Он постукивал вилкой по тарелке, пристально глядя на жену.
— Что это ты подлизываешься, строишь из себя пусю-мусю? В чем дело?
Придерживаясь своего сценария, Эрин резко встала:
— Ладно, забудь. — Она схватила тарелку, и вилка брякнулась на стол, а потом на пол. — Я пытаюсь быть нежнее, раз уж ты уезжаешь, но если тебе не нравится — прекрасно. Я тебе вот что скажу — ты разберись, чего тебе надо, и говори мне иногда, о’кей?
Эрин подошла к раковине и с силой отвернула кран. Она знала, что удивила его, чувствовала, как в нем борются гнев и замешательство. Она подержала руки под струей воды и поднесла к лицу. Часто задышав, пряча лицо, она изобразила подавленное рыдание и шевельнула плечами.
— Ты что, плачешь? — спросил Кевин. Она слышала, как отъехал по кафелю стул. — Какого черта ты плачешь?
Она прерывисто ответила, очень стараясь, чтобы голос звучал расстроенно:
— Я уже не знаю, как быть. Я не знаю, чего ты хочешь. Такой важный процесс, на виду у общественности, на тебя оказывается огромное давление…
Она почти прорыдала последние слова, чувствуя, что он подошел вплотную. От его прикосновения она вздрогнула.
— Да ладно, чего ты, — ворчливо сказал он. — Тебе не о чем плакать.
Эрин порывисто обернулась и уткнулась лицом в его грудь.
— Я просто хочу, чтобы ты был счастлив, — заикаясь, проговорила она, вытирая мокрое лицо о рубашку Кевина.
— Ладно, что-нибудь придумаем. Будут у нас выходные, обещаю.
B качестве извинения за вчерашнее. Она обняла его и прижала к себе, шмыгая носом и судорожно вздыхая.
— Извини, что я с утра пораньше… Вечно я брюзжу из-за ерунды. На тебя и так столько навалилось…
— Ничего, справлюсь, — сказал Кевин.
Эрин, не открывая глаз, потянулась его поцеловать, отстранилась, вытерла ладонями мокрые щеки и снова прижалась к нему, чувствуя, что он начинает возбуждаться. Она знала, что демонстрация слабости всегда вызывает в нем желание.
— Знаешь, у меня еще есть немного времени… — сказал Кевин.
— Но мне надо прибраться в кухне…
— Потом приберешь, — сказал он.
Через несколько минут, лежа под Кевином, Эрин издавала звуки, которые он хотел слышать, но, глядя в окно спальни, думала о другом.
Она научилась ненавидеть зиму с ее бесконечным холодом и погребенным под снегом двором, потому что не могла выйти из дома. Кевин не любил, чтобы она выходила на улицу, но выпускал ее во внутренний дворик, потому что там был забор. Весной Эрин высаживала цветы в вазоны и овощи на маленькую грядку за гаражом, где клены не загораживали солнце. Осенью она надевала свитер и читала взятые в библиотеке книги, а ветер гнал по двору опавшие листья, коричневые и сморщенные. Зимой ее жизнь превращалась почти в тюремное затворничество, холодное, серое и мрачное. Жалкое. Она буквально не переступала порог дома, зная, что Кевин в любую минуту может без предупреждения проехать мимо.
Она была знакома только с Фелдманами, которые жили через улицу. В первый год брака Кевин редко ее избивал, и она отваживалась выходить из дома в его отсутствие. Фелдманы, пожилая чета, любили работать в саду, и в первый год жизни в Дорчестере Эрин часто останавливалась поболтать. Постепенно Кевин свел на нет эти дружеские разговоры. Теперь она видела соседей, только когда муж был занят на работе и Эрин точно знала, что он не позвонит. Убедившись, что никто не смотрит, она стремглав перебегала через улицу к двери Фелдманов, чувствуя себя шпионкой из фильмов, и заходила в гости. Они показывали ей фотографии своих дочерей, рассказывали, как те взрослели. Младшая дочь трагически погибла, вторая переехала, и Кэти казалось, что Фелдманы такие же одинокие, как она сама. Летом она пекла им черничные пироги, после чего по полдня отмывала кухню, чтобы Кевин ничего не узнал.
Когда Кевин уехал на работу, Эрин вымыла окна и застелила кровать свежим бельем. Она пропылесосила, вытерла пыль и вымыла кухню. Убирая, она практиковалась говорить низким голосом, который можно принять за мужской. Она старалась не думать о сотовом телефоне, который ночью зарядила и убрала под раковину. Понимая, что шанса больше может не представиться, Эрин все равно дрожала от страха, потому что затея была чистой авантюрой.
