По лицу следователя было понятно, что ему уже все давно ясно.
– Если вы утверждаете, что видели два пистолета, то где тогда второй? Его тут нет.
– Она его в воду выкинула. – Бабушкиной фантазии не было предела.
Следователь посмотрел на часы и, решив не терять времени даром, объяснил бабушке, что происходит с теми, кто дает ложные показания, и как складывается их дальнейшая судьба. Слова следователя произвели мгновенный эффект. Бабуля опустила глаза и перевела все свое внимание на собачку, спросив ее, не хочет ли она есть.
– Так вы готовы быть свидетелем и подписаться под каждым вашим словом? – прищурил глаза следователь.
– А я ничего не видела, – тут же съехала бабушка.
– Как же так? А два пистолета, мужчина, стоявший на коленях и просящий о пощаде?
– Не видела. Да у меня и зрение плохое. Я без очков вообще ничего не вижу.
– Но ведь вы нам только недавно так красноречиво все рассказывали.
– Наверное, мне просто померещилось. У меня в последнее время случались галлюцинации. Это нормально. Я старый, больной человек. И вообще мне домой пора. Я вышла только собачку выгулять. Она кушать хочет.
В знак доказательства сидевшая рядом с бабулей болонка несколько раз пролаяла, и бабуля вместе с собачкой отошли от толпы.
– Пойдем, Муся. Пойдем. Ты уже, наверное, кушать хочешь. Что-то мы с тобой здесь задержались и уже проголодались.
– Вот из-за таких бабушек в тюрьму попадают невинные люди, – сказал кто-то из толпы, которая уже заметно поредела.
– Не такая уж она и невинная. Конечно, бабушка дала лишку.
Как только меня доставили в изолятор, меня охватила жуткая паника, и я попыталась надавить на жалость:
– Ребята, выпустите меня отсюда. Я же не убивала. Ведь у вас же даже свидетелей нет.
– Тысячи преступлений совершаются без свидетелей, и, между прочим, несмотря на это, совершившим преступление приходится нести уголовную ответственность, – ответил мне самый старший.
– А то, что ты палила без разбора, думаешь, тебе даром пройдет? – не мог не уколоть меня молодой прыщавый милиционер. – Если все так будут устраивать беспредел, то что же тогда будет?
– Вы хотите сказать, меня посадят?
– А ты думала как? Вышла, постреляла – и все путем? Нет, дорогуша, так не бывает!
Я не знаю, сколько времени я просидела в изоляторе, но мне показалось, что прошла целая вечность. Периодически я закрывала глаза и не верила в реальность происходящего. То, что сейчас произошло со мной, Руслан всегда называл одной фразой, когда рассказывал про кого-нибудь из своих друзей. Мол, его приняли опер?а. Получается, что меня сейчас тоже приняли опер?а. А еще я подумала о том, как интуитивно почувствовала то, что хочу погулять налегке, и оставила сумочку в машине Руслана. Когда сотрудники милиции меня обыскали, они были очень удивлены, потому что у меня вообще ничего не было. Ничего, даже нижнего белья, что привело их в состояние шока. А вот если бы я взяла с собой свою сумочку, все было бы намного сложнее. Запрещенная аппаратура и книжка с уликами, конечно же, не сыграли бы мне на руку и, вне всякого сомнения, привели бы в бешенство Черепа.
Я не могла поверить в то, что я, девушка с незапятнанной репутацией, сижу в изоляторе, как самая настоящая преступница, и меня подозревают в убийстве своего близкого друга, человека, который мне был всегда очень дорог. И тем не менее это была правда. Горькая, тяжелая и страшная правда. Из разговора следователя я поняла то, что найденный рядом с Русланом пистолет, тот самый, из которого я стреляла, должен пройти баллистическую экспертизу, а эта экспертиза делается достаточно долго, от десяти до сорока дней. Специальная лаборатория для проведения баллистической экспертизы находится на Петровке, и там очень большие очереди. Правда, есть срочные дела, которые требуют незамедлительной экспертизы, и все же маловероятно, что наш случай подходит для незамедлительной экспертизы, и если это так, то нам придется довольно долго ждать.
