– Оставляю его вам, герр Д`Амарьяк, – кивнул Людвиг коллеге. – Разбирайтесь со своим мусором сами.
Карлик поморщился и махнул на журналистишку рукой. Тот замолк и замер в неудобной позе. Возможно, окаменел.
– Не могу сказать, что мне приятно было с вами сотрудничать.
– Я вас тоже терпеть не могу, – передернул плечами Людвиг и шагнул в портал.
Если бы не поддержка Рихарда, то свалился бы прямо на собственном крыльце. Ноги не держали. И вообще было темно, даже луна светила как-то тускло.
– Ванну и спать, герр Людвиг?
– Ванну… – Людвиг с трудом сделал шаг к дверям. – И спать. Сутки!
– Только не в ванне, прошу вас.
– Уж как полу-у… учится… – зевота мешала говорить, а глаза норовили закрыться. Надо было что-то с этим делать, а то он уснет на ходу. А, точно, надо спросить. – Рихард, что там моя жена?
– Спит, герр Людвиг.
– Не терялась больше?
– Нет, герр Людвиг. Ее светлость больше не терялась.
– Следилку надела?
– Надела.
– Надо проверить… где она?
– У себя, герр Людвиг.
– Ага… а… надо на нее посмотреть… спит, говоришь…
– Ванна, герр Людвиг. Позвольте ваш сюртук.
Людвиг очень старался не уснуть, пока Рихард его раздевал, помогал ему вымыться и вел к кровати. Но у него не получилось, потому что мягкое женское тело, с тихим стоном привалившееся к нему и уютно устроившееся в его объятиях, совершенно точно уже было сном.
Виен, Астурия. Вилла «Альбатрос»
Рина
Где-то рядом звучал рояль, одна из ее любимых композиций из Арта Тейтума – нежный, журчащий джаз. С шелестом листвы и запахом горящих листьев, доносящимся из приоткрытого окна, джаз создавал совершенно волшебное ощущение. Утро, счастье, уют и ожидание чуда.
Ожидание не замедлило оправдаться. Рядом кто-то зашевелился, тихо пробормотал ее имя и обнял ее. Ринка лениво приоткрыла глаза – мимолетно задумавшись о том, что в этом мире ей снятся удивительно яркие и реалистичные сны! – и обнаружила мужскую руку поперек собственной груди. Обнаженной груди. Судя по ощущениям, мужчина рядом был в таком же виде.
«Непременно досмотрю сон до конца!» – решила Ринка, отлично понимая, что это именно сон. В дивном новом мире не придумали еще джаза, а спят тут исключительно в пижамах. Да и мужчине в ее постели взяться совершенно неоткуда.
«Кто же мне снится, супруг или?..»
Она задумчиво провела ладонью по мужскому запястью, покрытому тонкими темными волосками. В брачном браслете, кстати – так что по идее должен быть супруг.
Очень удачно, что Людвиг – всего лишь сон! Во сне можно забыть про обиды и прочую чушь, и просто наслаждаться его объятиями. Горячими. Очень горячими!
Улыбнувшись своим мыслям, Ринка слегка пошевелилась, потершись бедрами о самую горячую часть мужского тела, и с удовлетворением почувствовала, как ее прижали теснее, сонно поцеловали в плечо и погладили ее грудь.
Очень нежно, почти невесомо, и тут же сжали, и снова погладили нежно.
– Моя Рина, – прошептал такой знакомый низкий голос, и все ее тело отозвалось горячей нетерпеливой истомой.
А потом рука Людвига – наверное, это все же был он? – спустилась ниже, рождая в ее теле волшебную дрожь и жар, и огладила ее живот, задержавшись в коротких завитках. Ринка нетерпеливо застонала и чуть подалась вперед. Мужчина позади нее тут же притянул ее обратно…
Резко. Глубоко. Именно так, как ей хотелось.
И тут же перевернул ее на живот, раздвинул коленом ее ноги…
Она вскрикнула и вцепилась обеими руками в простыню, подаваясь ему навстречу, жмурясь от разливающегося по всему телу удовольствия…
Кажется, кончая, она кричала его имя – или не его, какая во сне разница? Главное, ей было безумно хорошо! Вот так, чтобы он продолжал вбиваться в нее, чтобы его ладони сжимали ее бедра, чтобы он не останавливался!
Боже, она что, во второй раз?..
– Людвиг… еще! – всхлипнула она и чуть не закричала от разочарования – он вышел, отстранился… – Черт… Людвиг!