Утром в понедельник она, как всегда, приготовила Кевину завтрак: четыре полоски бекона, среднепрожаренная яичница и два тоста. Он был не в духе, рассеян и читал газету, мало разговаривая с женой. Когда в прихожей он надевал пальто, Эрин между прочим сказала, что сейчас пойдет в душ.
— Приятно, наверное, каждый день просыпаться и знать, что можешь позволить все, что в башку стукнет, любую блажь, — буркнул он.
— Что ты хочешь на ужин? — спросила она, притворившись, что не слышала последних слов.
Он подумал:
— Лазанью и чесночный хлеб. И салат.
Когда он ушел, Эрин постояла у окна, глядя, как машина сворачивает за угол. Едва Кевин скрылся за поворотом, она подошла к телефону, чувствуя себя как в угаре от того, что собиралась сделать.
Она позвонила в телефонную компанию, и ее соединили с отделом обслуживания клиентов. Она ждала пять минут, шесть. Кевину ехать до работы двадцать минут. Добравшись, он сразу позвонит.
Время еще есть. Наконец трубку снял сотрудник компании, спросил имя, адрес счета и, для проверки, девичью фамилию матери. Счет был открыт на имя Кевина, поэтому на вопросы Эрин отвечала низким голосом, который начал у нее получаться. На Кевина не похоже, может даже на мужчину не очень смахивает, но оператор торопился и не обратил внимания.
— Я хочу домашние звонки переадресовывать на сотовый, — сказала она.
— Это только за дополнительную плату. Но вы сразу получаете и удержание звонков в режиме ожидания, и автоответчик. Это стоит всего…
— Сойдет. Возможно подключить эту услугу сегодня?
— Да, — ответил оператор, и в трубке послышался шелест клавиш. Прошло довольно много времени, прежде чем он снова заговорил. Он сообщил Эрин, что счет за дополнительную услугу придет на следующей неделе, но заплатить придется за весь месяц, даже если услугу активировать сегодня. Эрин согласилась. Он спросил еще кое-какие данные и вскоре сказал, что все сделано и переадресовывать звонки можно хоть сейчас. Положив трубку, Эрин взглянула на часы. Разговор и подключение заняли восемнадцать минут.
Кевин позвонил из участка через три минуты.
Сразу по окончании разговора Кэти позвонила в «Супершаттл», службу такси, возивших людей в аэропорт и на автовокзал, и заказала машину на завтра. Достав сотовый, Эрин активировала, наконец, карту и позвонила в местный кинотеатр, где был автоответчик, — просто убедиться, что сотовый работает. Затем она включила переадресовку домашних звонков, послав входящий вызов на номер кинотеатра. Для проверки она набрала домашний телефон со своего сотового. Сердце тяжело забилось, когда зазвонил телефон на тумбочке. На втором звонке гудки прекратились, и Эрин услышала, как механический голос перечисляет репертуар кинотеатра. Внутри нее словно лопнула невидимая струна. Дрожащими руками Эрин выключила сотовый и снова спрятала его в коробке с губками для посуды. Домашний телефон она отключила и включила снова.
Через сорок минут Кевин опять позвонил.
Остаток дня Эрин провела как в тумане, работая не присев, чтобы отогнать волнение. Она погладила две рубашки мужа и принесла из гаража чехол для одежды и дорожную сумку. Она выложила чистые носки и начистила вторую пару черных туфель Кевина. Она почистила липкой щеткой черный костюм, в котором он пойдет в суд, и выложила три галстука. Она убирала ванную, пока все не засверкало, вымыла с уксусом плинтусы, перетерла каждую безделушку в серванте с фарфором и начала готовить лазанью. Сварила пасту, сделала мясной соус и уложила все слоями, пересыпая сыром. Намазала четыре куска дрожжевого хлеба маслом, сдобрила чесноком и орегано [7] и нарезала все, что нужно, для салата. Она приняла душ и соблазнительно оделась. В пять часов вечера лазанья торжественно въехала в духовку.
