— Веду. Первый был, когда я уехал в Рихаттию, — Ирвин достал из внутреннего кармана сюртука ленту, и у меня потемнело перед глазами.
Лента (лазоревая, как спокойное летнее море в жаркий день), лежала у него на ладони. Лента, которую он подарил мне. Мы были в городе, и я увидела ее на витрине: она лежала среди множества таких же, выделяясь только простеньким узором, расшитым бисером. Я смотрела на нее, не отрываясь, и он запомнил. Кажется, дороже подарка у меня не было за всю мою жизнь.
Я отдала ее ему, когда он уезжал в Рихаттию, отдала со словами:
— Только ты не забывай меня, пожалуйста.
— Не забуду. Никогда не забуду. Что бы ни случилось, сколько бы лет ни прошло, я всегда буду тебя любить, и всегда буду с тобой, даже если я далеко. Слышишь?
Наши голоса вплетались в то, что я помнила, слышала, чувствовала.
Вплетались, как лента в мои волосы (впервые именно Ирвин заплел мне косу с ней: такую кривую, с торчащими в разные стороны прядями), и скорлупка осыпалась пылью. Я почувствовала, что у меня дрожат губы, а вместе с ними и сердце. Он ведь мог представиться Джону и Ричарду как угодно, но вместо этого назвался сводным братом. Сказал, что я его сестра... несмотря ни на что.
— Я знаю, что поздно, но… — Ирвин помолчал и добавил: — Что бы ни случилось, ты всегда можешь рассчитывать на меня, Рыжик.
Он шагнул ко мне, обнял прежде, чем я успела вздохнуть. И лента скользнула по моему плечу шелковой рекой.
В его объятиях было уютно, тепло, но... неправильно. Сама не знаю почему, осторожно отстранилась.
— Прости.
— Тебе не за что просить прощения, Шарлотта. Я слишком часто тебя подводил.
— Нет, дело не в этом. Просто…
— Дело в нем, я знаю, — голос Ирвина стал глухим. — Дело всегда было в нем, но я был слишком слеп, чтобы это увидеть. Чтобы тебя понять. Я столько всего тебе наговорил… жестокого, лишнего, Рыжик, но я просто с ума сходил, когда все это узнал. Был зол на него, на себя, на тебя, на весь мир.
— Я тоже много всего наговорила, — призналась, глядя ему в глаза. — Но мое мнение не изменилось, Ирвин. Ты же это понимаешь?
Он плотно сжал губы, но потом кивнул.
— Понимаю. Для меня это ничего не меняет.
Сейчас, когда я уже немного справилась с чувствами, говорить было легче. Если в настоящем наши отношения начнутся снова, это будет нечто совсем другое, непохожее на то, что было между нами раньше. Тот мальчик, который подарил мне ленту, будет жить в моих воспоминаниях, на смену ему придет мужчина, который сейчас стоит передо мной. Какой он сейчас? Я видела Ирвина разным, видела его глазами маленькой девочки, и девушки, влюбленной в образ, оставшийся в прошлом.
Теперь все иначе.
— Леди Ребекка уехала в Фартон, — неожиданно произнес он. — Отец ничего не знал о том, что ты… в общем, он был в бешенстве. Сказал, что не желает ее больше видеть рядом с собой.
От неожиданности замерла, а Ирвин подвинул стоявший рядом с нами свободный стул.
— Может, присядешь?
Опустилась на него скорее неосознанно, а он подвинул еще один. Сел и, слегка расстегнув сюртук, чуть подался ко мне.
— Не уверен, что понимаю, что там вообще произошло.
— Если честно, я тоже.
— Ты не пыталась поговорить с матерью?
— Не думаю, что она хочет ей быть.
— А ты спрашивала, Шарлотта?
Помолчала, кусая губы.
— По-моему, она все сказала своим поступком.
— Мы все совершаем глупости. О которых потом жалеем, — Ирвин отодвинулся, видимо, понимая, что я все еще испытываю некоторую неловкость.
Лента скользнула с моего плеча вниз, я едва успела ее подхватить и принялась осторожно сворачивать. Виконт Фейбер отказался от леди Ребекки, стоило ему узнать правду. Не этого ли она боялась, когда хотела отправить меня в Фартон? И ради чего жить рядом с человеком, который вышвырнет тебя из своей жизни только потому, что ты… что? В прошлом наделала глупостей? Или была отчаянно, безоглядно влюблена?