Не желая терпеть ни мгновения, Ринка развернулась, толкнула его в грудь и оседлала. Он тут же подхватил ее за бедра, направляя и поддерживая, подлаживаясь под ее темп. Всего несколько движений – еще глубже и полнее, еще лучше! – она застонала, жмурясь и запрокидывая голову, упершись обеими руками в его грудь и чувствуя, как он содрогается в ней, как вибрирует под ее ладонями, выстанывая ее имя…
– Боже, чтобы мне каждую ночь такое снилось, – пробормотала она, падая ему на грудь и прижимаясь всем телом.
Ее тут же обняли, зарылись пальцами в ее волосы и нежно, безумно нежно поцеловали в макушку.
– Ты вкусно пахнешь, – расслабленно и довольно шепнул Людвиг. – Моя маленькая, упрямая козочка.
– Козочка? – лениво возмутилась Ринка. – Почему это вдруг?
– Козочки милые, когда не бодаются и не удирают через забор. Ты похожа на маленькую беленькую козочку. Такую, знаешь, пушистую и невинную. А потом ка-ак взбрыкнешь!
Людвиг тихо рассмеялся. Так странно и здорово было чувствовать, как он смеется, лежа у него на груди и чувствуя вибрацию всей кожей.
– Неправда, я не взбрыкиваю. Я хорошая. И мне нравится заниматься с тобой любовью. Ты красивый и нежный. Почему ты только во сне нежный? Так не честно.
Ринка лениво погладила его сначала по груди, а потом по лицу. Ей безумно нравилось его гладить! Даже больше, чем драконье яйцо. И у него почему-то совсем не было щетины, щеки были гладкие, почти как у нее самой. Наверное, потому что это сон.
– Не знаю, – так же расслабленно ответил Людвиг, ловя ее руку и поднося к губам. – Так получается.
– Хочу, чтобы ты был таким всегда… да, сделай так еще! – если бы она была кошкой, то сейчас бы мурлыкала. Боже, как у него так получается целовать ее пальцы, что она с ума сходит от наслаждения? Наверное, это магия.
И то, что он снова твердый внутри нее – тоже магия. Или сон. Какая ко всем Ктулху разница!
Ринка сжалась – и он замер, рвано вдохнул. А она приподнялась и заглянула ему в лицо, с удивлением отметив, что во сне у него опять синие глаза. Безумно красивые. И весь он… весь он – совершенство! А еще она хочет знать, как он целуется!
Потянувшись к нему, она шепнула:
– Ты, гад чешуйчатый, ни разу меня толком не поцеловал. Тебе не стыдно?
– Стыдно, – улыбнулся гад чешуйчатый… нет, не чешуйчатый – гладкий, теплый и шелковый! – Надо это исправить.
От этого поцелуя закружилась голова, так это было нежно и сладко. И он снова двигался в ней именно так, как надо. Магия! Настоящая магия! Вот теперь она, наконец, поняла – что это такое, заниматься любовью. Это когда чувствуешь его, как себя, каждую его мышцу, каждый вздох, каждое движение – и живешь, и дышишь вместе с ним, вместе до самых облаков, и даже стон, вырывающийся из его горла – в унисон с твоим стоном…
А потом она снова уснула, и ей снился запах горящий листьев, фортепианный джаз и объятия самого нежного, самого страстного любовника на свете. Ее мужа.
Пробуждение было… странным. Ринка так хорошо помнила объятия Людвига и собственные три – с ума сойти, целых три, так вообще бывает? – оргазма. Но рядом с ней в постели, разумеется, никого не оказалось. А вместо джаза звучали голоса слуг, что-то разгружающих у черного крыльца.
Еще более странным было отсутствие головной боли. Вчера они с Тори уговорили бутылки две. Или три. Стреляли по воронам. Перемыли косточки половине высшего света Астурии и Франкии. Составили заговор с целью женить доктора Курта.
О, Великий Ктулху! Сделай так, чтобы я не показала ей драконье яйцо и планшет! Пожалуйста! И не давай мне больше пить! Местный компотик-то – коварная дрянь! Совершенно не чувствуется алкоголь, даже ноги не заплетаются, а мозги отключаются напрочь.
Так что, мистер Бонд, вы как никогда были близки к провалу.
Правда, мысли о возможном провале и внезапной дружбе с иностранной шпионкой и бывшей любовницей мужа не испортили Ринке настроения. Не дождетесь! Раз уж новый мир позаботился о приятных снах, надо ими наслаждаться.
