Он бы очень хотел вернуться назад в Рингерайк. Как бы ни был замок-тюрьма мрачен, тосклив и уныл, ему там было лучше, чем здесь. Там он пребывал в покое, здесь же всё служило напоминанием о его двойственном положении: он супруг короля, но Инген его ненавидит; он должен был принести мужу вторую корону, а на деле лишь угроза первой.
Постепенно жизнь в маленьком замке наладилась. Среди тех, кто был приставлен к младшему принцу, оказалось даже пятеро эльфов: трое мужчин, которые, подобно Домальду, не были одарены большими магическими силами и легко переносили присутствие Сури, и две женщины. Одна тоже была из слабых эльфов, а другая каким-то образом потеряла всю магию более трёхсот лет назад. Она приходилась Ингену дальней родственницей и была в своё время одной из самых блистательных придворных дам королевы Маб. Потеряв дар, она уединилась в своём поместье, но появление необычного супруга короля восприняла как свой шанс вернуться ко двору.
Сури разрешалось переходить в большой замок и посещать библиотеку. Правда, делать он это должен был утром, пока король занимался государственными делами в другой части дворца. Сури искал книги, где было бы написано об эльфах, подобных ему, или о гейсах, или о магических договорах, но их там не было: все книги, так или иначе касающиеся магии, находились в личной библиотеке короля, в комнате, смежной с его колдовской лабораторией, чтобы быть всегда под рукой. Сури не осмеливался попросить супруга дать ему на время одну из них и довольствовался сочинениями по истории, старинными легендами, картами и отчётами о путешествиях в дальние страны. Несмотря на то, что среди обитателей дворца, несомненно, нашлись бы люди более знающие, обязанности наставника принца по-прежнему исполнял Ардат.
Кроме чтения из занятий были обучение премудростям этикета под руководством госпожи Миэль, лишённой магии эльфийки, и верховой езде и фехтованию под руководством Кейна. С капитаном стражи они тренировались в маленьком внутреннем дворе почти ежедневно.
Первый месяц Сури не видел Ингена: тот был в разъездах или решал накопившиеся за время его отсутствия дела. Пока его не было, землями тёмных управлял его младший брат Ивар, и король не был им доволен. Потом Инген взял себе за правило ужинать с супругом каждый третий день. Дважды в неделю, когда король принимал просителей, Сури присутствовал с ним в тронном зале. Инеген честно признался, что надеется таким образом сократить число посетителей и заставить тех, кто всё же придёт, говорить по делу, а не вести долгие речи.
Ужинали они сидя на противоположных концах длинного стола. Оба почти ничего не ели: Ингену в присутствии мальчика кусок в горло не лез, а Сури всякий раз каменел при виде супруга и короля. В соседних комнатах тем временем находились толпы охраны на случай, если кто-то вдруг задумает напасть на тёмного владыку, пока он беззащитен.
Их жизнь текла спокойно и однообразно, и Ингену казалось, что если бы не эти ужины вежливости, он бы и вовсе мог забыть о супруге. Лишь иногда, приходя в библиотеку, он замечал следы недавнего присутствия там принца: передвинутую лесенку, перо, очиненное иначе, чем это делала прислуга, оставленный на столе тяжёлый атлас. Порой, когда Инген занимался в своей лаборатории, его взгляд падал за окно: лаборатория находилась в самой высокой башне замка, и оттуда был виден маленький дворик принца-консорта. Фигурки внизу были крошечными, но суть занятий была понятна: маленького эльфа обучали верховой езде. Кейн сначала водил лошадь в поводу, потом стал отпускать, последние два дня мальчик уже пробовал ездить не на смирной толстой кобылке, неизвестно как попавшей во дворец, а на чуть более норовистой лошади из королевских конюшен. Как и все эльфы, он ладил с животными и легко учился. Кони, как и люди, не ощущали на себе его тлетворного влияния. Что ж, это было лишь ещё одним доказательством того, что люди сродни домашним животным…
Да, он мог бы забыть о принце и своём нелепом браке, если бы не мысли о том, что проклятие младшего принца может быть если не снято, то преодолено хотя бы на время, или же он мог бы создать амулет, способный защитить его самого. Пусть ненадолго, к примеру, на день или на час… Всемогущие боги, ему было бы достаточно и меньшего! Если заранее всё подготовить, ему и пяти минут может хватить, чтобы осуществить брак с проклятым мальчишкой и получить наконец полагающееся ему королевство светлых эльфов. Инген просиживал вечера за книгами и свитками, переписывался с другими чародеями, часами вёл дискуссии с Тирноном, своим верховным магом, о том, является ли поглощение магии проклятием или же такова сущность младшего принца, и иных магических тонкостях.
