— Да-да, — задумчиво сказала она. — Гаси свет, я сейчас лягу.
* * *На другой день, дождавшись, когда муж запрется с очередным учеником, а Милена уйдет гулять, Алла унесла телефон на кухню и принялась звонить Балакиреву.
Дозвонилась с трудом, долго ждала, когда он подойдет к телефону. Сбивчиво рассказала о вчерашнем визите своего первого мужа, о плейере…
— Проигрыватель компакт-дисков? — Ей показалось, что Балакирев повысил голос, во всяком случае, она стала лучше его слышать. — Погодите-ка… А диска в нем случайно нет?
Алла растерянно ответила, что не обратила на это внимания. Принесла плейер, открыла его. И в самом деле, обнаружила в нем готовый к прослушиванию диск — черный, как будто исцарапанный, с немецкой надписью. Уж что-то, а немецкие слова она научилась узнавать сразу, хотя сама этого языка не знала. Просто у мужа на столе постоянно валялись раскрытые книги.
— Да, диск есть, — подтвердила она. — А откуда вы это знаете?.
— А какая группа? — Теперь Балакирев почти кричал. — Что там написано, можете прочитать?
— По-немецки, — сообщила она. — Сейчас… Рам…
— Раммштайн?
У Аллы вдруг задрожали руки. Она и сама не могла понять почему. Может, потому, что Балакирев снова угадал? А может, это его голос так напугал ее? Он кричал в трубку:
— Раньше видели этот плейер? Может, диск видели?
— Никогда, — она невольно тоже перешла на крик. — У нее ничего такого не было!
— Значит, муж принес? Сам отдал, сказал, что дочка забыла? — будто не веря ее словам, переспрашивал Балакирев. Получив подтверждение, заявил:
— Вы этот плейер никому не отдавайте, я его сегодня заберу! Или сам приеду, или пришлю кого-нибудь! Особенно мужу не давайте!
— Которому? — чуть не плача, переспросила она.
— Да первому вашему, кому же еще!
И Балакирев, не простившись, повесил трубку. Только тут Алла заметила, что Виктор стоит рядом.
— Ты это на кого кричишь? — удивленно спросил он. — Тебе-то какое дело до Раммштайна?
— А что это? — замороченно спросила она.
— Натовская база на территории Германии. Ты что же — политикой увлеклась? — Тут он обратил внимание на диск — тот и в самом деле бросался в глаза. Заинтересованно вынул его из плейера, рассмотрел.
— Интересно бы послушать, — сказал он. — Так Раммштайн — это группа… Понял.
— Не трогай! — неожиданно взвизгнула Алла. У нее наконец сдали нервы. — Дай сюда!
А так как муж растерялся и диск не отдавал, она буквально выдернула его у него из рук и захлопнула крышку плейера. Объяснить она ничего не могла. Во-первых, у нее дрожали губы. Во-вторых, у нее было ощущение, что она совершила что-то ужасное. Но что это было и почему на нее кричал Балакирев — она не знала. Ей просто было страшно.
Через час с небольшим явился молодой человек, показал удостоверение и забрал у нее плейер с компакт-диском. Виктор снова потребовал объяснений.
— Да отстань ты от меня! — закричала она. — Сама ничего не знаю!
Она схватила сумку и выбежала из квартиры, отговорившись тем, что ей нужно в магазин. Однако прежде чем отправиться за покупками, Алла долго сидела во дворе на лавочке. Она вспоминала вчерашний визит Степана. Его испитое, темное лицо, затравленный и в то же время злобный взгляд.
* * *В общежитии Ватутина не оказалось. Во всяком случае, вахтер утверждал, что тот с утра куда-то ушел и обратно мимо вахты не проходил.
— Хотя, может, залез через черный ход, — задумчиво предположил вахтер. — Уже бывало такое. Если опять гвозди выдернули…
Гвозди действительно кто-то выдернул. То есть они были на месте, но их расшатали, и теперь они не соприкасались с косяком, в который были вколочены. С первого взгляда казалось, что дверь запасного выхода по-прежнему заколочена. На самом деле она открывалась без всякого труда. Следователь сам в этом убедился. Он прошел на лестницу, попробовал открыть наружную дощатую дверь. Она тоже открылась сравнительно легко, хотя с внешней стороны была завалена строительным мусором. Но было видно, что недавно ее открывали — на цементе виднелись следы.