Внимательно слушая людей в форме, я отчетливо понимала, что меня никто не собирается выпускать, что мне придется ждать эту злосчастную экспертизу и что из стен изолятора временного содержания меня переведут в следственный изолятор. А это значит, что меня вряд ли спасет даже самый опытный адвокат, потому что все улики налицо и прокурор обязательно подпишет санкцию на мой арест. Чем больше я сидела на чересчур жесткой скамейке, намертво привинченной к полу металлическими скобами, и смотрела в узкое окно, тем больше не понимала, почему ко мне не приходит адвокат и почему Череп ничего не предпринимает для того, чтобы меня отсюда вызволить. Я сидела на самом краю скамейки, положив руки на колени, как нашкодившая школьница, и слушала, как громко бьется мое сердце.
А затем произошло то, чего я ждала больше всего. Назвали мою фамилию и повели в другую комнату. В этой комнате сидел Череп и листал какие-то бумаги.
– Сан Саныч, вытащите меня отсюда! – громко крикнула я и, не ожидая от себя ничего подобного, бросилась к нему на шею.
ГЛАВА 8
Для того чтобы вызволить меня из изолятора временного содержания, Черепу понадобилось всего пару часов. Все это время я смотрела на него глазами, полными надежды, и не могла не лить слез, которые почему-то сильно раздражали Черепа.
– Прекрати. Мы сейчас вместе отсюда уедем. Только сделай одолжение: не ной, пожалуйста, а то мне прямо муторно становится, ей-богу.
– А вдруг меня отсюда не выпустят?
– Мы уйдем отсюда вместе. Ты никого не убивала, какого черта ты здесь будешь сидеть. Сделаем подписку о невыезде, побудешь невыездной, и дело с концом.
– Но ведь я прострелила колесо…
– Это уже сложнее. Я даже не знаю, под какие действия это подпадает. Намного серьезнее, чем хулиганские. С этим придется повозиться позже. Послушай, тебе заняться, что ли, было нечем? Ты какого черта стреляла?
– Я как-то не в себе была. Обезумела, что ли…
– Плохо. Ты ум должна нигде не терять и в любой ситуации мыслить реально. Ладно, разберемся.
– Есть ситуации, в которых не получается мыслить реально.
– Здравый ум не должен зависеть от ситуации – на то он и здравый ум.
– Руслан живой? – Я задала вопрос, ответа на который боялась больше всего на свете.
– Пока живой.
– Что значит «пока»?
– Как есть, так и понимай. Пока живой. В реанимации твой Руслан. Сейчас вся процедура по твоему освобождению закончится, и едем в реанимацию.
Череп действительно сдержал свое слово. Прошел какой-то отрезок времени, и мы уже сидели в его «мерсе», который мчал нас в Склиф. Мы ехали с такой бешеной скоростью, будто принимали участие в «Формуле-1», потому что водитель Черепа нажимал на педаль газа до самого упора, и от страха я закрывала глаза.
– Ты что, скорости боишься? – усмехнулся Череп.
– Мне кажется, что еще немного – и машина просто взлетит.
– Не взлетит. Это очень умная машина. Сейчас ею управляет не водитель, а машина сама управляет. Она знает, как лучше, быстрее и надежнее.
– Как же тогда случаются аварии?
– Аварии случаются у тех, кто медленно ездит и нервирует своей ездой окружающих.
Я промолчала, но все же подумала о том, что Череп несет полнейший бред. Я еще не знала и даже не слышала о том, что аварии случаются от медленной езды. Если они и случаются, то только у тех, кто очень быстро ездит и вообще не следит за набранной скоростью. Именно от скорости водитель может потерять управление. И все же мне совершенно не хотелось спорить. Во-первых, потому, что у меня просто не было на это сил и в голове прочно сидели другие мысли. Во-вторых, потому, что сейчас я должна во всем идти на поводу у Черепа, потому что он вытащил меня из изолятора и пообещал приложить все усилия для того, чтобы впоследствии данный инцидент никаким образом не отразился на моей судьбе.
Когда мы оказались у дверей операционной, то сразу увидели несколько бритоголовых ребят, оживленно разговаривающих между собой. Заметив Черепа, они встали, как по команде смирно, тут же его поприветствовали и посетовали на то, какая все-таки странная и страшная штука судьба, потому что мы все ходим под пулей.
