преследовало меня.
— Здесь, в камере, я так понимаю? — уточнила, подразумевая тот факт, что в этой части тюрьмы видеосъемка не ведется.
— Я вообще выхожу отсюда крайне редко, — подтвердил мое предположение капитан.
К занятиям астрономией мы в тот раз, конечно же, не перешли.
Именно тогда я впервые отчетливо поняла, что не могу оставить все как есть. Даже в вопросе виновности Макнэлла было нечто второстепенное. Я оказалась не готова мириться с обстоятельствами независимо от того, убил он свою жену или нет. Однако же мне хватило ума не поднимать шум прямо здесь, в тюрьме. Не устраивать скандал, до которого никому не будет никакого дела. Я успела понять, какова негласная позиция местного начальства. Иллюзий относительно обращения к начальству более высокому тоже не питала. Из опыта собственной семьи мне было отлично известно, что такое система и насколько бессмысленно бывает в подобных случаях выступать против нее таким рядовым новоземцам, как я. Тем не менее собственный же опыт свидетельствовал, что систему возможно обойти.
Ничего похожего на конкретный план у меня в голове пока еще не было. Сказать по правде, первоначальная идея заключалась в том, чтобы найти кого-нибудь, кто знает больше, чем я, а заодно имеет значительные рычаги давления. Естественным стремлением в этой ситуации было связаться с членами экипажа Макнэлла. Именно их поисками я первым делом и занялась, вернувшись домой. Однако меня ожидало разочарование: около трех недель назад «Галалэнд» отправился в продолжительный полет по заданию ВБС, и возвращение корабля предполагалось не ранее чем через месяц.
Всерьез расстроившись, я все-таки продолжила поиски в сети.
Глава 4
Нажав кнопку вызова, я замерла у входной двери, в волнении сцепив руки. Сверху на лестничную клетку строго взирал глазок домофонной камеры. Значит, с той стороны, в прихожей, возникла моя трехмерная проекция. Вероятнее всего, высококачественная: хозяева дома явно не бедствовали. В материальном плане, имею в виду. В остальном дела обстояли куда хуже.
Я не должна была сюда приходить. Мне не следовало разыскивать этих людей и вмешиваться в их жизнь. Более того, сама до сих пор не до конца понимала, отчего действую вопреки всем очевидным обстоятельствам. Но дело сделано, о своем появлении уже оповестила, и отступать поздно.
— Здравствуйте.
Одновременно со звуком мужского голоса, слегка искаженным из-за микрофона, на пороге появилось голографическое изображение его обладателя. Наверняка хозяин дома. Высокий человек крепкого телосложения не старше семидесяти лет — не так уж много при нынешней продолжительности жизни — был, тем не менее, совершенно седым.
— Чем могу быть полезен?
— Добрый день. Прошу прощения за беспокойство, господин Макнэлл. Меня зовут Сэм Логсон. Я работаю в 34-й городской тюрьме…
— Входите, — оборвал меня голос прежде, чем я успела изложить причину своего визита.
Голограмма исчезла, будто ее никогда не существовало, а дверная панель отъехала в сторону.
— Проходите, — напряженно повторил все тот же седовласый мужчина, только на сей раз не спроецированный, а реальный.
— Благодарю вас.
Я вошла в небольшую прихожую, из которой открывался вид на гостиную.
— Что с нашим сыном?
В голосе хозяина дома хрипотцой отразилось волнение. В очередной раз кляня себя на чем свет стоит за этот визит, поспешила его успокоить.
— С ним ничего не случилось. Он в полном порядке — насколько это возможно, учитывая обстоятельства. — Пожалуй, благодаря выбранной формулировке не так уж и солгала. — Просто так получилось, что я время от времени его вижу, и я подумал — вы захотите получить о нем весть. Не более того.
Поза Артура Макнэлла стала более расслабленной, и он кивнул. А я впервые заметила присутствие при разговоре третьего лица. Женщина, ниже ростом и лет на десять моложе Макнэлла, светлые волосы повязаны синей косынкой. Скорее всего, мать Рейера. Об этом свидетельствовала и та тревога, с которой она прислушивалась к диалогу. Стояла неподалеку, у самой стены, ничего не говорила, но ловила каждое мое слово.
— И как он? — спросил Артур.
— В порядке, — повторила я. — Он здоров, одет, обут. Хорошо держится. Занимается спортом, проходит курсы в рамках образовательной программы континентальных тюрем. Свидания ему не позволяются, вот я и подумал… — В очередной раз почувствовала, что пришла зря: и сказать-то толком нечего, так, чтобы и не солгать, и не заставить родителей беспокоиться сильнее прежнего. — Словом, вот более-менее и все. Пожалуй, я пойду.
Не глядя Макнэллам в глаза, развернулась к дверной панели, но хозяин дома меня остановил.
— Подождите. — В его голосе, вопреки моим иррациональным ожиданиям, не было ни неприязни, ни упрека. Последовавшее за этим предложение окончательно выбило меня из колеи. — Пообедаете с нами?
— М-м-м… — нечленораздельно промычала, не зная, что ответить.