Юрий в это время отпирал комнату Ватутина. Как и в первый раз, им выдали ключ на вахте. Хозяина в комнате не оказалось. Расспросили на кухне — но и там его давно не видели.
— Давно — это как понять? — спросил Юрий.
— Со вчерашнего дня, — объяснила худая смуглая женщина. Она явно побаивалась представителей закона, хотя занималась совершенно мирным делом — кипятила в кастрюльке детские бутылочки для искусственного кормления.
Комнату Ватутина тщательно осмотрели. Осмотр дал прежние результаты — то есть никаких. Имущества не прибавилось и не убавилось. Балакирев почти наперечет помнил каждую вещь, которую видел здесь во время прошлого посещения. Вещей было не так уж много. Только на расшатанном столе на этот раз красовались остатки вчерашнего пиршества — несколько бутылок из-под дешевой водки, куски хлеба, мятый сизый огурец на тарелке, залитой рассолом. Но один предмет привлек внимание Балакирева. Он не помнил, чтобы раньше его видел. Это был нож с выкидным лезвием. Широкое, прекрасно заточенное лезвие выскакивало после нажатия кнопки. Массивная, удобная для ладони рукоятка ножа была щедро украшена инкрустацией. Лезвие совершенно чистое. Этим ножом во время пиршества ничего не резали. И все-таки он лежал на столе, сразу бросаясь в глаза.
Балакирев все еще рассматривал нож, когда в комнату ворвался Ватутин. Увидев гостей, он замер на пороге.
— Что ж вы? Проходите, — пригласил его Балакирев.
Хозяин робко вошел, вгляделся в его лицо. Узнал и еще больше присмирел.
— А я вчера дочку хоронил, — как-то виновато произнес он. — Вот… Поминали. Друзья пришли., Он беспокойно шарил взглядом по комнате, будто оценивая, какое она производит впечатление на гостей. Балакирев обратил внимание, что фотография Ольги исчезла со стены. Теперь она стояла на подоконнике, а передней — стопка с какой-то прозрачной жидкостью, накрытая куском хлеба.
— Я ей водочки поставил, — пояснил Ватутин, поняв, куда тот смотрит. — По обычаю. Этот чухонец разве сделает? Он и Алку по-своему воспитал, совсем заморозил бабу.
Прямо треска какая-то, а не женщина. Да вы садитесь…
Хозяин суетливо прибрал одну из кроватей, и Балакирев уселся. Он достал из кейса целлофановый прозрачный пакет, в котором Юрий привез плейер. Издали показал пакет Степану:
— Узнаете?
Тот переменился в лице.
— Ну так что? Узнаете или нет? — настаивал Балакирев.
— Это Алка на меня накатила? — догадался тот. — Ну, за что? Я вас спрашиваю — за что? Я вещь вернул, а она сразу в милицию! Я же ее не крал! Да она и сама-то от нее отказалась! Говорила — не видела, не было у Ольги такой!
— Ау вас этот плейер откуда? — Балакирев положил пакет на стол рядом с ножом.
— Я же сказал — Ольга забыла.
— Вы это точно знаете?
— А кто же? Я помню, у нее из ушей торчали эти…
Наушники.
— Именно эти?
Ватутин досадливо отмахнулся:
— Ну а какие же? Что вы меня пытаете? Я же вернул, так что ж теперь — дело будете заводить?!
Балакирев рассматривал его дергающееся лицо. Тот занервничал еще больше и с вызовом заявил:
— Лучше бы вы того гада искали, который ее убил, чем по пустякам мотаться. Я же говорю вам русским языком — Олечка забыла эту штуку. Она, кому еще? Ко мне же только друзья приходят, а у них таких вещей не водится.
— И когда она его оставила?
— Да вот, когда деньги заняла. Больше-то не являлась.
— То есть пятого мая? — уточнил Балакирев. — Вы уверены? Вы его когда нашли? Где?
Ватутин, напрягаясь, мучительно вспоминал. Оказалось, что он обнаружил плейер в стенном шкафу, в глубине одной из полок. Там он лежал, за какой-то тряпкой. Найдя эту вещь, Ватутин долго удивлялся и прикидывал — откуда она у него? Что не покупал — точно помнил. Зачем ему это? У него есть радио, то есть было радио… На этом месте он вдруг засмущался и быстро перескочил на другую тему. Когда нашел? Да позавчера. Вечером что-то искал в шкафу и нашел. А вчера пошел к жене. Как раз вчера и хоронили Ольгу. Без него, его никто не звал…
— Вынесли мне гнилой кусок, как собаке, — зло проговорил он. — Даже за стол не посадили. Будто не отец пришел, а побирушка.
