Он подмигнул мне и поклонился, когда наши пальцы соприкоснулись.
— До начала представления все ходят в масках, а после окончания первого акта — по желанию. Хотите программку?
— О, да! С удовольствием, — после рассказа Сюин мне еще больше хотелось почитать о том, куда я иду.
Расплатившись, убрала ее в ридикюль и улыбнулась:
— Спасибо!
— Вам спасибо, синьорина! Чудесного вечера!
В том, что вечер будет… чудесным, я не сомневалась, поэтому надела маску и поспешила в сторону гардеробных. Указатель привел меня к лестницам, уводящим вниз. Навстречу мне попадались женщины в самых разных нарядах и мужчины во фраках, от многоцветия платьев, украшений, причесок пестрело в глазах, тем не менее маски были только двух цветов. Белые с золотом для женщин, черные с серебром для мужчин: те цвета, которые подойдут к любому наряду.
Незаметно всматривалась в лица, пытаясь уловить стальной блеск глаз в прорезях маски, знакомые плотно сжатые губы или плавный контур подбородка. В меня, к слову, тоже всматривались, особенно мужчины, что шли в одиночестве. Те, что со спутницами —украдкой, мой наряд привлекал внимание. У многих женщин были платья с открытыми плечами, но большинство целомудренно прикрывали их шарфами из органзы. Даже те, кто не прикрывал, смотрели с интересом: фасона, где открытые плечи переходят в весьма смелое декольте, не было ни у кого.
У меня приняли накидку и выдали номерок, после чего я вдруг отчетливо осознала, что до встречи с Орманом осталось столько же, сколько до начала представления. В том, что его место окажется рядом с моим, я даже не сомневалась, поэтому сейчас медлила.
Ровно до того момента, как локтя коснулись пальцы, а следом низкий и сильный голос прокатился по телу волной:
— Вы обворожительны, мисс Руа.
Я не подпрыгнула только потому, что вросла в пол. Орман обошел меня, чтобы предложить руку: в темно-синем фраке, оттененном сталью жилета и брюк, с тростью и в неизменной маске, выделяющейся из черно-белой толпы, он сразу притягивал взгляды. Теперь, вместе с ним, и я. С чего я вообще взяла, что он воспользуется маэлонской маской, когда у него есть своя?
Неприлично так глазеть на мужчину, но сейчас именно это я и делала.
— Шарлотта, почему ты так смотришь? Еще немного, и я решу, что ты рада меня видеть.
А говорил, нет чувства юмора. Все у него есть, даже любовница.
Мысль о другой женщине почему-то отозвалась в сердце жалящей болью, но я все равно положила руку на сгиб его локтя.
В конце концов, он мне ничего не обещал.
— Просто не ожидала вас так скоро увидеть, — произнесла как можно более небрежно. — Думала, мы встретимся в партере.
Не представляю, как вести себя с ним. Не представляю, о чем с ним говорить. А мы вообще о чем-то должны говорить? Ну да, если мы вместе идем в театр, это предполагается. Хотя мы вообще-то не вместе идем, по крайней мере, такой договоренности не было.
— Что-то не так, Шарлотта?
— Все так, — очаровательно улыбнулась.
Одно радует, наедине с ним я не останусь. До завтрашнего вечера.
Чем я вообще думала, когда подписала с ним договор?!
— Тогда почему ты такая напряженная?
Вы еще спрашиваете? Это не я луплю людей, чтобы… чтобы доставить им удовольствие.
— Я столкнулась с Вудвордами, — это было первое, что пришло мне в голову.
— Они что-то тебе сказали? — Вголосе его прозвучала сталь.
Та самая сталь, которую легко было спутать со свистом лопнувшей струны… или хвостов плети.
Выкинь это из головы, Шарлотта! Немедленно выкинь это из головы.
— Просто прошли мимо.
Орман остановился прямо у лестницы. Развернул меня лицом к себе и внимательно заглянул в глаза. Несмотря на то, что здесь свет был приглушен, его радужка словно светилась золотом. Уже не первый раз замечаю такое, что это вообще за магия?
— Ты расстроилась?