— Виконт… твой отец говорил о разводе? — спросила я, глядя на лазоревый шелк, складывающийся между пальцев легкими волнами.
В нашем обществе развод — клеймо похуже, чем связь до брака. Разводятся только с женщинами, опорочившими себя самым страшным образом, вот только почему-то никто не думает, что мужчина тоже способен себя опорочить. Неужели в жизни виконта Фейбера не было ни одного греха? Он чист, как младенец? Да ни за что не поверю! Женщина не может стать инициатором развода, пусть даже ее муж пускается во все тяжкие, и она об этом узнает. Большее, что может сделать обманутая жена, это вернуться в родительский дом.
— Нет. Сейчас все выглядит так, будто она поехала ухаживать за графом, ему и правда нездоровится. Впоследствии, надеюсь, мне удастся уговорить отца, чтобы он позволил ей вернуться.
— Позволил?! — я вскочила. — По-твоему это нормально?! Ирвин, а… а… Миралинда?!
Только сейчас вспомнила о сестренке. Всевидящий, а она ведь действительно моя сестренка, сестренка по матери!
— Миралинда осталась здесь. Отец не позволил ее забрать.
Ирвин тоже поднялся, а я задохнулась от жесткой прямоты этих слов. Не позволил ее забрать! Получается, леди Ребекка осталась совсем одна?! Ведь там, в Фартоне, она тоже была одна. Этот пронизывающий колючий взгляд, взгляд ее отца (и моего деда!), я помню очень хорошо. Тогда я не могла его понять, но сейчас… что ей пришлось пережить в те годы?!
— Шарлотта, я сделаю все, что от меня зависит, чтобы это исправить. Сейчас отцу просто надо немного остыть и подумать…
— Подумать! Подумать ему точно надо, головой, а не тем, на чем он сидит! — выдохнула я. — Она рисковала всем, чтобы сберечь его репутацию, она… она готова была…
Перед глазами возникло лицо Эрика, залитое бледностью, стремительно расплывающееся по белоснежному рукаву кровавое пятно. Почему-то в эту минуту мне резко расхотелось леди Ребекку жалеть. Все сострадание мигом испарилось, осталось только желание как следует встряхнуть ее за плечи и, глядя в глаза, спросить: «Ну и чего ты добилась?»
— Она стреляла в человека.
— Она не знала, кто он, — негромко произнес Ирвин. — С какими намерениями пришел за тобой. Об этом ты не подумала?
— Сейчас ты скажешь, что она хотела меня защитить.
— Возможно, это действительно так.
От меня не укрылось, что он сказал «возможно». Без какого-либо давления и нажима, поэтому я просто протянула ему свернутую в рулончик ленту, но Ирвин покачал головой.
— Нет, Шарлотта. Она твоя. Можешь выкинуть, если хочешь.
— Выкинуть? — вскинула брови. — Зачем мне ее выкидывать, Ирвин?
— Потому что ты сейчас стоишь передо мной, но чувство такое, что с каждой минутой отдаляешься все сильнее, — голос его стал глухим от горечи. — И я не знаю, что мне с этим делать.
Эта горечь ударила так сильно, что на миг стало нечем дышать.
— Я вовсе не отдаляюсь, Ирвин, — прошептала. — Просто мне нужно время… время, чтобы справиться со всем, что сейчас происходит в моей жизни. Я бы очень хотела, чтобы между нами все было как прежде, но как прежде уже не получится.
— Знаю. Я сам в этом виноват.
— Нет. Никто в этом не виноват, — я шагнула к нему, положив руки поверх его, и подняла голову, заглядывая в глаза. — Ты сказал, что ты мой брат, и это правда. Ты мой брат, и всегда им останешься, но нам с тобой нужно привыкнуть к тому, какими мы стали. Не только мне, и тебе тоже. Думаешь, я не вижу в твоих глазах лед, когда речь заходит про Эрика?
Ирвин дернулся, ноздри его шевельнулись.
— И это нормально. Мы выросли рядом, но потом… сейчас мы слишком разные, понимаешь? Я рада, что мы увиделись, рада, что поговорили нормально, без взаимных упреков и обвинений. И я рада, что у меня есть такой брат, как ты. Самый лучший брат в мире.
Он перехватил мою руку, легко сжимая пальцы поверх ленты.