— Значит, плейер лежал у вас почти двадцать дней? — Балакирев переглянулся с Юрием. Тот слушал напряженно, не вмешиваясь. Ему не хуже Балакирева было известно, когда именно и от кого Ольга получила этот плейер и диск. В чем, в чем, а в этой детали Мулевину можно было безусловно верить. Она была слишком незначительна, чтобы ее специально придумать. Когда Мулевин исповедовался, на его упоминание о плейере и диске почти не обратили внимания. Конечно, это было записано, но в расчет как-то не бралось. И только сегодня, когда позвонила Алла, Балакирев вспомнил об этом подарке. А во время разговора с Мулевиным даже не удосужился спросить, забрала ли Ольга у него свой подарок.
— Раз вы говорите двадцать, пусть будет двадцать, — покладисто согласился Ватутин. Он явно не понимал, чего от него добиваются, или только делал вид, что не понимает. Виду него был оскорбленно-простодушный.
— Меня удивляет — как его у вас не украли? — вступил помощник. — Комната-то, считай, не запирается.
Ногой можно выбить.
— Да что у меня брать? — рассмеялся тот. — Все знают, что нечего, кто ко мне полезет! А вообще; правда, спокойно могли спереть. У нас тут проходной двор. У меня вон тут рядом вообще дверь на улицу. Заходи кто хочет.
— Так она вроде заколачивается? Ватутин торжествующе усмехнулся. Ему явно доставляло удовольствие объяснить ситуацию неразумным гостям:
— Да тут у нас пол-общаги вьетнамцев и прочих черных. И половина живет без всякой там регистрации. Усекли? Вахтер их не пустит, это же ясно. А пустит — сдерет хуже, чем в гостинице. Вот они и вытаскивают эти гвозди — чтобы земляков с другого хода запустить. А там — кто их в коридоре разберет — они же все одинаковые! Я среди них живу и то немногих отличаю. Между прочим, я эту дверь и забиваю. Слежу, чтобы ее не курочили, да все равно успевают.
«Сам, наверное, и гвозди для них вытаскиваешь, — подумал Балакирев, слушая его горделивые объяснения. — Много ли тебе надо? Бутылка — и перестал замечать, что дверь открыта. Ты же за бутылку что угодно сотворишь».
Ватутин тем временем сделал слабую попытку прибраться на столе. Прежде всего он переставил под стол пустые бутылки — они его смущали. Отодвинул на угол тарелку с огурцом. Потом его внимание привлек нож. Он взял его, осмотрел и хмыкнул:
— Вот, тоже оставили. Припрячу, ведь сопрут, вы верно говорите.
— Так он не ваш? — удивился Балакирев.
Ватутин подтвердил его сомнения, твердо заявив — раньше у него этого ножа не было. Видит его впервые.
— У меня вчера тут поминки были по дочке, — повторил он. — Наверное, кто-то забыл. А мне чужого не надо. Я всегда возвращаю, так что напрасно на меня Алка наговорила. Ну и стервозная же она стала! С кем поведешься…
Он встал было, чтобы отнести нож в более надежное место, — в стенной шкаф, — но Балакирев попросил, отдать ему этот предмет. Ватутин поколебался, но все-таки отдал, повторив:
— Первый раз вижу. А вдруг с меня спросят?
Балакирев нашел в кейсе чистый пакет и опустил туда нож. Ватутин с беспокойством наблюдал за его действиями. Наконец не выдержал:
— Слушайте, вы чего-то темните! Зачем вы пришли, а? Говорите уж прямо! Я же вижу — вы чего-то кругами ходите!
— Прямо так прямо, — согласился Балакирев. — Значит, будете утверждать, что плейер оставила Ольга, пятого мая?
Тот кивнул.
— Пятого мая этого плейера у нее еще не было, — раздельно произнес Балакирев.
Ватутин нахмурился, пожевал нижнюю губу и ничего не сказал. Он явно был в замешательстве и не понимал, что от него требуется.
— Вы понимаете, что я вам говорю? — Балакирев повысил голос.
— Ну… — выдавил тот. — К чему вы это?
— Вы когда ее видели в последний раз?
— Кого? Ольгу-то? Сами же говорите — пятого. Как раз получка…
— И после — ни разу?
— Да когда же… Ни разу.