Поворот был, прямо сказать, неожиданный, а я, положа руку на сердце, почувствовала бы себя куда как спокойнее, оказавшись по ту сторону двери. Но мужчина взирал на меня с не вполне понятной надеждой, а его жена и вовсе умоляюще. И я согласно кивнула.
Мы прошли в гостиную, совмещенную с кухней. Меня посадили за широкий обеденный стол. Подумалось, что за таким должно быть одиноко сидеть вдвоем. Хотя мысль неуместная: даже пока капитан был на свободе, он точно давно уже не жил с родителями, стало быть, и пищу принимал в другом месте. Дома с женой, например. Мда…
— Что вы предпочитаете, мясо или рыбу? — заботливо спросила женщина.
От такого гостеприимства мне, ясное дело, стало еще более неловко.
— Спасибо, это не имеет значения, я все ем, э-э…
— Зовите меня просто Луизой.
— Луиза, большое спасибо, буду есть то, что вы предложите. Я вообще планировал заскочить только на минутку, все передать и уйти. Наверное, зря вас побеспокоил.
— Нет-нет, совсем наоборот, — возразил Артур. — Ваш приход для нас очень важен.
Его жена энергично покивала. Она подошла к холодильнику, и на дверце высветились многочисленные квадратики с изображениями продуктов. Овощи, фрукты, упаковки с замороженным мясом, макароны, рыба на сковороде… Луиза касалась нужных ей квадратиков, и соответствующие блюда одно за другим выезжали наружу, предварительно перемещаемые механизмом холодильника в специальный выдвижной ящик. Я обратила внимание на дополнительный рукав, тянущийся от морозильной камеры к духовке. Стало быть, здесь была возможность запрограммировать кухонную технику так, чтобы еда размораживалась и готовилась без непосредственного вмешательства человека. Удобная система, но недешевая.
— Вы, должно быть, попали в тюрьму через Планетарную службу? — спросила Луиза, когда тарелки и сотейники уже стояли на столе.
— Да.
Мысленно похвалила хозяйку дома за проницательность, хотя в целом догадаться было не так уж сложно: все-таки перед ней сидел молодой человек самого что ни на есть ПС-ного возраста. По крайней мере в ее представлении.
— Служите в сфере охраны? — подключился к разговору Артур.
— Нет. Я преподаю. Веду курс в рамках тюремной образовательной программы.
— Ах, вот оно что. Значит, это вы обучаете Рэя.
Потребовалась пара секунд, прежде чем я сообразила, что Рэй — это и есть капитан Рейер Макнэлл.
— И что вы преподаете? — полюбопытствовал хозяин дома.
Я в очередной раз почувствовала себя по-дурацки.
— Теоретическую астрономию, — призналась после короткой заминки. — Разумеется, как предмет она вашему сыну не требуется. Но в тюрьме у подобных курсов другое предназначение…
— Я понимаю. — Макнэлл-старший серьезно кивнул, и я осознала: вдаваться в объяснения действительно не нужно.
Какое-то время мы обедали в молчании. Кусок в горло не лез, и это не имело ни малейшего отношения к вкусовым качествам еды, но я старалась. Отложив вилку, встретилась глазами с Луизой.
— Скажите… у него потухший взгляд?
Несмотря на всю напряженность ситуации, мне чем-то невероятно понравился этот вопрос. Было в нем нечто правильное, значительно более уместное, чем, к примеру, ожидаемое от матери «Хорошо ли его кормят?».
— Нет, — ответила мягко, покачав головой. И прищурилась, восстанавливая в памяти облик капитана. Будто включая перед мысленным взором голографическое изображение. — Какой угодно, только не потухший. Даже если брать худшее, то скорее злой.
— Злой — это хорошо, — заявил Артур, мрачно глядя на покрывающую стол скатерть.
— Он отлично держится, — добавила я. — И не признает себя виновным.
— Он невиновен, — убежденно кивнула Луиза.
— Потому что не способен на убийство? — уточнила.
Признаюсь, этот вопрос я задала с ноткой снисходительности. Конечно, родители всегда примут сторону своего сына, вот только ни для суда, ни для меня лично их точка зрения не играла решающей роли. Но, к моему удивлению, мать капитана отрицательно покачала головой.
— Ерунда, — поддержал ее Артур. — Каждый человек способен на убийство.
— Вы так полагаете? — удивилась я этому заявлению.
— Уверен. Способен каждый. Вопрос только в том, ради чего. Возьмем хотя бы меня. Я не пойду грабить людей и сворачивать им шеи на большой дороге. Но за свою жену или сына запросто проломлю череп любому.
Последние слова он произнес столь решительно, что я невольно поежилась. Хотя и не думала злоумышлять против его семьи. А еще вспомнился высокий толстяк из моей тюремной группы, с таким неудачным исходом заступившийся за собственную жену.
— А ваш сын…
Мне все-таки очень хотелось, чтобы Артур развил свою мысль. Слишком велико было желание разобраться, что же случилось с Линдой Макнэлл и действительно ли к этому причастен капитан.
— Мой сын — военный, — не стал увиливать от объяснений хозяин дома. — Он сам выбрал свою работу. Естественно, он способен убить — при определенных обстоятельствах. Вот только убивать Линду у него не было никаких причин.
— В суде вроде бы речь шла о ревности, — осторожно заметила я.