Инген расчертил пол в анфиладе комнат перед личными покоями своего супруга метками разных цветов, чтобы обозначить границы, где он только начинал чувствовать присутствие мальчика, где пропадали его магические способности, где близость становилась тяжело выносимой и прочее. Такие же метки он расставил и для других эльфов, которые приходили к его супругу. Потом он убедился, что, как и говорил Домальд, возникает привыкание, и отсутствие магии перестаёт восприниматься так остро. На собственные ощущения ориентироваться было, получается, нельзя, и Инген изготовил эталонные артефакты: вещи из дерева, металла и камня вряд ли могли привыкать.
Иногда он приказывал не допускать к младшему принцу эльфов по два или три дня, чтобы провести ещё какие-то замеры. Время от времени он испытывал на супруге заклинания и надрезал ему кожу, чтобы взять кровь для очередных экспериментов. Сури никогда не возражал и во всём слушался короля, ни о чём не спрашивая и не требуя объяснений.
За месяцы, проведённые в замке Ингена, он снова стал похож на самого себя, а волосы отросли ниже плеч. Госпожа Миэль, известная своим тонким вкусом, изобретала десятки сложных и изысканных причёсок, чтобы украсить Сури перед его редкими встречами с супругом. Тот покорно позволял делать с собой всё, что ей было угодно, не понимая, для чего она старается.
— Король всё равно не выносит моего вида, — печально замечал он. — Не тратьте понапрасну силы и время.
— Он не выносит отсутствия магии, — возражала эльфийка. — А ваш вид, принц… Вы один из самых красивых эльфов, каких я видела за свою долгую-долгую жизнь. Вот подождите года два-три, когда ваша красота расцветёт. Увидите, найдутся десятки молодых безумцев, которые согласятся навек распрощаться с магией за одну только ночь с вами.
Сури вздрогнул на своём кресле, отчего Миэль едва не обронила нить рубиновых бус, которыми она перевивала золотистые пряди волос мальчика. Она украшала его разными камнями, но не сапфирами: синий был цветом рода Ингена, а принц так до сих пор и не стал частью рода своего супруга и не принял нового имени.
Как ни странно, усилия придворной дамы не пропали зря. Инген, сидя на другом конце стола за ужином, раз за разом обращал внимание на то, как удивительно красив был мальчик. Особенно хорош он был, когда Миэль закалывала ему волосы по бокам двумя большими заколками из чёрного агата, блестящими и переливчатыми, как глаза принца.
Если бы не несчастная особенность Сури, он бы без раздумий предпочёл его Ниаму: младший принц был послушен, не рвался к власти и не был змеёй, готовой ради трона предать собственных родственников и весь свой народ. Инген должен был отдать земли светлых под частичное управление супруга по достижении им столетнего возраста, и таким образом его регентство при Ниаме продлилось бы всего три года. Младшему же принцу не было и двадцати — чуть ли не век безраздельной власти над двумя королевствами эльфов! К тому же, он был красивее старшего брата, и, может быть, Инген даже взял бы его в свою постель не только из необходимости завершить брачный ритуал. Он не был в этом до конца уверен. Он сомневался, что сможет вновь по-настоящему желать мужчину после Гарета.
Столько лет прошло, а он всё ещё вспоминал о нём, о его звонком смехе и бешеных ласках… Гарет был слугой в замке, следил за порядком в личной библиотеке Ингена. Король не знал, сколько он там уже проработал, прежде чем попался ему на глаза. Гарет происходил из небогатой семьи в крошечной приморской деревушке, где людей жило больше, чем эльфов; оттуда, наверное, и человеческое имя. Но он не был полукровкой. Чистейшая эльфийская кровь, пусть и слабая. Гарет подался в столицу в поисках лучшей жизни, но в армию его не взяли — ему было двадцать восемь, а туда раньше тридцати не принимали, ремёслами и искусствами он не владел, прислуживать за столом или в личных покоях пока не мог, так как не знал придворного этикета. Через пять дней после того, как Инген заметил слугу, Гарет оказался в его постели.