Когда Кевин пришел домой, ужин был готов. Он ел лазанью и говорил о том, как прошел день. Когда он попросил вторую порцию, Эрин встала из-за стола и принесла ему. После ужина он пил водку, и они вместе смотрели «Сенфилд» и «Короля Квинса». Потом «Келтикс» играли с «Тимбервулвз», и Эрин сидела рядом с Кевином, положив голову ему на плечо, и смотрела игру. Он заснул перед телевизором, и она тихо ушла в спальню. Лежала, глядя в потолок, пока он не проснулся и, шатаясь, ввалился в комнату и рухнул на кровать.
Он заснул мгновенно, перекинув через жену руку, и его храп звучал как предупреждение.
Во вторник утром она сделала ему завтрак. В Марлборо Кевин брал кое-что из вещей и несессер. Он отнес сумку и чехол с костюмом в машину, вернулся на порог, где ждала Эрин, и поцеловал ее.
— Я вернусь завтра вечером, — сказал он.
— Я буду скучать. — Она прильнула к нему, обнимая за шею.
— Дома буду в районе восьми.
— Я приготовлю то, что можно разогреть, когда ты подъедешь. Хочешь чили? — предложила она.
— По дороге поем.
— Как, неужели ты будешь питаться в фастфуде? Это же очень вредно!
— Посмотрим, — сказал он.
— Я все равно приготовлю… На всякий случай.
Кевин еще раз поцеловал ее, и Эрин опять прижалась к нему.
— Я позвоню. — Он заскользил рукой по ее телу, лаская ее.
— Я знаю, — сказала она.
В ванной Кэти разделась, сложив одежду на бачок, и раскатала коврик. Она поставила в раковину мусорное ведро и, обнаженная, смотрела на себя в зеркало, ощупывая синяки на ребрах и запястье. Ребра выпирали, темные круги под глазами придавали лицу выражение опустошенности. Эрин захлестнула ярость, смешанная с печалью, когда она представила, как Кевин зовет ее, войдя в дом. Он зовет ее по имени и идет на кухню. Он ищет ее в спальне. Он смотрит в гараже, и на заднем крыльце, и в подвале. «Ты где? — зовет он. — Что на ужин?»
Взяв ножницы, она отстригла первую прядь. Четыре дюйма светлых волос упали в мусорное ведро. Эрин ухватила оставшийся клок, крепко сжимая его пальцами и борясь с болезненным стеснением в груди. Второй раз щелкнула ножницами.
— Ненавижу тебя! — выдохнула она дрожащим голосом. — Унижать меня столько времени! — Она отрезала очередную прядь. Глаза наполнились яростными слезами. — Бить меня, потому что мне пришлось выйти в магазин! — Еще одна прядь полетела в мусорное ведро. — Вынуждать меня красть деньги из твоего бумажника. Топтать меня, напившись пьяным!
Ее трясло, руки плохо слушались. Состриженные пряди лежали теперь и у ног.
— Заставлять меня прятаться от тебя! Избивать так, что меня рвало!
Ножницы щелкали.
— Я любила тебя! — всхлипнула она. — Ты обещал, что никогда не ударишь меня снова, и я поверила! Мне хотелось тебе верить!
Плача, она кое-как подровняла волосы и достала из тайника под раковиной краску для волос. Цвет «темный каштан». Эрин наклонила флакон и начала втирать краску. Давая красителю время подействовать, она стояла перед зеркалом и плакала, не в силах успокоиться. Под душем она смыла краску и вымыла голову шампунем с кондиционером. Снова встав перед зеркалом, Эрин немного подкрасила тушью брови и ресницы, сделав их темнее, и нанесла автозагар. Одевшись в джинсы и свитер, она взглянула в зеркало.
На нее смотрела незнакомая смуглая брюнетка с короткой стрижкой.
Эрин тщательно вымыла ванную, следя, чтобы ни один волосок не остался в сливе или на полу. Подобранные пряди были брошены в мусорное ведро вместе с коробкой от красителя. Она вытерла раковину и стойку и завязала пакет с мусором. Напоследок Эрин закапала глазные капли, чтобы не было заметно, что она плакала.
Надо было спешить. Она побросала в спортивную сумку три пары джинсов, две фуфайки. Блузку. Трусики и лифчик. Носки. Зубную щетку и пасту. Щетку для волос. Тушь. Кольцо и цепочку. Сыр, крекеры, орехи и изюм. Нож и вилку. Выйдя на заднее крыльцо, Эрин достала деньги из вазона. Сотовый из кухни. И, наконец, удостоверение личности, чтобы начать новую жизнь. Эрин украла его у людей, которые ей доверяли. Она ненавидела себя за это, сознавала, что так не делают, но выбора у нее не было, и она лишь попросила прощения у Бога.