От души потянувшись, Ринка сбросила одеяло… и тут сообразила, что она – голая. И постель пахнет как-то…
Она схватила соседнюю подушку и принюхалась. Пахнет… мужчиной пахнет. И сексом.
– Ах ты, гад чешуйчатый!
Ринка швырнула подушку прочь, сама толком не понимая, почему вдруг чудесный солнечный день стал хмурым, а желание петь сменилось желанием убивать. И вообще, мир несправедлив! Вот какого Ктулху он сбежал?! Опять сбежал! Пришел, трахнул во сне – и сбежал! Чтоб его!..
– Мадам? – в спальню заглянула сияющая Магда, увидела подушку на полу, голую Ринку… и покраснела. Вся, включая уши. Но не отвернулась. И в глазах – любопытства два ведра. Правда, быстро опомнилась и присела в книксене. – С добрым утром, мадам.
– И тебе не хворать. Давно ли мой дорогой супруг явился?
– Ночью, мадам! Ох, вы ж почивали, не видели! – Магда забыла стесняться, увлеченная свежей сплетней, и бросилась к шкафу за пеньюаром. – Вот в самую полночь как засверкало, да затрещало, да по всему дому этакие искры побежали! Все всполошились, а как если пожар? Повыбежали, в окна повысунулись! Я тоже выскочила, думаю – мадам будить надо, а то как угорит, и тут Рихард, спокойный такой, как велит всем по местам да без паники! Это, говорит, их светлость домой возвращаются. Усталые. А вы, говорит, бездельники, панику не наводите и под ногами не мешайтесь. Ну, я за ним пошла, надо ж разузнать! А там, у крыльца, такое вот все сияющее, как озеро, только стоит и не вытекает! И трещит, и искрами сыплет, а потом оттуда какой-то хмырь как вывалится! И давай утекать! Рихард его за химок хвать, кто такой, спрашивает, а тот мычит, головой вертит, ну, думаю, никак болезный, епиндемию нам принес!
– Что за хмырь? – переспросила Ринка, позволяя Магде усадить себя к зеркалу, причесываться.
– Да кто ж его разберет, хмыря ентого. Рихард его словил и обратно сунул… – Магда хихикнула, прикрывая рот ладошкой. – Смешной такой! Голова в портале, а это… ну… эта… туточки! Вот у нас в деревне коза была комолая, уж она б его как боднула!
Ринка тоже хихикнула, представив невозмутимого дворецкого летящим вверх тормашками от козы. Нехорошо, конечно, так думать о пожилом дворецком, но смешно ж до невозможности!
– А потом, значится, его светлость из портала вывел. Под руки. Их светлость на ногах еле стояли, так устали.
– Или упились, – сердито буркнула Ринка, в глубине души догадываясь, что зря сваливает свои грехи на супружескую голову.
– Их светлости можно. После службы что ж не выпить немножко?
Ринка только вздохнула и еще раз пообещала себе не терять бдительности при общении с местным компотиком. А особенно – при общении с супругом!
К сожалению, бдительность при общении с супругом ей не понадобилась. Гад чешуйчатый встретил ее за завтраком, весь такой невозмутимый и элегантный, и первым делом прочитал лекцию о вреде алкоголя и общения с агентами вражеских государств.
– Чья бы корова хрюкала, – отбрила его Ринка.
Их светлость подняли бровь, не прекращая орудовать серебряной вилочкой, и всем своим видом показали полное недоумение манерами супруги.
Ринка только выше задрала нос и принялась зверски расчленять фазаний паштет.
– В отличие от вас, Рина, я прекрасно осознавал все опасности данного знакомства. По долгу службы…
– Ах, теперь это называется служебным долгом, – Ринка со стуком отложила приборы и глянула гаду чешуйчатому в глаза. – То примадонны, то французские шпионки, кто следующий? Прелестная цветочница, собирающая пыльцу в пользу италийской разведки? Мне все равно, с кем вы исполняете ваш, черт бы его подрал, служебный долг! Просто делайте это подальше от меня! Видеть вас не желаю!
Она вскочила, едва не опрокинув стул, и бросилась к выходу из столовой. В глазах кипели слезы, и больше всего на свете хотелось сбежать домой, в родную Москву, подальше от всех этих герцогов, магов, шпионов и прочей мыльной оперы. Хватит с нее! Хватит!