И с этого момента жизнь Ингена превратилась во что-то вроде сладостного, жаркого и безумного сна. Когда он потом вспоминал тот год, то понимал, что всё: битвы со светлыми эльфами, собственные раны, государственные дела, возвращение сестры из-за моря — пролетело словно в тумане; только его ночи с Гаретом были реальны. Он испытывал к нему настоящую страсть, быть может, даже любовь… Да, наверное, это была любовь. Он готов был покрывать поцелуями всё его тело, он боготворил его. Он, взрослый уже мужчина, зарывался лицом в рыжие волосы любовника и задыхался от переполнявшего его восторга.
Он не мог бы сказать, что любил в Гарете. Тот был очень красив, но разве Ингена было этим удивить? При его дворе отыскалось бы с десяток столь же красивых юношей. В Гарете кроме красоты была ещё и жизнь, яркая, бурлящая, искрящаяся. Он был словно язычок пламени или луч солнца. Даже волосы его горели подобно огню. Он и ночью обжигал, словно пламя. В постели Гарет был страстным, бесстыдным, ненасытным.
Через два месяца их встречи перестали быть тайными. Инген стал брать его с собой на церемонии, поселил в покоях рядом со своими, осыпал подарками. Юноша любил благовония, ароматные притирания и драгоценности, особенно жемчуг, столь удивительно оттенявший красоту его огненных локонов и белоснежной кожи. Он следовал за Ингеном и в походы, оставаясь, тем не менее, в крепостях и никогда не выезжая к полям сражений: король бы не позволил ему подвергать свою жизнь опасности. Зато когда он возвращался в цитадель, не было для Ингена большего наслаждения, как позволить любовнику снимать с него пропылённые доспехи и одежду, тяжёлую обувь и защищавшие его во время сражений амулеты; вести к наполненной ванне, смывать с него грязь, пот и кровь и ублажать затем в постели.
Гарет всегда готовился к встречам с королём: его волосы были затейливо уложены, одежда подобрана такая, чтобы её можно было быстро сбросить, глаза подведены, а тело умащено драгоценными маслами — даже внутри, чтобы повелителю было легко овладеть им. В Ингене подобная угодливость вызывала противоречивые чувства: он хотел Гарета, а не постельного раба, но иногда старания юноши приходились как нельзя кстати. После изнурительного дневного перехода, упорной работы в лаборатории или долгого заседания с советниками было приятно придти в спальню, куда вскоре проскальзывал любовник, готовый, смазанный, растянутый. Гарет опускался на него сверху, легко насаживаясь на член Ингена, и начинал двигаться. Рыжие волосы спадали сзади сияющим водопадом или же закрывали их обоих красным шёлковым пологом, когда Гарет склонялся к лицу короля, прижимая свои карминные губы к его.
Гарету нравилось принимать в себя короля именно так. И Инген обычно позволял ему быть сверху, но в ту последнюю ночь он взял его сзади, грубо и быстро, широко разводя любовнику белые крепкие ягодицы и вколачиваясь в него. Потом были и другие позы, и, наконец, та, любимая Гаретом, когда он садился на бёдра короля и мерно раскачивался, постепенно ускоряя темп.
Тот день начинался как сотни других дней, но вечером в покои Ингена постучалась Итиль, его старшая сестра, первый ребёнок великой Маб, унаследовавшая её проницательность в колдовских делах и умение варить сильнейшие зелья. Она путешествовала за морями более десяти лет и лишь недавно вернулась.
Итиль положила перед ним на стол чёрный обгоревший и наполовину расплавленный кружок металла. Инген сразу узнал свой сгоревший амулет. Талисман был призван защищать от одного элементарного боевого заклинания, вроде небольшого огненного шара, чтобы король не отвлекался от более важных дел на оборону от этих шаров, которые в избытке могли создаваться даже слабыми магами. В одной из битв амулет, служивший до этого верой и правдой более сорока лет, не сработал и обуглился, оставив на предплечье короля ожог. Инген не сильно пострадал от огненного шара, но ему пришлось пролежать в постели чуть не месяц, мучаясь от ужасных головокружений. По какой-то причине выздоровление затянулось, но ухаживал за ним Гарет, и с ним заключение в спальне не было таким уж тяжёлым…
— Зачем ты вдруг принесла его? — спросил Инген сестру, глядя на кусок серебра, когда-то отлитый в форме девятиконечной звезды, но теперь превратившийся в расплывчатую кляксу. — Уже три месяца прошло.