— Тебе идет коса.
— Тугая, или такая, как ты заплел в первый раз?
В глазах Ирвина сверкнули смешинки, и я поняла, что тоже улыбаюсь.
— Это была моя первая коса.
— Это было заметно!
— Эй! — он приподнял брови. — Ты хочешь меня обидеть?
— Вовсе нет, — я закусила губу, чтобы не рассмеяться, а потом добавила уже серьезно. — Спасибо. Спасибо, что сохранил ее для меня.
Взгляд Ирвина потеплел. Он дождался, пока я спрячу ленту в сумочку и подал мне пальто.
— Буду рад любой весточке от тебя, Шарлотта. У тебя ведь остался мой адрес?
Кивнула: тот конверт, что он передал мне в нашу прошлую встречу, Сюин перевезла в дом вместе с остальными вещами. Я спрятала его в тумбочку, но так туда и не заглянула.
— Когда я говорил, что ты всегда можешь на меня рассчитывать...
— Я знаю.
Глаза потеплели еще сильнее. Теперь они действительно напоминали по цвету высокое летнее небо, под которым так здорово лежать в траве и слушать жужжание пчел.
На этот раз я первой шагнула к нему и обняла: легко, осторожно. Ощущения неловкости и неправильности больше не было, пусть даже Ирвин на мгновение замер, а потом мягко привлек меня к себе, едва коснувшись виска подбородком. Задержал это объятие на миг, и тут же отпустил, провожая взглядом мой шаг назад. Какое-то время молча смотрел на меня, а потом поцеловал мне руку и вышел, оставив наедине с удивительно светлым чувством. Это чувство разрасталось внутри, согревая и заставляя улыбаться.
Широко-широко, как в детстве.
Я завязала банты шляпки, закусила губу, глядя на свое отражение, а потом вышла в коридор. Прошла по ковровой дорожке, кое-где истертой, слегка смягчающей стук каблуков, спустилась на первый этаж.
— Доброй ночи, мистер Гарс!
Мужчина, сидящий за конторкой, поднял голову.
— Доброй ночи, мисс Руа.
— Спасибо, что пропустили моего брата.
Несмотря на обманчиво-добродушную внешность (седые бакенбарды и широкое круглое лицо), пройти мимо него не представлялось возможным. Служебный вход предназначался только для персонала, и ни для кого больше.
Густые брови сошлись на переносице, соединяясь в рощицу-уголок. Мужчина пристально взглянул на меня.
— Боюсь, я не видел вашего брата, мисс Руа, — строго сказал он. — Вы же знаете, правила одинаковы для всех.
— О… понимаю, — кивнула. Он наверняка намекает на то, что это должно остаться между нами. — Все равно большое вам спасибо.
— Мисс Руа…
— Спасибо, мистер Гарс!
Меня ждут пироги с вишневым вареньем и уютная квартирка миссис Клайз! С этими мыслями я и шагнула на улицу, в укутавшую Лигенбург шубой сугробов зиму. А потом к экипажу, возле которого меня дожидался Тхай-Лао.
Глава 12
Ольвиж, Вэлея
Эрик
Эрик смотрел на роскошный трехэтажный особняк, отрезанный от суеты улиц высоким кованым ограждением. Огромный по городским меркам внутренний двор, высокие этажи и квадратные окна, расчерченные перекрестьями рам. В зимние сумерки просачивался свет: теплый, яркий, растекающийся по светлому камню стен. Этот особняк, пожалуй, был главной достопримечательностью улицы и располагался в самом сердце Ольвижа, неподалеку от набережной Лане. Поблизости многочисленные парки и площади, мосты, увенчанные скульптурами и фонарями, бесконечное многоголосье, шум, суета и краски.
Кто бы мог подумать, что она, так любившая уединение, сможет жить в таком месте. Кто бы мог подумать, что она откажется от своей магии. Безумной, сильной, неистовой, темной и такой притягательной.
Только ненормальный мог назвать магию Смерти притягательной.
Так что Шарлотта права, он ненормальный. Но именно из-за нее он здесь.
Расставаться с ней, оставлять ее одну надолго не хотелось, но переход порталом между городами отозвался бы ему магическим истощением на несколько дней. Отец был очень силен, но портал, который он однажды открыл между Вэлеей и Маэлонией, стоил ему двух суток могущества. Эрик не видел его в те дни: Симон Эльгер никому не показывал своей слабости. Не видел, но знал, что к нему не входила даже прислуга, единственный, кого допускали в покои отца — целитель, которому тот безоговорочно доверял.