– Потише, пожалуйста, – попросили проходившие мимо люди в белом, которые неодобрительно косились на собравшуюся публику и шептались между собой.
Компания бритоголовых мужчин приняла замечания медиков к сведению, тут же стала говорить вполголоса и о чем-то спорить. Череп постоянно кому-то звонил, смотрел на часы и пытался хоть что-то выяснить. Я буквально вжалась в кресло и сидела, боясь сделать хоть какое-нибудь движение.
Минут через сорок Череп вспомнил о моем существовании, сел на соседнее кресло, а вместе с ним на кресла расселись и другие ребята.
– Как это произошло? – наконец спросил он.
– Мы поехали с Русланом на стрелку.
– На какую стрелку?
– Ему должны крупную сумму денег.
Я старалась говорить как можно более спокойно, пытаясь взять себя под контроль и унять нервную дрожь в голосе. Я рассказала все по порядку, тщательно описывая каждое событие до того самого момента, пока не очутилась в изоляторе.
– А где твоя сумочка со сканером? – подозрительно спросил Череп.
– Я оставила ее в машине Руслана.
– А где машина Руслана?
– Мы оставили ее на набережной. Хотелось прогуляться налегке.
– Молодец! Вот это ты правильно сделала, потому что если бы ты взяла ее с собой, то наделала бы лишних проблем не только себе, но и мне. Да и вызволить тебя из изолятора мне бы было намного труднее.
– Саныч, ты думаешь, его действительно заказал Потапов? – спросил один из сидящих рядом ребят.
– Он встречался с Потаповом?
– С Потаповым, с кем же еще. Только он ему денег должен. Но у Потапова кишка тонка. Он вообще по своей природе трус.
– Да и больно просто тогда все получается, – принялся размышлять Череп. – Руслан встречается с Потаповым, потому что тот должен ему денег. Потапов просит еще отсрочку, дожидается, когда Руслан выходит из машины, и его убивает. Неужели Потапов такой дурак, что сам себя ставит под подозрение?! Ведь больше и подумать не на кого. Во-первых, на мой взгляд, Потапов вообще не способен никого убить. Он ужасный трус и даже комара не обидит. Во-вторых, если бы уж он и захотел замочить Руслана, то не сразу же после встречи, а хотя бы выждал время. Это же тогда дураку понятно, что он.
– А может, у Потапова окончательно нервы сдали? Может, у него от этого долга крыша поехала?
– Крыша поехала, чтобы аж в тюрьму угодить? Что с Потаповым-то?
– Наши ребята его уже взяли. Он крокодильими слезами плачет, клянется, божится, что это не с его подачи заказано.
– Ладно, подержите его пока. Посмотрим, что с ним делать: то ли сами с ним разберемся, то ли мусорам отдадим и закроем лет эдак на несколько. Доказать бы еще, что это он.
– Ребята его хорошо потрясли, но никаких результатов. Странно все это. Руслан всегда говорил о том, что от Потапова можно ожидать всего, чего угодно, но только не пули в спину.
– Хорошо, разберемся с этим позже. Ладно, давайте сейчас о жизни своего товарища подумаем. Что врачи говорят?
– Врач, перед тем как уйти в операционную, сказал, что шансы есть.
– Что значит «шансы есть»? Так он будет жить или нет?
– Это известно одному богу.
– Если шансы есть, значит, человек по-любому должен жить, – принялся рассуждать Череп. – Надо бы денег перед операцией сунуть. Чем можно заинтересовать врача в наше время, только деньгами.
– Да давали мы денег.
– Взял?
– Ни черта не взял.
– Что значит «не взял»?! – рассвирепел Череп. – Первый раз слышу, чтобы врач денег не взял. Это что-то из области фантастики. Надо было силой дать.
– Да мы пробовали ему в карман халата засунуть, но он все равно не взял. Посмотрел на нас глазами, полными сострадания, и сказал, что он еще ничего не сделал для того, чтобы брать деньги.
– Что значит «ничего не сделал»?! Поэтому вы ему деньги и даете, чтобы у него стимул был что-то делать.
– Саныч, не кипятись, – сказал мужчина, который сидел к Черепу ближе всех. – У меня, когда отцу операцию делали, врач тоже денег не взял.