— Почти четыре, — поправила его Итиль. — Мне не давала покоя эта история. Не могу объяснить почему. Это особое чутьё, которое ведёт меня, пока я не докопаюсь до истины.
— И до чего же ты докопалась?
— До того, что это не тот амулет, — произнесла Итиль. — Мне потребовался месяц, чтобы понять это, и ещё месяц, чтобы узнать, что с ним не так. Он сильно повреждён и почти не сохранил следов магии. Это искусная фальшивка: похож на настоящий, но слаб настолько, что спас бы разве что мышь от искры, вылетевшей из очага.
— Я бы почувствовал это, сестра, — не поверил ей Инген.
— Магия сплетена очень искусно, и если не искать подвоха, то ничего и не заметишь.
— Амулет я делал сам, на своей крови. Я бы почувствовал чужую.
— Возьми его и прислушайся. Ты можешь почувствовать кровь даже сейчас.
Инген зажал кусок обгоревшего металла в руке, и ему потребовалась чуть ли не минута, чтобы понять. Он изменился в лице. Итиль была права: это не его амулет.
— Как они могли достать её? Нужен малый фиал крови, чтобы…
— Не обманывай себя, Инген, — жестоко бросила сестра. — Не ищи путей оправдать его. Он сам отдал свою кровь: и на этот амулет, и на другие подделки. Проверь все, что есть у тебя.
Лицо короля помертвело, посерело. Он не почувствовал чужой крови, потому что она была почти что своей, родной: Ирса, его брат, единокровный и единородный, его наследник, в верности которого он никогда не сомневался. Ирса Синяя Ящерица, прозванный так за быстроту, ловкость и непобедимость в рукопашной схватке. Инген всегда остерегался самого младшего брата, изворотливого скрытного Ивара, но не Ирсу.
— Ирса бы не смог, — всё ещё не сдавался Инген. — Он воин, он не знает искусства колдовства, а из здешних магов ни один не осмелился бы помочь ему. Они боятся меня больше всего на свете.
— Ну, это-то не сложно, — усмехнулась Итиль. — Он обратился к светлым эльфам. Балинт прислал ему своего ученика, одарённого, но малоопытного. Возможно, этот маг так и не понял, что он делает и против кого выступает. Ирса до сих пор прячет его в городе и время от времени встречается с ним.
— Ты следила за ним?
— Конечно. Мне же нужно было узнать, как наш братец это устроил. Я набросила на него тонкую магическую сеть и знаю теперь о каждом его шаге и слове. Я плела её пять дней без сна и отдыха; это лучшее, что мне удавалось когда-либо. Ирса договорился со светлыми, что отдаст им крепость Ванланди со всеми ближними поселениями и землями, если они помогут ему избавиться от тебя.
Инген не выдержал: закрыл лицо руками. Ирса предал не только его, он предал свой народ, всё королевство.
Сейчас на короле не было амулетов — он чувствовал себя в безопасности в собственных покоях — кроме разве что одного-единственного. Он прикоснулся к шее: сзади к волосам был привешен маленький золотой диск, который должен был избавить его от головокружений, до сих пор изредка случавшихся. Инген отцепил амулет от тоненькой косички, на которой он держался, и сжал в ладони. Оберег казался настоящим, но стоило прорваться сквозь верхние слои магии, как становилась видна полная пустота. Проку от такого амулета было не больше, чем от любого другого куска золота. Кровь Ирсы чувствовалась и тут тоже, предательская отравленная кровь.
— Как он смог подменить столько амулетов? К ним не имеют доступа даже личные слуги.
— Гарет, — просто ответила сестра.
— Нет! — воскликнул Инген. Кровь бросилась ему в лицо. — Это невозможно. Зачем ему?! У него есть всё. Я никогда не поверю, что Ирса платил ему…
— Это ты платил Гарету, — резко оборвала его Итиль. — Задаривал его золотом, осыпал жемчугами…
Ярко-синий блеск в глазах Ингена сменился иным — тёмным, пурпурным. Король разжал руку: согнутый пополам золотой амулет упал на стол, приглушённо звякнув.