Эрин тысячу раз прокручивала в голове план побега, поэтому действовала быстро. Большинство соседей сейчас на работе. Она наблюдала за ними по утрам и знала, кто во сколько уезжает. Нельзя, чтобы ее видели, узнали.
Она натянула шапку, жакет, повязала шарф и взяла перчатки. Свернула спортивную сумку и затолкала под свитер, комкая и давя руками, пока сверток не принял округлую форму. Теперь Эрин выглядела беременной. Она надела длинное пальто, достаточно просторное, чтобы скрыть живот, и посмотрела в зеркало.
Короткие темные волосы. Кожа цвета бронзы. Беременная.
Она надела темные очки и на пути к двери достала сотовый и включила переадресовку домашних звонков. Со двора она вышла через боковую калитку и, пройдя между своим и соседним домом вдоль забора, бросила пакет с мусором в контейнер соседнего дома. Она знала, что его жильцы, муж и жена, сейчас на работе. Следующий дом тоже пуст. Она прошла чужим двором вдоль торца дома и вышла на обледенелый тротуар.
Снова пошел снег. К завтрашнему дню ее следов не будет видно.
Эрин предстояло пройти шесть кварталов. Низко нагнув голову, она шагала, борясь с ледяным ветром и головокружением от собственной смелости и ощущая себя восхитительно свободной. Но и едва сдерживая ужас: завтра вечером Кевин будет искать ее и не найдет, потому что в доме ее не будет. Завтра вечером он начнет погоню.
Под кружащимися снежными хлопьями Эрин стояла на перекрестке у кафе. Далеко впереди из-за угла выехало синее такси «Супершаттла», и в этот момент сотовый зазвонил.
Она побледнела. Машины с ревом проносились мимо, с шумом разбрызгивая ледяную грязь. Вызванное такси поменяло полосу, свернув к тротуару. Надо ответить. Выбора нет, надо ответить. Но на улице шумно. Если она ответит, Кевин поймет, что она на улице. Он поймет, что она ушла от него.
Телефон зазвонил в третий раз. Синее такси остановилось на красный свет, ехать ему оставалось один квартал.
Она повернулась и вошла в кафе. Здесь было тише, но все равно слышалось звякание тарелок и гул голосов. Напротив входа на ресепшене какой-то мужчина спрашивал столик. Эрин стало плохо. Она прикрыла телефон ладонью и отвернулась к окну, молясь, чтобы Кевин не расслышал сутолоки у нее за спиной. Колени стали ватными, когда она нажала кнопку «Ответить».
— Почему так долго не берешь трубку? — требовательно спросил он.
— В душе была, — ответила она. — Что случилось?
— Я вышел из зала на десять минут, — сказал он. — Как дела?
— Хорошо, — сказала Эрин.
Он помолчал.
— Тебя как-то странно слышно, — удивился он. — Что-нибудь с телефоном?
На светофоре загорелся зеленый. «Супершаттл» замигал, показывая, что останавливается. Только бы он подождал. За ее спиной в кафе вдруг стало неожиданно тихо.
— Не знаю. Мне тебя прекрасно слышно, — сказала Эрин. — Наверное, там, где ты стоишь, плохой прием. Как ты добрался?
— Когда выехал из города, дорога стала нормальная, но все равно местами скользко.
— Ты все-таки не рискуй. Веди осторожнее.
— Ничего мне не сделается, — сказал он.
— Боже упаси! — воскликнула Эрин.
Такси уже стояло у обочины. Водитель, вытянув шею, высматривал пассажирку.
— Прости, ты не перезвонишь через пару минут? У меня на волосах кондиционер, его нужно смыть.
— Да пожалуйста, — проворчал Кевин. — Ладно, я перезвоню.
— Я тебя люблю, — сказала она.
— Я тебя тоже.
Она дождалась, пока он повесит трубку, и нажала отбой. Затем вышла из кафе и поспешила к такси.
На автовокзале Эрин купила билет до Филадельфии, с отвращением отнесясь к попыткам кассира завязать с ней разговор.
Не желая ждать в терминале, она отправилась в кафе напротив. Деньги за такси и автобусный билет съели больше половины ее годовых сбережений, но она проголодалась и заказала блины, сосиски и молоко. На столике кто-то оставил газету, и Эрин заставила себя читать. Кевин позвонил, пока она ела, и снова сказал, что ее голос звучит как-то странно. Эрин предположила, что виноваты атмосферные явления.