— Нет, — покачала головой. — Если не возражаете…
Смотреть на него вот так было неправильно, и уединяться — на глазах у всех, в переполненном людьми холле нижнего этажа — тоже. Но именно это сейчас и происходило, от его прикосновений по коже бежало тепло, а все мысли (разумные и не очень) испарялись.
«Этот мужчина опасен», — сказал Ирвин.
Можно подумать, я сама этого не знала. Знала, чувствовала, догадывалась, но…
Какое тут вообще может быть «но»?!
У него есть другая.
— Давайте поднимемся наверх, — произнесла как можно спокойнее. — Мне хотелось бы осмотреться.
В конце концов, что такого в совместном походе в театр, особенно когда мы оба под масками. Не съест же он меня, честное слово. Прямо сейчас.
«Прямо сейчас может и не съест, — любезно подсказал внутренний голос, — а вот завтра…»
Я посоветовала ему замолчать.
— Ты еще не бывала здесь? — спросил Орман, когда мы, продолжая собирать взгляды, поднялись и вышли в главный холл.
— Нет, раньше не доводилось, — ответила я, рассматривая мраморных девушек, держащих подсвечники. Они застыли по обе стороны лестницы, рассыпая свет на невысокие широкие ступени. В переходе между этажами, где лестница расходилась направо и налево, такие же подсвечники держали мраморные юноши. Когда-то, наверное, в их руках горели настоящие свечи, но сейчас их заменили на электрические.
— Волнуешься?
Еще как.
— Немного.
— Не волнуйся, Шарлотта. Я с тобой.
Вот поэтому и волнуюсь, чуть не брякнула я, но вовремя прикусила язык. Потому что все, что может быть неверно истолковано, Орманом обязательно будет неверно истолковано. Да что там, им будет неверно истолковано даже то, что в принципе нельзя неверно истолковать, а если неверно истолковать неверно истолкованное…
О чем я вообще думаю?!
Мы прошли через холл, в сторону раскрытых дверей, сквозь которые людские потоки стекались в зал. Приблизились к застывшему возле витража служителю в темно-синей ливрее и таких же брюках. Ослепительная белизна рубашки и перчаток выгодно подчеркивала цвет форменной одежды.
Я потянулась к ридикюлю, где лежала контрамарка, но Орман уже вручил проверяющему два билета и, прежде чем я успела что-то спросить, мы шагнули за двери.
— Что… — прошептала было я, но тут на глаза попался указатель, и у меня кончились слова.
— Я решил, что нам будет удобнее в бенуаре*, — как ни в чем не бывало сообщил Орман.
Он решил?!
— Вам — возможно и будет, — сказала я, резко остановившись. — Но не мне. У меня есть билет в партер, и…
— Есть? — уточнил Орман.
Я заглянула в ридикюль, и на моих глазах контрамарка вспыхнула изумрудным пламенем. Когда я обрела дар речи, от нее уже осталось одно воспоминание.
— В таком случае я вернусь домой, — сказала я. — Желаю доброго вечера, месье Орман.
Отняла руку, но не успела сделать и шага. Он подхватил меня, как в вальсе, я даже пискнуть не успела. В неярком свете настенных бра в его глазах снова мерцало золото, но самое ужасное заключалось в том, что сюда, в коридор к бенуарам, в любой момент мог кто-нибудь войти.
— Пустите, месье Орман.
— Отпущу, если согласишься на бенуар, Шарлотта.
— А ваши методы не меняются, правда?
Золото сверкнуло ярче, и тут же погасло. Он все-таки меня отпустил.
— Чем тебя не устраивает отдельная ложа?
— Всем. Вы пригласили меня в театр, и снова мошенничаете.
— Ни разу, — серьезно произнес он. — В партере даже толком не пообщаешься, не говоря уже о том, чтобы насладиться обществом друг друга.
И что он подразумевает под наслаждением, позвольте спросить?!
— В партере можно превосходно пообщаться до начала представления, — заметила я. — Точно так же, как и во время антракта.
— Этого слишком мало, Шарлотта.
— Слишком мало для чего?
— Времени, проведенного с тобой. Мне его всегда мало.
Ей он тоже так говорил? На этой мысли осеклась так резко, как это вообще возможно.
Всевидящий! Я что, ревную?!