Но сбежать не вышло. Сколько Ринка ни пинала дверь, она не открывалась.
Лакеи молчали.
Людвиг тоже молчал.
Только едва слышно шумели деревья за окном и чирикала какая-то пичуга.
Поняв, что гад чешуйчатый не позволит ей уйти, она утерла слезы рукой – плевать на манеры! Пусть скажет спасибо, что не подолом! – и развернулась, намереваясь высказать ему все, что думает о его манере общения с супругой. Но не смогла сделать и шагу – уперлась в твердую, обтянутую белой сорочкой грудь, вдохнула такой знакомый и уютный запах… И разрыдалась. Позорно.
И так же позорно позволила себя обнимать и гладить по плечам, и целовать за ушком. Почему-то от его нежности становилось еще обиднее и горше. Вот почему, а? За что он так с ней? Она же… она же…
– Рина, не плачьте, не надо, – растерянно, совершенно не подобающе герцогу, некроманту и настоящему полковнику попросил он.
– Я не плачу! – срывающимся голосом соврала она и хлюпнула носом.
Ей безумно хотелось – безумно, потому что вопреки всякой логике – чтобы он ее поцеловал. А лучше взял на руки. И попросил прощения. И обещал, что все будет хорошо. А еще лучше – чтоб выгнал слуг и занялся с ней любовью, совсем как утром.
– Рина, не обижайтесь на меня, прошу вас.
– И не смейте меня удерживать! Я вам… я вам не… – она вовремя прикусил язык, чтобы не ляпнуть «шлюха»: стало стыдно перед Тори. Не перед ним! Пусть даже не надеется! – Отпустите меня немедленно!
Ну, ты поцелуешь меня, наконец, мерзавец?!
Но Людвиг, вместо того чтобы сделать самое нужное и правильное – ее отпустил. Дурак. Козел. Гад чешуйчатый! И, чтобы добить совсем – дверь перед ней открыл.
Мерзавец!
– Я вас ненавижу, – гордо заявила Ринка, развернулась и, задрав подбородок, удалилась. Гордо.
Вот почему мужчины такие дураки?!
Глава 8, в которой все идут в сад
Виен, Астурия. Вилла «Альбатрос»
Людвиг
Кто придумал этих женщин?! Вот как понять, чего они хотят? Нет, это совершенно невозможно!
В полном расстройстве Людвиг вернулся за стол и понял, что он совершенно не помнит – ел он что-то или нет. Эта фрау… эта Рина… как она умудрилась все так повернуть, что теперь он еще и чувствует себя виноватым? Она наговорила гадостей, она удирала из дому, она напилась вчера с франкской шпионкой – и он во всем этом оказался виноват.
Женщины!
Меланхолично дожевав паштет, Людвиг вздохнул, посмотрел за окно – там качали ветвями рябины и клены – и спросил в пространство:
– Рихард, ты понимаешь женщин?
– Не уверен, что это возможно, герр Людвиг. Вам подать мобиль?
– Нет, – Людвиг почему-то разозлился на предложение дворецкого, хотя быстрая езда всегда помогала ему проветрить голову, остыть и принять верное решение. Но сегодня это почему-то казалось бегством.
Барготовы подштанники, что с ним происходит?
Ответом на этот вопрос – а может быть издевкой – всплыли воспоминания о сегодняшнем утре. Чудесном, волшебном, невероятном утре в постели с собственной женой. Людвигу даже не захотелось задать кое-кому вопрос, каким образом он там оказался. Все равно Рихард вывернется, да еще и его самого выставит дураком.
Старый пень.
А утро с женой определенно надо повторить.
Рина, Рина… какая женщина!
Поймав себя на том, что улыбается подобно влюбленному идиоту из романов, обожаемых сестрами, Людвиг нахмурился и сжал кулаки. Ну нет! Он не уподобится тем тряпкам, называемым мужчинами лишь по недоразумению! У него еще осталось самоуважение! Она вела себя как дура – ее очередь извиняться. И вообще…
Что вообще, он, к счастью, не додумал. Его отвлек телефонный звонок.
Любимое начальство?
– Граф Энн на проводе, – доложил Рихард, взявший трубку.
– Думаешь, я не могу прожить и половины дня без службы?
– Разумеется, не можешь, – хмыкнул Герман. – Где доклад? Не знаю, как ты, а я предпочитаю знать, что творится у наших франкских друзей.
Людвиг скривился. Зуб, что ли, заболел? Или живот? А, нет, это начальство позвонило!