Поэтому пришлось потерять пару дней в дороге, вдали от Шарлотты. И еще столько же придется потерять на обратном пути.
Эрик шагнул на мостовую, сунув руки в карманы. Прохладный ветер швырнул волосы на лицо, но он даже не стал их убирать. Не стал запахивать пальто: зимы в Вэлее гораздо более мягкие и теплые, чем энгерийские. Даже в Ольвиже, что уж говорить о Ларне, где находится поместье брата.
И этот дом тоже принадлежит ему.
Наверняка нашпигованный магическими ловушками, как кекс изюмом. Даже не прибегая к магии, Эрик мог почувствовать часть из них, а пройти их все, даже самые сложные, можно было просто пустив по венам золотую мглу. Силу хэандаме, антимагию, которая погасит любой магический удар. Нет, брешью в защите жилища Начальника Комитета (или попросту вэлейской разведки), это не было. Просто в мире осталось всего четыре человека, наделенных антимагией.
Трое из них жили в этом доме.
В доме, который он ни разу не видел до сегодняшнего дня, намеренно обходя его стороной.
Эрик приблизился к тяжелым кованым воротам и положил ладони на прутья. Металл впился в кожу холодом (перчатки он сунул в карман еще в экипаже, да так и не надел их снова). Изумрудные искры под пальцами вспыхивали и гасли, обтекая заостряющиеся наверху темные колья. Странное это было чувство: стоять в нескольких футах от крыльца, невысокого, уходящего вглубь дома, подсвеченного фонарем. Стоять и знать, что где-то там ходит женщина, которая долгие годы была его наваждением. Сумасшедшим, выжигающим кровь и разум, заставляющим забывать обо всем.
Где-то совсем рядом. Так близко.
Возможно, сидит с документами в кабинете — она занималась домами и школами для сирот, и под ее покровительством они действительно расцветали. Или над книгами, книги ее страсть. Возможно, практикуется в магии, которую никому никогда не раскроет, или просто…
Довольно!
Решительно толкнув тяжелые ворота, шагнул на ведущую к дому дорожку. С этой стороны она была короткой, не в пример той, что протянулась сквозь уснувший на зиму сад с фонтаном.
Шаги отдавались в ушах эхом, подхваченные ветром, разносились по улице: чуть более безлюдной, чем она могла бы быть в такое же время осенью, весной или летом. Шум за спиной — проехал экипаж. Женский смех и стук каблучков, негромкий бас. Эрик шагнул на крыльцо, но даже не успел прикоснуться к цепочке звонка. Дверь распахнулась, а яростный взгляд в упор мало напоминал приветствие.
— Что ты здесь делаешь?
— Я бы тебя рассчитал, Жером.
Бессменный дворецкий и друг брата, который тоже работает на Комитет. Светловолосый, невысокий и крепкий, ему бы больше подошло махать кулаками в подворотне, в уличных боях за ставки на пару ночей с девицей, чем встречать гостей брата. Но тут уж каждый выбирает сам.
— Повторю. Всего. Один. Раз: что тебе нужно?
— Поговорить. Не с тобой. Поэтому будь любезен, — указал ему за спину, — сообщи властелину Вэлеи всея, что я здесь.
— Ты полтора часа торчишь под нашими окнами. Думаешь, он об этом не знает?
— И что, совсем не хочет поговорить с блудным братом?
Улыбка на губах вышла сама собой, а вот Жерома знатно перекосило.
— Как еще объяснить, что тебе здесь не рады?
— В твои обязанности это не входит.
Эрик шагнул в дом, не дожидаясь ответа. Движение за спиной уловил сразу, и отреагировал мгновенно: блокируя захват, легко выпуская из шафта лезвие и отточенным молниеносным движением перекрывая любую попытку дернуться. Смотреть Жерому в лицо над вжатым в горло острием было приятно. Совсем как в старые добрые времена.
— Магия, — произнес, наслаждаясь удивлением и яростью в серых глазах, — давно не единственное, чем я могу тебя уложить. Надеюсь, не в обиде?
Приподнял брови, глядя как бешено бьется жилка пульса и дергается кадык.