Нет. Нет, конечно нет. Не может такого быть, я не могу его ревновать. Хотя бы потому, что мы знакомы меньше месяца, потому что он ужасный, невыносимый, и нас ничего не связывает.
— Кроме того, ты тоже мошенничаешь, — неожиданно заявил он.
— И в чем же? — поинтересовалась.
— Скажу, если ты наконец изволишь подать мне руку.
Мелодичный звонок прокатился над театром, со стороны дверей донеслись шаги.
А вот ни капельки я не ревную, и вообще. Пусть будет бенуар, какая мне разница!
— Подам, если пообещаете больше не принимать решений за меня, — сказала, глядя ему в глаза.
Он вернул мне взгляд.
— Обещаю.
Мы прошли по мягкой ковровой дорожке, заглушающей наши шаги. Орман отодвинул полог, пропуская меня внутрь, в затемненную ложу, после чего задернул его и притворил двери.
— Так гораздо лучше, правда? — негромко спросил он, отодвигая для меня кресло.
А я… я замерла от раскинувшейся передо мной роскоши. Бенуар был погружен в полумрак, тогда как над залом рассыпала ослепительно-яркий свет большущая люстра. Кажется, электрическая. Партер, должно быть, на несколько сотен мест, и все заполнены людьми. Возносящиеся наверх ложи, бельэтаж и балконы, украшенные лепниной. Огромная сцена, совсем рядом с нами, с утопленной внизу оркестровой ямой, тяжелый красно-золотой занавес, струящийся волнами складок. Верх над королевской ложей (в два этажа высотой) был выполнен в форме короны, балкон украсили возлежащей на мече пантерой, гербом Энгерии.
Из оцепенения меня вывел второй звонок и голос Ормана:
— Ты обещала называть меня Эрик.
«Пусть тебя Камилла Эриком называет», — подумалось мне, но я тут же себя одернула.
Расправила юбки и опустилась в кресло.
— Вы обещали сказать, в чем заключается мое мошенничество.
— Так я же только что сказал, — он положил руки на подлокотник.
Руки в перчатках.
«Перчатка смягчает удар. Без нее все чувствуется ярче. Особенно кончиками пальцев».
Подавила желание прижать ладони к щекам. Слава Всевидящему, сейчас начнется представление!
Да что со мной вообще такое творится?!
Достала из ридикюля программку и раскрыла ее. Не успела даже пару строчек пробежать глазами, как сложенный вдвое листок выхватили из моих рук, и его постигла та же участь, что и контрамарку.
— Вы что делаете?! — возмутилась.
— Никогда не покупаю, и вам не советую. Это все равно что заглянуть в конец книги.
— Можно подумать, вы никогда не заглядывали, — ядовито заметила я.
— Никогда. В детстве будущее меня пугало, в юности мне не было до него никакого дела. Сейчас я предпочитаю путешествие конечной точке.
— Все равно вы ненормальный! — воскликнула я. — Это же остается на память!
Глаза его потемнели так, словно в зале приглушили свет. Я даже бросила взгляд наверх, но поняла, что люстра по-прежнему сияет в десятки хрустальных ярусов.
— Память, — глухо произнес он, — это то, что происходит здесь и сейчас. В этом бенуаре, на сцене, но никак не в клочке бумаги. Никогда не называй меня ненормальным, Шарлотта.
Последние слова были сказаны так, что я приросла к стулу.
Жестко. Холодно. Как приказ.
Ничего общего в голосе этого мужчины не было с тем, кто встречал меня у гардеробных и говорил о времени, что хочет со мной провести. По коже прошел мороз, я отвернулась и уставилась на сцену. Как раз в ту минуту, когда по театру прокатился третий звонок.
Занавес с тихим шорохом разошелся, стирая последние голоса, и в зале погас свет.
* Бенуары — одни из самых дорогих лож в театре, для очень важных гостей. Располагаются по обеим сторонам партера на уровне сцены или несколько ниже.