– Я вообще не понимаю, про каких вы мне врачей рассказываете?! С другой планеты, что ли? Я с вами говорю про российских врачей. Про наших совдеповских врачей. Сейчас ни один врач бесплатно даже рану зеленкой не помажет, а если и помажет, то так, что ты это на всю жизнь запомнишь. Врачи пошли нынче хуже коммерсантов. Вымогают все, начиная от нянечек и заканчивая завотделением.
– Подожди, Саныч, ты меня не дослушал. Так вот, перед операцией у нас деньги не взяли, а когда отцу операцию сделали, и причем сделали очень даже удачно, то у нас не то что эти же деньги взяли, а даже выхватили. Говорят, среди медиков такое поверье существует: никогда и ничего не брать до операции, пока не будет известен окончательный результат. Я имею в виду, это поверье распространяется на нормальных медиков, а не на тех, кто гребет все подряд, мало заботясь о том, каков будет результат.
Когда ребята замолчали, Череп посмотрел на небольшое кровавое пятно на моем рукаве и тут же спросил:
– Это что за кровь? Тебя, что ли, тоже ранили? В тебя попали? Что-то я этого сразу не заметил.
– Нет. Это я когда Руслана переворачивала, пыталась у него пульс нащупать, видимо, и испачкалась.
– Кровь вроде отстирывается. Жалко, поди, платья.
– Да бог с ним, с этим платьем.
– Ничего, сдашь в химчистку свое платье.
– Это память, а память в химчистке не сотрешь.
Череп посмотрел на меня так, словно я брежу, и пояснил сидевшим рядом с ним ребятам:
– После всего, что произошло, она немного не в себе, поэтому не обращайте внимания.
Время шло очень долго и очень утомительно. Прошло несколько часов, а мы все сидели в жестких креслах, молились и ждали, что сейчас откроются двери операционной и нам скажут о том, что самое страшное уже позади. А я все вспоминала Руслана и думала о том, почему я так и не смогла его полюбить и ответить на его чувства. Я вспоминала наши школьные годы, его юношеские первые чувства и то, как быстро мы выросли и каждый из нас пошел своей дорогой. Почему Руслан пошел именно в криминал? Он настолько хорошо соображал в точных науках и подавал большие надежды, что учителя прочили ему блестящее будущее и в один голос говорили о том, что он обязательно поступит в университет. Почему? Быть может, это произошло потому, что с самой школьной скамьи он всегда был хулиганом, настоящим лидером, который мог повести за собой остальных.
Мужчины постоянно курили. Кто уставал сидеть, тот вставал и начинал мерить коридор шагами. Шло время, а за дверью операционной решалась судьба человека, за которого мы все так искренне переживали. Я совсем случайно попала в криминальный мир. Я лишь только слышала о нем, смотрела фильмы и читала в газетах. А теперь столкнулась с ним реально. И признаться честно, я почувствовала себя в нем неуютно и поняла, что это совсем не мой мир и что с этим миром у меня ничего не может быть общего. НИЧЕГО. Я хотела совсем в другой мир, где вполне земные проблемы, где убивают только в газетах и на экранах телевизора, где все более-менее понятно, где совсем не нужно бояться и думать, что мы все ходим под одной пулей. Я слушала рассказы мужчин о том, что в прошлом месяце какому-то Дику из так называемой нашей группировки заминировали машину, но он чудом выжил. Ему просто оторвало ногу. Что теперь он находится на лечении, но когда он немного оклемается, то все равно не отойдет от дел и будет продолжать их даже на одной ноге, потому что он не инвалид и не позволит, чтобы его кто-то так называл. Он просто пацан, который пострадал за правое дело. Мне было как-то не по себе оттого, что некоторые мужчины, которым было уже под сорок, называли себя пацанами, не обращая внимания на свой возраст и наличие уже взрослых детей. Мужчины бурно обсуждали, кто взорвал Дика и заказал Руслана, строили свои версии, клялись отомстить, а я внимательно их слушала и ощущала огромное желание навсегда вырваться из этого чужого мне мира с наименьшими потерями.
– А деваха-то молодец, пальбу устроила, – сказал один из ребят Черепу и указал на меня. – Говорят, что она взяла пистолет и выпалила целую обойму во все, что шевелится. Отчаянная девица. Наша порода. Это правда?