— Что делали в последние выходные — вспомнить можете?
— Работал, — мрачно ответил Ватутин. — У меня выходных нет. Тут все прогнило, то и дело где-то рванет, а я чини.
— В ночь с субботы на воскресенье тоже трубы чинили?
— Это вы к чему? — непонимающе переспросил тот. — В ночь? Да нет, аварии не было.
— Где же вы были? Здесь? Или, может, выходили куда?
— Я по ночам не шляюсь, — с достоинством ответил Ватутин.
— Может, все-таки вышли прогуляться? Или к вам кто зашел?
Тот окончательно запаниковал:
— Говорите прямо, что вам нужно-то? Или я вообще отвечать не буду!
— Я вас прямо и спрашиваю. Меня интересует ночь с субботы на воскресенье. Ночь двадцать третьего числа. Вы этой ночью с дочерью не виделись?
Ватутин наконец понял. Его припухшие глаза вдруг расширились, он выпустил вилку, которую во время разговора вертел и мял в огромных темных руках. Мягкий серый алюминий был основательно погнут.
— Это когда ее убили?! — Он сглотнул и с трудом выговорил:
— Да вы чего? Вы что ко мне сюда пришли?!
Вы к чему все это?!
— Не виделись? — настойчиво повторил следователь. — Откуда же у вас этот плейер? Он оказался у вашей дочери после пятого мая. Я вам даже точно скажу когда. Двадцатого числа. Если вы не виделись после пятого — как он к вам попал? Может, объясните?
Ватутин окончательно лишился дара речи. Он сидел, тупо глядя на следователя, без тени мысли во взгляде.
Потом, будто решившись на что-то важное, встал, подошел к окну, снял кусок хлеба с поминальной рюмки и залпом ее осушил. Застыл с изумленным выражением лица, понюхал опустевшую рюмку… И процедил:
— Гады. Воды налили! Кто же водку-то выпил?! Я ведь вычислю, пусть даже не надеются! Это же надо совесть последнюю пропить — обидеть девчонку! Поминали ведь ее, гады! За мой счет выпивали, так хорошо посидели, и на тебе!
— Вы бы лучше о другом подумали, — бросил ему Балакирев. — В камере водки не будет. Откуда плейер?
— Да в шкафу лежал! — с отчаянием воскликнул тот. — Клянусь — в шкафу!
— Кто же его туда положил?
— А я знаю? Олька, наверное!
— Ну, все, я вас понял. — Балакирев встал и уложил в кейс пакет с плейером. Туда же спрятал нож. Ватутин затравленно следил за ним, теребя в руках фотографию дочери и кусок хлеба. Хлеб крошился у него в пальцах, крошки падали на пол.
— Поедете с нами, — заявил следователь, застегнув кейс.
— По какому праву? — слабо воспротивился тот, но его оборвали:
— За права еще успеете побороться. До выяснения обстоятельств я вас задерживаю. Может, вспомните, наконец, как у вас очутился плейер. Идемте.
Когда Ватутина вели по коридору, вслед процессии изо всех дверей высовывались головы. Неведомыми путями по общаге распространился слух — сантехника арестовали по уголовному делу. Крохотный мальчишка, ехавший навстречу по коридору на бренчащем велосипеде, испуганно шарахнулся в сторону. Его тут же утащила в комнату женщина в растерзанном халате. Ватутин шепотом просил не позорить его и вывести через запасной выход — все равно там гвозди повыдергивали. Но его никто не слушал.
…Вечером сделали еще одну попытку с ним поговорить. С прежним результатом — тот с пеной возле губ клялся, что плейер у него забыла дочь, что раньше он его в глаза не видел и что после пятого мая с Ольгой не виделся. Что он делал в воскресенье на рассвете, когда погибла Ольга, Ватутин вспомнить не мог. Отвечал неуверенно, но лаконично: «Спал, наверное». Балакирев задал ему еще один вопрос — чем он занимался вечером двадцать пятого числа? Тот развел руками:
— Ну, я вам скажу! Если вас спросить — вы ответите?! Вот и я не могу!
Балакирев отдал нож, найденный у Ватутина, на экспертизу. Эксперты были перегружены работой и быстро сделать не обещали. Одно ему сказали точно — судя по форме лезвия и виду полученной раны, Ольга могла быть убита именно этим ножом. Также, как и Мулевин. Характер полученных ранений у обоих был один и тот же. Манера нанесения удара — одна, тут сомнений не было.