Глава 3
История происходила в Лации, одном из самых известных маэлонских городов. Славился он своими каналами и длинноносыми лодками, которые горожане использовали как средство передвижения, приезжие — как развлечение, а влюбленные парочки как место для романтического уединения. Главная героиня, девушка из небогатой семьи, приглянулась влиятельному мужчине намного старше себя, вхожему в круги правителей города. Он обещал ей красивую жизнь, если та согласится стать его любовницей, но она отказалась. Тогда он подставил ее отца, и его казнили за преступление, которого тот не совершал. Девушка осталась с матерью, младшим братом и четырьмя сестрами. Им с матерью отказывали во всех местах, куда бы они ни шли. Последней каплей стал момент, когда она пришла к нему (не зная о том, что случившееся с отцом произошло по его вине), чтобы продать себя за возможность кормить семью.
— Тебе нравится, Шарлотта? — негромкий голос Ормана совсем рядом заставил меня вздрогнуть.
Я вдруг поймала себя на мысли, что тереблю прядку, наматывая локон на палец.
Немедленно отдернула руку.
— Нравится, — ответила я.
Мне и правда нравилось. Настолько, что переживания главной героини, Виттории, заставили меня полностью окунуться в ее чувства и забыть о собственных. Но теперь я вернулась в реальность (спасибо кое-кому!), и снова вспомнила о происходящем. В частности, о том, что наши кресла стоят очень близко, и что Орману достаточно шевельнуть пальцами, чтобы коснуться моей руки.
— Я рад, — произнес он. — Признаться, у меня были некоторые сомнения…
— О чем же?
— Приглашать ли тебя на этот спектакль. В Энгерии принято осуждать все, что не укладывается в рамки морали.
— Рамки морали не имеют значения, когда твоей семье нечего есть.
— Хочешь сказать, на ее месте ты поступила бы так же? — Он внимательно смотрел на меня.
Интересно, какого ответа он ждал, этот мужчина?
Мужчина, увлекающийся запретными наслаждениями и чужой болью.
— Нет, — ответила я. — Но у меня преимущество, месье Орман: у меня нет семьи.
Воспоминания о леди Ребекке (даже в мыслях я не могла называть ее мамой) обожгли сердце, но я не позволила себе им поддаться.
— Ты не поверишь, но иногда отсутствие семьи действительно преимущество.
— Поэтому вы не женитесь? — поинтересовалась я, и тут же прикусила язык.
Хорошо хоть не ляпнула «на Камилле». Украдкой взглянула на Ормана, но он неожиданно улыбнулся:
— Почему ты спрашиваешь, Шарлотта?
Передернула плечами:
— Просто к слову пришлось.
— Просто?
— Да, — я отвернулась.
— Ты знаешь, что эта история основана на реальных событиях? — Орман чуть подался ко мне, не прикасаясь, но ни одно в мире прикосновение не обжигало так, как его близость. Сама не знаю, почему: именно эта близость, когда он замирал в дюймах от меня, не дотрагиваясь, сводила с ума сильнее, чем самые откровенные ласки. Возможно потому, что в воспоминаниях о нем, о моих-его снах и сеансах позирования было слишком много непристойного.
Да, разумеется дело лишь в этом, и ни в чем больше.
— Нет.
— Это видоизмененная история Виттории дель Поззо, женщины, в которую влюбился один из правителей Лации.
— Вы сожгли мою программку. — Я незаметно отодвинулась чуть подальше, небрежно поставив руку на подлокотник и подперев подбородок. — А теперь решили сами мне все пересказать?
— Я не рассказываю. Просто подогреваю интерес. — Орман подался ближе и коснулся моего плеча. — Чтобы ты немного расслабилась. Мы в театре, а не на занятиях.
От скольжения перчатки по обнаженной коже по телу прошла дрожь: я вдруг вспомнила, как горячие ладони касались рук, стягивая с меня нижнее платье. Пусть даже это было давно, пусть даже этого не было, потому что оно было во сне… Ну да, я определенно расслабилась.
— Давайте лучше смотреть, — убрала его руку и целиком сосредоточилась на происходящем на сцене.
Ну, если можно так выразиться.
Девушка как раз готовилась к первой ночи с мужчиной, разрушившим ее жизнь, и заметно волновалась, натягивая тонкие чулки под почти прозрачную сорочку. В зале стояла такая тишина, что слышен был шелест шелков и кружева, скользящих по атласной коже.
На миг даже перед глазами потемнело от бесстыдной откровенности происходящего.